Осознав, что именно грозит родным и близким, Рокеро Нобуро с ненавистью посмотрел на торжествующе улыбавшегося собеседника, неторопливо убиравшего листочки в конверт из фиолетового шёлка.
Оскалившись, словно дикий зверь, молодой дворянин метнулся к нему, стремясь завладеть компрометирующими бумагами. В тот миг ему казалось, что стоит уничтожить эти лживые измышления, и брат будет спасён. Пусть цензор потом говорит что хочет, но без подброшенных писем все обвинения против Хосино можно будет оспорить.
Солдат, стоявший за спиной чиновника по особым поручениям выхватил меч и ударил его плоской стороной по затылку.
Никак не ожидавший ничего подобного от увальня с сонным лицом, Рокеро Нобуро замешкался, потеряв ориентацию от боли, и тут второй воин ткнул его тупым концом копья в живот.
Младший брат губернатора сначала тяжело плюхнулся задом на табурет, потом рухнул на пол, беззвучно разевая рот.
— Свяжите его, — кривя тонкие губы в глумливой усмешке, приказал цензор, поднимаясь на ноги.
Стараясь не обращать внимания на всё ещё трещавшие от боли связки, Ия прижалась лбом к голени и только после этого опустила задранную к потолку ногу.
Закончив с этим упражнением, она побежала на месте, высоко вскидывая колени.
За стенами её комнаты своим чередом шла размеренная жизнь богатого дома начальника уезда. Перекликались слуги, непринуждённо смеялись наложницы и дети. Властным, не терпящим возражения тоном отдавала распоряжения старшая госпожа.
Сам глава семейства появлялся во втором дворе только по вечерам. Платина всякий раз зло морщилась, слушая его спокойный, полный величавого достоинства голос.
Именно запрет приёмного папаши крепче всех замков удерживал её в комнате, хотя дверь сюда никто и не думал закрывать.
Помня о наложенном на неё взыскании, обитатели усадьбы не рисковали навещать впавшую в немилость приёмную дочь хозяина дома. Порой казалось, что они избегают даже лишний раз пройти по веранде мимо её окон.
Даже Оки теперь спала в другой комнате. Не привыкшая к одиночеству, предоставленная самой себе в тесном помещении, пришелица из иного мира очень скоро затосковала. Её не успевший до конца перестроиться разум человека двадцать первого века изнывал от отсутствия информации, делая пребывание в заточении ещё более невыносимым.
Как же тогда она пожалела о том, что так неосмотрительно сожгла все письма барона!
Вспоминая аккуратно выписанные буквы, сливавшиеся в такие милые сердцу слова, Платина порой плакала, уткнувшись лицом в скомканное одеяло, в бессильной злобе стуча кулаками по мягкому матрасу.
Теперь она даже думать не хотела о том, что Тоишо Хваро замешан в убийстве тех несчастных в лесу или в нападении на свадебный караван своей невесты. Такого не могло быть, потому что не могло быть никогда! И точка!
Когда истерика затихала, приёмная дочь начальника уезда лежала, свернувшись калачиком, и переносилась мыслями в ту ночь, когда они вместе гуляли по тёмным улицам Букасо.
Стараясь отрешиться от окружающей действительности, девушка возвращалась к тем чудесным мгновениям, и перед закрытыми глазами вставало красивое, слегка удлинённое лицо с удивительно чистой кожей и милыми усиками над верхней припухлой губой.
После всего случившегося именно его Ия стала считать своей опорой в этом жестоком и бесчеловечном мире.
Старшая подруга, госпожа Амадо Сабуро, не посмеет и слова сказать против воли брата, а если чем и поможет, то разве только тем, что возьмёт в свой монастырь. Однако Платина не стремилась провести остаток своих дней в молитве или в уходе за больными и страждущими.
Частенько вспоминая последний разговор с вредным чиновником из Хайдаро, девушка переживала за барона, которого уже всерьёз считала своим возлюбленным.
К сожалению, единственным источником информации об окружающем мире для неё оставалась Оки. Однако приёмная дочь начальника уезда опасалась расспрашивать о Хваро напрямик и попросила служанку каждый вечер пересказывать ей все новости, какие только услышит за день. А для того, чтобы та больше обращала внимание на чужие слова, подарила ей простенькую ленточку для волос, пообещав ещё одну после отмены «домашнего ареста».
Постепенно снижая темп бега, Платина наконец остановилась, сделала глубокий вдох и невольно скривилась от неприятного запаха.
Это всё из-за того досадного столкновения с приёмным папашей. До того старшая госпожа смотрела «сквозь пальцы» на то, что Ия днём посещала уборную на заднем дворе, естественно, если та не задерживалась и ни с кем по пути не болтала.
Но однажды, возвращаясь в комнату, девушка столкнулась с самим начальником уезда. Она пыталась объяснить, что просто ходила по нужде, сейчас идёт к себе и больше никуда не выйдет, пока не приспичит, или пока не позволит господин.
Вот только тот даже слушать её не пожелал. Явившись с ужином, Оки, виновато пряча глаза, сообщила, что отныне запрет покидать комнату распространяется и на походы в сортир. С сегодняшнего дня все свои дела самая младшая госпожа должна делать в горшок, который будет выносить служанка.
