– Кино начинается с литературы, – несвойственно твердым голосом произнес Свечин. – Сценарий, даже самый технический, – уже литература. Прописанные диалоги, действие…
– Не буду спорить об этом. Мне все равно. – Алла взяла «Путинку» наполнить рюмки. – Кино я тоже почти не смотрю. Я люблю настоящую жизнь… А вот скажите, сколько часов в сутки вы тратите на писанье?
– Ну, часа три… бывает, пять.
– Ого! Каждый день?
– Стараюсь.
– Это значит, ежедневно часа на три вы выпадаете из реальности? Вокруг что-то происходит, люди ходят, ругаются, смеются, убивают друг друга, а вы сидите ко всему спиной и выдумываете… Ну ладно, если не выдумываете, то записываете уже умершую, прошлую реальность. Так? И вам не жалко спускать в унитаз три часа каждый день?
Я хохотнул. Свечин отреагировал на мой хохоток раздраженным взглядом. Быстро проглотил водку. Закурил. Алла наблюдала за ним, не торопила. Он стал отвечать:
– Во-первых, как и абсолютное большинство людей, я спускаю в унитаз не по три часа в сутки, а часов по двадцать, а то и вообще все двадцать четыре… А во-вторых, не всем же бездумно порхать или гнить в этой жизни. Есть единицы, которые способны это порхание и гниение фиксировать.
– И что, вам кажется, что вы честно его фиксируете?
– Стараюсь честно.
– Стараюсь, стараюсь, – повторила Алла, морщась, – ужасное слово. Такой туповатый, но прилежный планктоша мне за ним чудится. Старательный.
– Знаете, – еще более помрачнел Свечин, – я стараюсь не ради кого-то, даже не ради себя, а… В общем, я знаю просто, что это нужно, и поэтому пишу. У меня получается, мне платят за это нормальные гонорары… – Но, предупреждая новые вопросы, он попросил-потребовал: – Давайте вообще закроем эту тему.
– Давайте закроем, – легко согласилась Алла и выпила.
– Может, музыку включить? – предложил я.
– Включи Эминема. Я тебе диск как-то дарила.
Я поднялся, нашел нужный диск, поставил. И Эминем стал рассказывать историю своих отношений с девушкой.
Послушав несколько секунд, Свечин недоуменно уставился на меня:
– Это рэп, что ли?
– Он самый, – усмехнулась Алла. – Не нравится?
– А что тут может нравиться? Тупое бормотанье…
– Простите, вы знаете английский?
Свечин поморщился:
– Бог миловал.
– Странно. – Алла тоже состроила гримасу. – Я не могу представить современного писателя, не знающего английского языка. Без английского невозможно понимать сегодняшнюю жизнь.
– Почему это?
– Потому что вся цивилизация думает и говорит на английском. Без английского можно писать только о тупом быдле.
Я не удержался и снова хохотнул:
– Ха! Олег о нем и пишет.
– Быдло тоже достойно внимания литературы, – проворчал Свечин. – Давайте накатим.
Накатили, закусили сервелатом (единственной едой на столе), и Алла продолжила мучить гостя:
– А вы женаты?
– Ну да.
– И дети есть?
– Две дочки.
– М-м! Взрослые?
– Одной девять, другой два.
– А квартира своя?
Свечин вздохнул:
– Своя. Жены, точнее.
– Большая?
– Двухкомнатная.
– Расширяться планируете?
– Денег нет таких…
Алла покачала головой и стала давить Свечина перспективами:
– А дочки подрастут, и что будете делать? На голове друг у друга стоять? Две комнаты, и четыре человека… Года через три они драться будут за свою комнату… Кстати, а где вы свои книжки пишете?
– Дома… У нас кухня большая.
– Прекрасно! Это какие книжки должен писать человек, сидящий на кухне! А вообще, зачем вы детей рожали? Вы их будущее как-то представляете?
– Ладно, – перебил я, – не рви душу человеку. Каждый живет так, как может. – И про себя поправился: «Как хочет».
– Да просто интересно. Вот он позиционирует себя писателем, который старается, – Алла саркастически выделила это слово, – фиксировать жизнь. Но что можно фиксировать, находясь в дерьме.
– Откуда вы знаете, что я нахожусь в дерьме? – уже подрагивая от злости, хрипнул Свечин.
– Да видно. Таких сразу видно.
– А может, я хочу быть вместе с малоимущим слоем народа? Да и вообще, быть богатым для писателя в России позорно… Слушай, – Свечин посмотрел на меня умоляюще, – выключи эту нудятину. Поставь «Гражданку».
Чтобы не усугублять и без того не очень-то благостную обстановку музыковедческим спором, я вынул Эминема и сунул на его место диск с альбомом «Долгая счастливая жизнь».
– Да не это, – скривился Свечин. – Что-нибудь раннее. «Оптимизм» или «Мышеловку». Пусть девушка поймет, что при любом раскладе все заканчивается одинаково.
Алла засмеялась:
– Я и без песен знаю, что все мы сдохнем! И я, скорее всего, сдохну раньше вас, немолодой человек. Но я хочу прожить весело и на полную катушку, а не прозябать, тоскливо пыхтя.
– До тридцати лет и я тоже был уверен, что быстро поживу и быстро умру. А теперь хочу жить долго.
– Зачем? – подчеркнуто изумилась Алла.
