– Теперь можно и побухать.
– Побухать всегда можно, – проворчал я.
Она посмотрела на меня, за несколько мгновений изучила и оценила. Стала развивать общение:
– Но, согласись, сорвав с лохов пятнадцать нежно-голубых бумажек, бухать приятнее.
– Хм, не могу не согласиться.
Она мне понравилась. По крайней мере, выделялась из этой никчемной массы вокруг.
– Я тоже снимаю с лохов бабки, а потом бухаю, – сказал, чтобы показать, что тоже не как большинство.
– Каким образом снимаешь?
– Ну, – я крутанул рукой в воздухе, – размещаю их убогие материалы в СМИ… Перепродаю информацию, короче.
– Ясно. Это тебе приносит удовольствие?
– Когда получаю бабки – да. А так…
Девка хлебнула пива.
– Нужно зарабатывать легко и получать при этом удовольствие. – Она снова пристально посмотрела на меня; глаза у нее были красивые – большие и черные, умные, полуприкрытые верхними веками; взгляд от этого казался томным и в то же время внимательным.
– Как это – получать удовольствие? – решил я пошутить. – Проституцией заниматься я не согласен.
– Да ты, по существу, ею и занимаешься.
– С чего это? – фыркнул я.
– А что? Ты предоставляешь услуги, тебя покупают и используют, потом ты покупаешь кого-то и используешь. Морально, а может, и физически вы постоянно друг друга дудолите за деньги.
Я хотел ответить ей чем-нибудь резким и обидным. Но подумал и не стал.
– В общем-то, ты права… А тебя за деньги никто не… – вспомнил словечко, – не дудолит?
– Стараюсь этого избегать.
– И чем же ты зарабатываешь, уникальное существо?
– На бильярде играю. – Она толкнула висящий на спинке стула чехол, и я понял, что это кий.
– Должно быть, денежное занятьице…
– Не жалуюсь. Тысяч по десять-двадцать за вечер собираю. Иногда – больше.
– Реально? – Против воли пришлось стать серьезным; умножил десять на тридцать, получил триста тысяч…
– А что? Партия – пять тысяч. Пара-тройка партий, и можно отдыхать-куражиться.
– Хорошее слово – куражиться. Я его когда-то тоже любил употреблять… И как тебя зовут?
– Алла.
Я назвал свое имя и предложил выпить водки.
– Водку я потом выпью, – спокойно сказала она. – После секса.
– С кем секса?
– С тобой.
Я глуповато хохотнул и выпил один, запил томатным соком.
…Она действительно оказалась уникальным существом. Закончила девять классов, и с тех пор нигде не училась и не работала. С пятнадцати лет кочевала по бильярдным залам, выигрывала, получала денежки. Иногда партейку и проигрывала, но не заражалась азартом, – если видела, что человек явно сильнее, уходила. Впрочем, случалось, проигрывала специально, чтобы завлечь соперника, заставить его поставить не пять, а пятнадцать тысяч.
Во многих бильярдных у нее были знакомые маркеры и охранники, которые в случае напрягов или большого выигрыша, уводили ее в служебное помещение, а потом выпускали на улицу через служебный ход. Но прибегать к помощи посторонних, как она говорила, приходилось редко – к выигрывающим девушкам мужчины относились снисходительно, проигранное отдавали легко, да и она делала вид, что ее выигрыш случайность, удивившая и ее саму. Получив деньги, Алла перебирала их, якобы не веря счастью, незаметно брала свой кий и исчезала из бильярдной.
Жила она в районе Чистых прудов, в доставшейся от бабки квартире. Количество комнат я за месяц с лишним нашего общения так и не сумел подсчитать. Дом был старинный, может, начала девятнадцатого века, в квартире Аллы в те времена обитал, скорее всего, какой-нибудь высокопоставленный чиновник.
Мне нравился зал, а вернее – зала, – огромная, с длинным обеденным столом и галереей под потолком. На галерею вела лестница, и там, наверху, было несколько комнат. То есть квартира у нее была двухэтажная.
Я все допытывался, хотя и не очень навязчиво, сколько она за такие апартаментищи платит по коммуналке, одна ли здесь прописана. Поверить в то, что обычная девка может легально занимать такую площадь, было сложно. Я, по крайней мере, так до конца и не поверил.
На мои вопросы Алла отмахивалась, словно я спрашивал о полной ерунде:
– Квартплата меня не напрягает… Фигня это… Понимаешь, у потомственных москвичей обычно очень много вариантов…
– Каких вариантов? – прикинувшись дурачком, пытался уточнить я.
– Всяких. В том числе и насчет жилья.
Ей, видимо, больше нравилось ощущать себя хозяйкой таких хором, чем собственно находиться в них. Большую часть времени она проводила в небольшой, ближайшей к туалету и ванной комнате, современно отделанной, с телевизором-плазмой, свежей мебелью, широкой кроватью. В других же стояли какие-то фанерные шкафы и тумбочки, мутные трюмо; все темное, древнее, пыльное…
Меня поражало ее здоровье. Почти каждый вечер она пила, ночью курила траву, иногда жуткий гидропоник, а на следующее утро (для нее утро наступало часа в два дня), нюхнув кокса, становилась бодра и готова к новым походам по бильярдным. Играла отлично. Невозможно было поверить, что накануне еле стояла на ногах или же вовсе валялась в отрубе. Готовясь к сложному удару, она изгибалась, как какая-нибудь циркачка, руки ее были тверды, взгляд цепок; я, разбитый похмельем и усталостью, стоял поодаль с бокалом спасительного пива и любовался.
