Не буду расписывать свое состояние в тот вечер. Любой человек хоть раз чего-нибудь ожидал – радостного, страшного, неизвестно какого, – поэтому любой, надеюсь, поймет, что я, как говорится, не находил себе места.
Долго бродил по комнатам, включал и выключал телевизор, сидюшник. Не выдержал и выпил остававшиеся в холодильнике граммов триста водки. Снова включил телевизор, задремал перед ним.
…Полина позвонила около трех ночи.
– Приедь за мной! – пьяновато велела. – Я в Свиблове. Проезд Нансена… Когда тебя ждать?
Помню, меня взбесило не само требование, даже не ее заплетающийся язык, а это «приедь». Не «приезжай», не «забери», а – приедь… И я хмыкнул в трубку:
– С какой стати? Я ждал твоего звонка с половины седь…
– У меня дела были! – визгом перебила она. – Между прочим, я решала очень важную нашу проблему – об отцовстве Маши. Ты слышишь?!
– И что, нельзя было сказать вечером? Меня-то зачем за идиота держать? – Накопившееся за несколько часов (да нет, за многие месяцы на самом деле) раздражение невозможно было взять и погасить. – Я что, болванчик?
Полина с готовностью вошла в раж – то смирение, какое демонстрировала на протяжении двух-трех недель, сгорало в очередной истерике…
Если бы она быстро успокоилась, может, жалобно заплакала, я наверняка вскочил бы и помчался туда, где она стояла одна на ночной улице среди темных человеческих ульев. Но она визжала, сыпала оскорблениями в том роде, что все мужики – козлы, что никому она и ее дочка не нужны, что ей не нужны уроды, что я ее использовал, а теперь хочу избавиться. И так далее.
И мой мозг энергично стал развивать некоторые ее тезисы: действительно, зачем мне эта истеричка, да еще с ребенком, и какой будет моя жизнь, когда она окажется в этой квартире хозяйкой. Да я через месяц из окна выскочу…
Я нажал кнопку отбоя, а потом выключил мобильный. Поднялся, выдернул вилку из гнезда городского телефона. Лег на диван в столовой. Долго не мог (да и не пытался) уснуть, ожидая, что сейчас запищит домофон и мне придется впускать Полину, слушать продолжение истерики. Сдерживаться, ждать, когда она выдохнется, замолчит, ослабнет. И там – примирение, секс и продолжение этих американских горок. То взлет к почти счастью, то пропасть ругани…
На работу приехал с большим опозданием, разбитый, вялый, как после недельного запоя.
Агония наших отношений продолжалась до начала сентября. Ночевок Полины у меня уже почти не случалось (не считая двух-трех приступов страсти), но встречи где-нибудь в кафе происходили регулярно и приводили в основном к скандалам. Причем я уже не отмалчивался, как раньше, а равноценно отвечал на каждое оскорбление, объяснял, что с такой психопаткой жить не собираюсь. Пусть она или излечивается, или мы навсегда друг о друге забудем… Заканчивалось это все уже откровенным ором друг на друга (даже охранники иногда встревали) и разбегом на пару недель.
Так же дружно, как совсем недавно поддерживали мое решение жениться, теперь мои приятели соглашались, что Полина мне не подходит. Тем более что в то время она стала им активно названивать, включая Руслана, с которым вовсе не была знакома, но слышала о нем от меня. Всем объясняла, какой я подонок, как я ее предал, и так далее.
Некоторое время я не мог понять, откуда у Полины номера, например, Свечина, Ивана, а потом от нее же самой, во время очередного скандала, узнал, что еще в пору нашей идиллии она забралась в мой телефон и многое из него почерпнула.
Парни, конечно, жаловались; один разговор, с Максом, хорошо запомнился – оказался более содержательным.
– Слушай, – набрал он меня среди ночи, – утихомирь свою невестушку. Три часа мне сейчас мозги промывала. У меня и без этого геморров по маковку…
– Ничем не могу помочь, – пробормотал я со сна. – К тому же ты сам виноват.
– С фига ли!?
– Ты сам меня с ней познакомил.
– И что – что я? Я ей этот номер не давал. Знаю, что она безбашенная на все четыре головы…
От такого признания я даже с дивана вскочил:
– А на хрена ж ты мне жениться на ней советовал?!
– Ну, можно подумать, если б сказал «не женись», ты бы послушал…
– Это уже мое дело – слушать или не слушать. Спасибо, земляк!
– Ладно, давай не грузиться, – устало попросил Макс. – Оба мы в дерьме-дерьмовиче… Я тебе не говорил еще? Ленка моя замуж собралась.
– Хм! – я обрадовался смене темы. – За кого?
– Да какая разница… Нашла какого-то… То есть он ее. Уговорил. Она сообщила позавчера эсэмэской. Пытаюсь дозвониться – не отвечает. На письма – тоже. На домашний звонил несколько раз – родители говорят, что дома нет… И тут еще на работе завал – на день сорваться не могу. В субботу стал работать, прикинь… Уволюсь к херам. К ней надо! Я ведь люблю…
Мне становилось все легче и легче от его нытья. Свои проблемы всегда становятся менее грузящими, когда наблюдаешь проблемы других… Я лег, натянул одеяло до подбородка, прикрыл глаза; слушал максовский монолог, будто колыбельную.