– Чтобы долго доказывать, что существующее мироустройство неправильно.
– А как правильно?
– Не знаю и не должен знать. Писатели, как говорится, не врачи, а боль. Да, а вы, – Свечин оживился, вспомнив, видимо, что и сам может задавать вопросы, – на что живете?
Алла рассказала о бильярде.
– Ясно. А с квартирным вопросом как?
Последовал короткий рассказ о доставшейся в наследство квартире.
Свечин выслушал, покривил губы в ухмылке:
– Ну вот видите, как у вас все хорошо – и ремесло есть доходное, и жилье просторное.
– Да, у меня все хорошо, – гордо отозвалась Алла. – Поводов для нытья не имею. Кстати, Олег, вы коксу не хотите принять?
– А?
– Кокаина понюхать не хотите? Он отлично помогает от депрессий.
– У меня нет депрессии. У меня ровное боевое состояние.
– Да я шучу… Серьезно, давайте засадим по дороге. – И вынула из нагрудного кармана жилетки баночку.
Свечин испуганно выставил руку:
– Я не буду. Скоро домой, а тут переклинит… Я лучше водки.
Потом, когда мы вышли вдвоем с ним на лестничную площадку, Олег придушенно просипел:
– Ну и отыскал ты себе экземпляр! Аж вспотел…
– Да, девка мощная, – согласился я. – А секс с ней – как дзюдо… Зато не скучно.
– Что ж, желаю удачи. – Свечин шагнул в кабину лифта. – Но будь осторожен.
Дней через десять после этого эпизода мы с Аллой расстались. Произошло расставание легко, как она и предсказывала, – уставший от ее образа жизни и постоянного траха, я стал избегать с ней встреч. Ссылался на дела, на отъезд из Москвы по работе.
Раза два-три Алла принимала это спокойно, по крайней мере без комментариев и язвления, а потом задала по телефону прямой вопрос:
– Я тебя замучила?
Я было замялся, но быстро понял, что отвечать нужно так же прямо:
– Да.
– Что ж, меня мало кто выдерживает больше месяца. Ты еще молодец, прилично продержался… Ну, тогда – прощай.
– Подожди. Я готов поддерживать отношения.
– Не получится, – без размышлений сказала она. – Мне нужно быть с мужчиной на всю катушку.
Нечто подобное мне заявила весной и Ангелина… И я согласился:
– Да, я понимаю. Прощай. Я тебе благодарен.
– Я тебе тоже. – В голосе Аллы послышалось пусть не сожаление, но душевность.
Интересно, что с тех пор я ни разу с ней не говорил, хотя по пьяни часто названиваю даже не очень близким знакомым. Спустя время возникало желание повторить эти недели, но становилось ясно, что это несбыточно. Даже если она согласится снова быть вместе, такого бурного, безумного загула уже не случится. Будет скучнее и искусственнее.
Когда Свечин узнал, что мы распрощались, расстроился:
– Жалко. Я бы хотел ее изучить. Неплохой типаж для повести.
– Могу дать телефон, – почти всерьез сказал я.
– Да нет, не надо. Таких лучше изучать издали…
Да, типаж интересный. И меньше чем через год мне встретился подобный, по имени Полина, с которым я прожил-промучился-пробезумствовал четырнадцать месяцев. Алла стала своего рода репетицией перед этим, серьезно надломившим мою психику, марафоном.
Но между ними были другие события, другие радости, неприятности и геморрои.
Общение с Аллой потребовало основательной реабилитации. Я был истощен алкоголем, разнообразной наркотой, частым сексом, недосыпанием. Пришлось накупить витаминов, «Эссенциале» для очищения печени. Чтобы выбраться из несильного, но продолжительного запоя, сосал по вечерам легкое пиво, а по утрам принимал буквально граммов пятьдесят водки. На работе сидел истуканом, не в силах заняться ничем серьезным, и бесил исполнительного директора, который с удовольствием применил бы ко мне свои армейские наказания, не будь каждый мой прогул оправдан справкой (конечно, купленной, но вполне законной) о нетрудоспособности.
– Наберут инвалидов, – ворчал Настоящий Полковник при каждой встрече. – Гнать, и все…
Только я стал возвращаться в нормальное состояние (к концу октября), на электронную почту пришло письмо от Ангелины, с которой я уже месяца три никаким образом не контактировал, даже редко о ней вспоминал, считая, что наши отношения прекратились окончательно.
В письме было предложение съездить такого-то числа на Форум молодых писателей в Липки. «Это недалеко, – следовало уточнение, – за Николиной Горой».
Я обрадовался и воодушевился в первый момент. Воскресли все мои планы, сердце, как говорится, забилось чаще. Но сразу осадила мысль: права-то у меня отобрали, и «Селика» сейчас – лишь красивый сгусток неподвижного металла, пластика и резины… Можно было поехать без прав, но это… «И что, что я рискну? Толку-то? Свожу Ангелину по ее делам и услышу на прощанье: «Спасибо, до новых маловероятных встреч».
Хотел набрать ей ответ, сообщить, что с автомобилем такие и такие проблемы. Посидел над клавиатурой, а потом взял телефон.
– Очень жаль, – выслушав, сказала она без особой грусти. – У меня как раз день свободный… И тебе бы было интересно пообщаться с молодыми писателями.