Сексом могла заниматься бесконечно. За сутки затаскивала меня в постель (или в клубный туалет) раз по восемь. В итоге эта ее неутомимость стала причиной нашего расставания. Я был абсолютно честным, когда говорил, что она меня «затрахала», – это было именно так.
Ее главным, да и, кажется, единственным жизненным принципом был такой: от каждого дня нужно брать по максимуму. И она брала.
– Все люди – враги, – утверждала она, наверняка неосознанно повторяя название известной некогда книги. – Это не стоит декларировать на каждом шагу, но это нужно постоянно помнить. Стоит раскрыться – и получишь прямой удар. Никому не нужно верить, ни перед кем нельзя раскрываться.
– А передо мной? – спрашивал я, лежа в кровати после очередного секса-боя.
– А что – перед тобой? Ты – один из многих вокруг. Просто судьба нас взяла и подвинула друг к другу, и вот мы рядом. А потом так же разбежимся и забудем друг о друге.
В тот момент это казалось мне диким:
– Но ведь наше знакомство произошло не просто так. Судьба, как ты выражаешься, подвинула нас не просто так. Может, затем, чтобы мы были вместе.
Нет, вообще-то я понимал с первого дня, что вместе мы долго пробыть не сможем, но слышать это от девушки (хоть и девки) было как-то унизительно. Словно я не человек, не мужчина, а нечто подсунутое ей для временного удовольствия.
– Вместе, – усмехалась она. – Понимаешь, ни с кем нельзя быть вместе больше пары месяцев. Потом начинаются обиды, выяснение отношений, какие-то обязанности. Тебе это надо? – Она соскакивала с кровати, голая, крепкая, без лишних жиров в свои двадцать восемь лет, будто каждый день занималась на тренажерах, и доставала из ящика стола баночку с кокаином; оглядывалась на меня. – Тебе сейчас хорошо?
– Да, неплохо.
– Вот. А потом станет хуже.
Я раздражался:
– И разве тебе никогда не хотелось постоянного человека? Полюбить, выйти замуж, ребенка родить?
– На хрен, на хрен. Я знаю, что это такое. Насмотрелась по жизни.
И однажды призналась:
– В двадцать три года я пошла на стерилизацию. Чтоб навсегда. Детеныш мне не нужен ни при каких обстоятельствах.
– Но тебе будет сорок лет, пятьдесят. Ведь тогда на стены полезешь одна!
– А кто сказал, что я буду жить до пятидесяти? – очень спокойно спросила она и посмотрела на меня своими полуприкрытыми умными глазами так, что по спине побежал мороз.
Спорить с этим взглядом было бесполезно…
Помимо кокса, который Алла внюхивала в себя почти каждое утро (я присоединялся изредка, опасаясь привыкнуть), немалую дозу агрессивной бодрости давал ей рэп. Попрыгав на мне, приняв в себя очередную порцию бесполезного семени, она включала Эминема и начинала, пританцовывая, ходить по комнате, голая и прекрасная, впитывая очередной рассказ о гребаной жизни или о нелюбимой матери, о стерве-жене, о родной, но чужой дочке… Я мысленно переводил:
«А, посмотри на папочкину дочурку. Это твой папочка, малышка. Маленькая соня… Вчера я сменил тебе подгузник, вытер тебя и посыпал присыпкой. Когда ты успела так вырасти? Не могу поверить, что тебе уже два года. Папочка так тобой гордится… Сядь. Если ты еще раз шевельнешься, я вытрясу из тебя все дерьмо…»
Зарядившись, Алла толкала меня:
– Вставай, нас ждут великие дела. Надо поярче угробить очередной денёк! Подъем, оруженосец!..
Никогда я не брал столько отгулов, так часто не опаздывал на работу, как в эти недели. Возникали мысли вообще послать работу к херам. Как следует отвязаться, а потом свалить из этого мира… Как Алла Эминема, так я тогда при любой возможности слушал Моррисона…
Однажды, когда мы были у меня, отпаивались пивком после ночного серфинга по клубам, в гости зашел Олег Свечин. Я сразу догадался, что хочет пожаловаться на жизнь, а потом попросить халтуру… Для приличия (дескать, не с пустыми руками) Свечин принес бутылку «Путинки».
– А чем вы занимаетесь, немолодой человек? – после двух вступительных рюмок спросила Алла.
Свечин подвигал плечами, ответил невнятно:
– Ну, журналистом работаю.
– Олег – писатель, – добавил я, – и довольно известный.
– М-м! Прямо книжки пишете?
Свечин опять подвигал плечами, будто зяб.
– Ну да… Книги.
– Детективы, что ли? – Алле явно хотелось подразнить унылого гостя.
– Да нет… Реализм… Про жизнь стараюсь.
– Ого! И как, получается?
– У Олега, – вступился я, – три книги уже, и штук сорок публикаций в журналах.
– Не в этом дело. Можно публиковать сколько угодно, и все окажется шнягой.
Свечин злобно дернулся и попытался перейти в контратаку:
– А вы вообще читаете?
– Я? – Алла изумленно приподняла веки. – Нет, не читаю. Тем более – про жизнь, как вы говорите. Зачем? В литературе все равно получается неправда. Правду вообще невозможно показать. В кино еще туда-сюда, а в книгах…