– Дождался… такую девочку теряю… Блин, если замуж, значит, она с ним трахалась! Он ее трогал!.. Все, увольняюсь! На хер мне эта должность, деньги эти сраные… Я один, один совсем…
И, что удивительно, Макс это свое намерение все-таки реализовал: не дожидаясь окончания срока, расторг контракт и уехал в наш родной город. Конечно, расплевавшись с теми, кто симпатизировал ему на ВГТРК. В Москву после этого ему дорога вряд ли когда-нибудь снова откроется.
Время от времени он звонил мне, жаловался на нищету (нигде не работал, что подкопил в Омске, спустил), на то, что Лена, несмотря на все его уговоры, все же вышла замуж; Макс пришел на свадьбу, устроил прямо в загсе дебош, валялся перед любимой на коленях, был сдан в милицию, штраф ему там какой-то выписали, чуть дело не завели… Жил он с матерью, питался рисом и макаронами, когда появлялись копейки, бухал в своей комнате, а потом шел уговаривать Лену бросить мужа и стать его женой… В общем, весь смысл его жизни свелся к тому, чтобы вернуть любимую.
А у меня происходило наоборот – только на месте Лены был я (правда, у меня не было в то время, так сказать, второй половины), а на месте Макса – Полина. Она долбила меня звонками каждый день. То истерила, то тихо плакала, то умоляла, то угрожала…
Это продолжалось все лето. Однажды я не выдержал и ушел в запой, который закончился новым, но, к счастью, довольно легким приступом белки. Я целые сутки слышал в ушах строчки какой-то попсовой песни: «Стоят девчонки, ноги по колено, у перехода метрополитена…» Я знал, что слова в оригинале не совсем такие, и мучительно пытался их вспомнить, – не «ноги», дескать, а что-то другое. Вдобавок мне стало явственно казаться, что моя обмороженная три года назад голень снова стала распухать и покрываться пятнами. Я тер ее мазями, пил успокоительное и слышал, слышал одни и те же фразы задорной песенки: «Стоят девчонки, ноги по колено…»
Когда белка отпустила, я традиционно навел в квартире порядок. При этом выбросил вещи, не только принадлежавшие Полине, но и побывавшие у нее в руках. Даже майку «Челси», присланную мне Лианой из Лондона, швырнул в мусоропровод – Полина ее пару раз надевала…
В общем, лето две тысячи девятого получилось тяжелое, бредовое. И, конечно, не только из-за истории с Полиной.
Агентство наше откровенно разваливалось. Зарплату стабильно задерживали, серьезных заказов не поступало, зато дисциплина крепчала и крепчала; Настоящий Полковник смотрел на нас с ненавистью, как на дармоедов. «Надо увольняться», – шелестели сотрудники.
Первой, и совсем неожиданно, соскочила тихоня Оксана. Как-то в середине июля, в конце рабочего дня, она собрала вещи в пакет и объявила:
– Прощайте, господа.
Не поняв смысла этого «прощайте», мы ответили равнодушным «пока». Я, помню, удивился одному – что сегодня она уходит раньше других.
На другое утро Оксана на работе не появилась, зато на доске приказов закрасовалась бумажка, извещающая, что она уволилась по собственному желанию. Наша местная блондинка Настя Мациевская тут же, сгорая от любопытства, стала звонить Оксане и после череды наводящих вопросов узнала, что та устроилась в «Газпром».
– Охрен-не-еть! – Лицо Руслана страшно исказилось. – Вот тебе и простуха. А мы тут киснем!
Увольнение Оксаны стало толчком, и теперь большинство людей занималось почти исключительно тем, что искало другую работу. Делалось это открыто, Настоящий Полковник бесновался, ему хамили. Смелости сотрудникам добавляло то, что вместо Оксаны была принята тетка, не умеющая даже как следует владеть компьютером. Некоторое время она просила помощи по любому вопросу, а потом забила и стала тупо пить чай…
В начале августа валить стали массово. Из нашего отдела ушли Артем Пахомов и Настя, за их столами появились какой-то явно мало что вообще соображающий в окружающем мире паренек (даже имени его не запомнил) и девушка Ольга.
Когда я увидел ее «Айфон 3GS», который до сих пор еще не продается в России, сумочку от «Миу Миу», а потом и автомобиль, на котором она ездит, – новенький «Ягуар XJ» (совсем вроде бы не женский), то был очень изумлен, зачем она устроилась сюда за тридцать тысяч (в самом лучшем случае), которые к тому же выплачивают с огромным скрипом. И по одежде, и по поведению она была явно не из того слоя, какой плесневеет по офисам.
Мне она понравилась. Симпатичная, ухоженная, а главное – какая-то притягательная, интуитивно близкая мне… Трудно объяснить, чем, но было ощущение, что вот такую девушку я давно ждал. И радовало, что и она обращает на меня внимание.
Несколько дней повода завязать с ней разговор не представлялось, – мы сидели друг напротив друга и переглядывались откровенно заинтересованные друг другом. Но взять и начать болтать и мне, и ей казалось нелепо. Щелкали клавишами, хмурились в мониторы, и, отводя от них глаза, встречались взглядами…
Когда Ольга выходила из кабинета, у меня возникало желание тоже встать и пойти следом за ней. Завязать в коридоре разговор… Естественно, оставался сидеть, терпеливо ждал возвращения… Может быть, я бы подкараулил ее где-нибудь (это было несложно), но я всячески убеждал себя, что неформальные отношения на работе – пошлость. Я всегда старался держать дистанцию с сослуживцами, ограничиваясь «здравствуйте», «до свидания», «привет», «пока»; единственное, мог на праздничной вечеринке дежурно пошутить.