Мы договорились встретиться с Ваней и Катей у ворот кладбища в половине двенадцатого. Они, конечно же, опоздали. Оба сказали дома, что пойдут гулять по цоевским местам, не хотят сидеть дома. И в общем-то, никого не обманули. Мои родаки считали, что я крепко сплю с закрытой на защелку дверью. Когда весь народ в едином порыве поднимал бокалы под звон курантов, мы, вооруженные лопатами и фонарями, перелезали забор кладбища. У могилы нас уже ждал Анжело, словно кладбищенский маяк, светящий нам в ночи своим огненным мечом. Это было очень красиво – скорбящий ангел с горящим мечом-крестом, застывший у заснеженной могилы.
– Я так и знал, что увижу здесь всех троих, – приветствовал нас ангел смерти.
Два битых часа мы лопатами, а Анжело мечом вгрызались в мерзлую землю. Мне показалось, что мой ангел при этом совсем не усердствовал, сберегая свое оружие для более важных дел. У меня совсем не было сил, но я шептала старые заклинания волшебника Ле Дантю, они мне помогали держаться на ногах и рыть со всеми вместе. Наконец лопата Вани ударилась о дубовую крышку гроба. Мы аккуратно отгребли с нее смерзшиеся комья, и Анжело, отогнав нас, открыл гроб своим мечом, откинув тяжелую крышку. Мы смотрели во все глаза в ожидании чуда. Анжело коснулся кончиком сияющего меча белого лба покойника, мерцающего в свете полной луны. Цой сел, закашлялся, как спасенный утопающий, и уставился на нас изумленными глазами. Потом он неуверенно встал на ноги. С дорогого серого пиджака в гроб посыпались замерзшие цветы.
– С Новым годом, Цой! С новой жизнью! – не удержался Ваня.
– Цой жив! – запрыгала от избытка чувств Катя, отбросив лопату.
А я просто повисла на шее у странно хрипящего Цоя. Слезы замерзли на моем лице. А я-то думала, что уже все их выплакала.
– Не пугайтесь. Он так хрипит, потому что пытается дышать. – Анжело положил руку Цою на плечо. – Расслабься, парень. Тебе это больше не нужно.
А я шептала и шептала:
– Прости меня, прости меня.
– Шкатов мертв? – Это были первые слова Цоя.
Я отцепилась и быстро пересказала ему все, что случилось после его смерти. Ну, и про Зверя и тайных викторианцев тоже рассказала. Катя с Ваней слушали, открыв рты.
– Прости меня, Вики. Я подвел тебя. Надо же быть таким глупым, – схватился за голову Цой.
– Твоя глупость избавила город от Чистильщика и вернула права Уроборосу, – сказал Анжело. – Гордись собой. Ты повел себя как герой.
– Мне почему-то совсем не холодно. Только в сердце холод. Я теперь вампир? – Голос Цоя дрожал.
– Да, но не совсем, – ответил ему Анжело. – Ты будешь в состоянии бороться со своим голодом. Я научу тебя контролировать его. И ты будешь служить добру. Вместе со мной.
– Долго? – спросил Цой.
– Пока тебя не убьют.
– А родители?
– Ты их больше никогда не увидишь. Как и они тебя. Я заберу тебя отсюда. Для всех ты умер, Цой. – Анжело был неумолим.
– Кроме нас, – поспешила добавить я. – Мы же еще увидимся, Анжело?
Ангел смерти посмотрел на заснеженные кресты:
– Вики, ты знаешь, кто такие оптимисты?
Я промолчала, чувствуя подвох.
– Оптимисты видят на кладбище плюсы. А я вижу кресты, – сам ответил на свой вопрос Анжело.
– Чертов Шкатов! Цой никогда не доверял ему, – перебил нас Ваня. – Почему мы не прислушались к нему?
– Вики! – Цой встряхнулся, будто вспомнил что– то важное. – А то, что Шкатов гнал на твою бабушку, это не может быть правдой? Они не могли быть заодно? Она была так страшна в битве со Зверем.
– Цой, ты же слышал мой рассказ. Баба Люба чуть не погибла, сражаясь со Шкатовым за тебя. Он отстрелил ей руку. Если бы не Ванин папа, ее бы похоронили сегодня. Я и думать не хочу о бреде, который он нес! – взвилась я.
– Ладно-ладно. Прости. – Воскресший медведь Цой неуклюже попытался меня обнять.
Возникла неловкость. Я была страшно виновата перед ним. Я была счастлива, что он снова стоял рядом. Я очень любила его, как друга. Но не могла ответить на его чувства. И это было мучительно. Я была очень благодарна Ване, который подскочил к нам, чтобы пообниматься с ожившим другом. На самом деле мы все очень устали, пока откапывали его, а Катя еще и совсем замерзла. Пришла пора прощаться. Я отошла с Анжело от разрытой могилы Цоя. Нам даже удалось спрятаться ото всех за чьим-то широким памятником и быстро поцеловаться. Это был самый холодный поцелуй из всех возможных, и в то же время он был страшно горячим. И соленым. Когда же эти мои слезы закончатся, наконец? Я пожаловалась Анжело, что не могу теперь снять его кольцо с указательного пальца.
– И не сможешь, – серьезно сказал он, – я же предупреждал, что снять его можно только один раз. Теперь оно вросло в тебя, стало частью тела и души.
Мы еще раз поцеловались, и Анжело сказал:
– Нам пора.
Как будто ему было пора идти в кино или он опаздывал на футбол, а не собирался оставить меня навсегда, еще и прихватив с собой моего Цоя.