Ожидавшая чего-то подобного, и успев «перебеситься», Ия только пожала плечами, заметив, что на всё воля господина. Девочка сначала приходила по два раза на дню, а потом и вовсе один, снабжая свою непутёвую подопечную водой и едой сразу на сутки.
Причём количество и качество кушаний постепенно уменьшалось, дойдя до чашки риса, плошки с соусом и миски тушёных овощей. Еда быстро остывала, после чего с трудом лезла в рот.
Тот неприятный разговор с Оки врезался в память ещё и потому, что именно тогда служанка сообщила первые новости о Хваро.
Оказалось, что на второй день после похорон рыцаря Канако и его дочери чиновник по особым поручениям от самого губернатора с целой толпой стражников явился в городской дом землевладельца то ли с обыском, то ли вообще затем, чтобы его арестовать.
Однако барона там не оказалось, и теперь противный мажор собирается ехать к нему в замок.
Эта история так расстроила Платину, что, едва дождавшись ухода служанки, она вновь рухнула на кровать и заплакала, проклиная Рокеро Нобуро за то, что тот никак не оставит их в покое.
Ругаясь всё тише, путешественница между мирами перешла на родной язык, наконец-то отведя душу и высказав о губернаторском братце, его родне и сексуальных предпочтениях всё, что только приходило в голову.
Ночью девушка почти не спала, а когда задремала, то сон обернулся кошмаром, в котором когда-то схватившие её работорговцы избивали палками связанного Тоишо Хваро.
Проснувшись от собственного крика, Ия долго не могла унять бешено колотившееся сердце, но, едва задремав, снова оказалась в невольничьем караване, где рядом с ней шёл барон почему-то в затрапезной, покрытой пятнам женской одежде, с длинной косой, скреплённой на затылке красивой, серебряной шпилькой, никак не вязавшейся с его нищенским обликом. Едва молодой человек открыл рот, собираясь что-то сказать, как один из охранников ударил его тупым концом копья в живот, от чего Хваро упал в невесть как появившуюся у него под ногами грязную лужу. А надсмотрщик, которым почему-то оказался Рокеро Нобуро, заливисто смеялся, обнажая редкие, гнилые зубы, начавшие вдруг стремительно удлиняться, превращаясь в острые клыки.
Вырвавшись из морока, Платина долго сидела на смятой постели, держась за голову. Ей уже не хватало сил даже для того, чтобы плакать.
Когда совсем рассвело, и затянутые бумагой окна посветлели, она подошла к зеркалу.
Увидев свою опухшую физиономию, обрамлённую аурой всклокоченных волос, с покрасневшими, безумными глазами, девушка поняла, что так больше продолжаться не может. Надо брать себя в руки, а то так недолго и с ума сойти, или наделать глупостей.
Срочно требовалось дело, способное занять всё её внимание и отвлечь от разрушительных переживаний.
Чтение отпадало сразу. Все эти рассуждения о морали, долге и добродетели только ещё сильнее раздражали. Оставались вышивка и… акробатика!
Теперь, дождавшись, когда служанка уйдёт, снабдив её всем необходимым, приёмная дочь начальника уезда сбрасывала платье и, оставшись в одной «пижаме», до изнеможения повторяла гимнастические упражнения, восстанавливая силу мышц и гибкость связок.
Буквально истязая себя, она за день выматывалась настолько, что вечером, рухнув на кровать, засыпала сразу и без сновидений.
Тем более, что масло в светильнике приходилось экономить. Ия не удивилась, если бы старшая госпожа вообще отказалась бы его дать, сославшись на то, что думать о своём неподобающем поведении самая младшая госпожа может и в темноте.
Старые навыки возвращались на удивление быстро. Очень скоро девушка вновь почувствовала себя гибкой и сильной.
Жаль только, приходило это вместе с потом, который никак не удавалось смыть тем жалким количеством воды, что Оки приносила по утрам и вечерам.
В комнате имелся некоторый запас нижнего белья, но вот постельное не меняли, и очень скоро оно приобрело весьма неприятный цвет и запах.
Хорошо запомнив слова приёмного папаши о том, что теперь они «одна семья», однажды утром Платина приказала Оки передать хозяйке дома просьбу прислать ей чистое бельё или позволить самой постирать свои вещи.
А вечером служанка, очень сильно смущаясь, сообщила, что старшая госпожа демонстративно не обратила внимание на её слова. Когда же девочка рискнула повторно озвучить просьбу своей госпожи, супруга начальника уезда прикрикнула на неё, а Икиба и вовсе отхлестала по щекам.
Чтобы хоть немного компенсировать нанесённый ей вред, Ия подарила служанке ещё одну ленточку.
Настроение той сразу улучшилось, и она пообещала исполнить любую просьбу своей доброй хозяйки. Конечно, если это будет в её силах.
Когда ощущение немытого тела сделалось совершенно невыносимо, девушка через служанку попросила хозяйку дома о встрече.
Однако та передала, что не намерена общаться с ней лично без разрешения господина. Поначалу подобный ответ едва не вызвал у Платиной новую истерику. Но, справившись с собой, она ещё раз «прокрутила» в памяти рассказ Оки, почувствовав в нём какой-то скрытый, незамеченный сразу смысл. Супруга начальника уезда словно на что-то намекала.