Когда мы вернулись к ребятам, на плече у Цоя уже сидела эта чертова ворона, которую я заприметила еще на похоронах.
– Это Карма, – объявил Цой, как будто я сама не поняла, кто это, – она раскаялась и просит меня взять ее с собой.
Черные бусинки птицы опять блестели фальшивыми слезами. Но как такое возможно, ведь я своими глазами видела, как Анжело разрубил ее пополам?
– Я не та Кармалита, что принесла вам столько бед. Я душа Кармы, которую очистил огненный меч ангела смерти. Разрешите мне быть с моим любимым, ваше высочество!
Ну, это уже было слишком! Я не могу быть со своим любимым, а эта подлая ворона опять всех обманула и улетит с Цоем! Да ни за что! Эх, надо было сразу поджарить ее взглядом. Но вместо этого я сказала:
– Конечно!
Потом я обняла Цоя и еще раз попросила у него прощения. А он у меня. А потом они улетели. Растаяли в ночном небе над кладбищем. Цой теперь умеет летать. И я умею. Но не хочу летать без Анжело. Нам втроем пришлось зарывать обратно гроб Цоя в могилу и убирать следы нашего вандализма. С последним нам очень помог снегопад. Даже колдовать не пришлось. Возвращалась я домой совершенно без сил. Еле долетела. И вот теперь сижу пишу. Буду писать, пока сон меня не свалит. Надеюсь, сегодня обойдется без кошмаров. Мне очень плохо. И очень жалко себя. И я не понимаю, чем я так провинилась, что на меня свалились все эти несчастья! Раньше, когда я была безответно влюблена в одноклассника Федю Лаврова, думала, что несчастная любовь – это когда ты любишь, а тебя – нет. А теперь понимаю, что несчастная любовь – это когда двое любят друг друга, но не могут быть вместе.
Засыпаю, глаза закрываются… Завтра, то есть уже сегодня, поеду к своей героической бабушке в боль.
История 26, последняя в этой книге, но далеко не последняя в героической и полной приключений жизни Виктории Адамсон, промчится быстро, как скорый поезд «Аллегро» от Санкт-Петербурга до Хельсинки
Встретиться с бабой Любой не получилось. В больнице объявили карантин из-за эпидемии свиного гриппа в городе. Даже Ма-Машу теперь к ней не пускали. По телефону баба Люба пожелала Вики счастливого пути. Так что теперь послушная Вики сидела у окна в вагоне фирменного поезда «Аллегро», мчавшегося на всех парах в столицу Финляндии, маленький, тихий город Хельсинки. За окном мелькали дачные домишки, голые деревья и снежные поля. Поезд без остановок летел до старого финского города Виипури, давно уже ставшего российским Выборгом. На вокзал девочку с утра провожала не только вся семья – папа, Ма-Маша и Фил, – но и Ваня с Катей, полковник Зверский и даже Труготы с пуделем Доротеусом. И еще совершенно неожиданно пришел Федди. Полгода назад она бы умерла от счастья. А теперь он стал ей совсем не нужен. Все в классе уже знали, что Вики из-за гибели Цоя уезжает на реабилитацию в Финляндию. Федди говорил что-то важное для себя, краснел и даже брал Вики за руку для пущей важности. Но она его не слышала. Думала о своем. Провожавший ее папа выглядел совсем потерянным. Как он будет руководить орденом после шкатовских фокусов? Это его бы по-хорошему нужно отправить на реабилитацию. Зверь и родители сказали, чтобы Вики ни о чем не волновалась. Просто вышла в Лаппеенранте, а на перроне ее встретят. И все будет хорошо. А как только они будут уверены, что ей ничего не угрожает, она сможет вернуться. Виза у нее в загранпаспорте стоит годовая, совсем как настоящая. Никто не подкопается. Зверь обещал.
Про Цоя и Анжело Вики старалась не думать. Не получалось. Мысли не слушались. Она спасла Цоя. Цой спас ее. Анжело спас Цоя. Теперь они вместе будут спасать мир. А она, возможно, их больше никогда не увидит. Никогда. Это слово «никогда», оно страшное, как смерть. А может, даже страшнее. Зачем она себя обманывает. Она никогда их не увидит. Но все– таки какая-то надежда на встречу остается. Пусть слабая. Пусть безумная. Но она знает – в жизни бывает все. Так что пока есть лучик надежды на встречу против кромешной тьмы слова «никогда», она будет верить в этот лучик. Верить и ждать. И ради этого будет жить. Назло всем «никогда». Вот так. Вот так.
Бородатый толстый сосед Вики, сопя заложенным носом, достал ноутбук, поставил на откидной стол перед собой и принялся что-то там с интересом изучать. Краем глаза девочка увидела стихотворение на экране. «Ведьма на троне»? Не может быть! Вики впилась глазами в экран ноутбука. Сомнений не было. Ее сосед со скучающим видом изучал зеркальное пророчество из Змеиной книги! Скан отсутствующего куска на латыни и на бумаге с розовыми прожилками гласил:
Пять невиновных страшно уйдут.
Пять виноватых с собой заберут.
Ведьму света в ссылку отправят,
И если ошибку она не исправит,
Тьма Однорукая сядет на трон.
Все колдуны из Астралии – вон!
Хаос всю землю охватит петлей,
Мудрость змеи да пребудет с тобой.
Чтоб Посвященных от бойни спасти,
Ведьму на трон ты не допусти.
Она только-только успела прочесть стихотворение, как сосед резко захлопнул ноутбук, убрал его в сумку и с трудом встал.