И снова открыть двери, через которые впервые прошел в сентябре шестьдесят первого.
Корпус и во времена моей молодости считался солидным заведением, куда принимали только отпрысков благородных семейств. А к концу девяностых его престиж и вовсе взлетел до небес, обогнав все прочие военные и пажеские училища. Тогда молодой император Александр, послушав моего совета, указом обязал всех представителей дворянского сословия нести государственную службу, и «золотым мальчикам» из княжеских и графских родов пришлось примерить форму. И многие поспешили выбрать Корпус, который я в те годы изрядно финансировал — в том числе и из собственных средств.
Отличный старт для карьеры… да и для новой жизни, если уж на то пошло. Особенно пока не приходится рассчитывать ни на капиталы, ни на старых друзей, если кто-то из них вообще еще жив. Отличный повод перебраться в столицу и посмотреть, как обстоят дела в высших кругах. Отличная возможность оказаться поближе к великой княжне Елизавете. И защитить — если потребуется.
И, фактически, единственная возможность быстро проложить себе путь в Совет и выше, если мне придется навсегда остаться Владимиром Острогорским.
— Ну ничего себе ты нацелился, Вовка — в Морской корпус! — Дядя усмехнулся и покачал головой. — Дело хорошее, конечно, но попробуй поступи… Туда и с княжеским титулом не всякого возьмут.
— Так я и не всякий. — Я пожал плечами. — Сдам экзамены, поступлю. Отучусь три курса, а оттуда в гардемарины.
— Куда-куда⁈ — На этот раз дядя удивился так, что едва не поперхнулся чаем. — В особую роту его величества⁈
— Так точно, ваше высокородие, — невозмутимо отозвался я. — Желаю служить отечеству, так сказать.
— Да сколько угодно желай! — Дядя махнул рукой с такой силой, что едва не зацепил блюдце с печеньем. — Но куда тебе в гардемарины-то? Там куда не плюнь, одни Георгиевские кавалеры. Или Владимирские, кресты с мечами… Боевые офицеры!
— Молодых тоже берут. И обычно как раз с десантного отделения.
— Ну и сколько их там берут, Вовка? — Дядя уперся ладонями в колени, расставив локти. — Сколько, ты мне скажи! Пять человек в год?
Обычно меньше. Одного-двух… иногда троих с выпуска — и то в порядке исключения. Во всяком случае, в моей памяти все осталось именно так. Попасть в гардемаринскую роту, самое крутое даже по меркам военной элиты подразделение в Империи, было мечтой чуть ли не всех пацанов, когда-либо переступавших порог Корпуса.
И в особенности тех, кому не повезло родиться с золотой ложечкой в интересном месте: один год, проведенный в рядах личной гвардии его величества, давал такие возможности, которых на обычной военной и уж тем более гражданской службе порой приходилось ждать десятилетиями. Карьера, деньги, титулы, ордена, расположение императора… И, конечно же, возможность однажды получить право занять место среди всемогущих членов Совета имперской безопасности.
Погоны и форма гардемарина открывали любые двери.
Однако получить их удавалось лишь немногим. Даже среди титулованных аристократов и по-настоящему сильных и талантливых Одаренных, элиты курса, конкуренция была сумасшедшая. Но в стенах Корпуса она только начиналась, ведь потом юных десантников ждал встреча с противником извне. Каждый год в гардемарины метили офицеры из спецподразделений, армии или флота. Настоящие ветераны, у каждого из которых за плечами имелось по полдюжины боевых операций, а то и награды. Место в «Золотой роте» приходилось буквально выгрызать зубами.
Но награда определенно того стоила.
— Какая разница, сколько человек с курса возьмут? — Я потянулся за печеньем. — Главное, чтобы среди них был я.
— Я — последняя буква в алфавите, — проворчал дядя. — И та в раскорячку стоит. Гардемарины… Там тебе и экзамен, и аттестат, и биография, и нормативы. А еще происхождение смотрят!
— А с происхождением-то что не так? — Я откинулся на спинку плетеного кресла. — Острогорские — род, может, и не самый древний, зато достоинство у нас имеется.
— Да ладно бы только достоинство! Ты, я смотрю, парень хороший, только… только глупость несешь, уж извини меня. — Дядя поморщился, будто у него вдруг заболели все зубы разом. — В особую роту ниже пятого ранга никак не попадешь, а у нас в семье таких Одаренных отродясь не было. И это я еще со старшей линии, получается, а отец твой… Ну не в кого тебе, понимаешь? Силы не те, да и…
Заканчивать дядя не стал — видимо, решил, что все и так понятно. И попасть в гардемарины обычному отпрыску обычного семейства не светит. Никоим образом. Я не стал спорить: для начала сойдет и просто поступить в Корпус на нужное отделение, а уж этому препятствовать никто не станет. В своей способности честно сдать все положенные экзамены я не сомневался, так что оставалось только добыть правильное рекомендательное письмо.
И я хотел уже было ненавязчиво попытать дядюшку на этот счет, но он вдруг вытянул шею, выглядывая что-то за окном веранды. А потом и вовсе выбрался из кресла и зашагал к двери.
— У нас гости? — поинтересовался я.
— Настюшку из гимназии привезли. Пойдем встречать, Вовка. Заодно и познакомитесь.
Я кивнул, поднялся и через несколько мгновений уже спускался с крыльца обратно к тропинке в саду. После дяди встреча с двоюродной сестричкой, которая родилась уже через несколько лет после моей «гибели», смущала разве что тем, что мой опыт взаимодействия с детьми, мягко говоря, оставлял желать лучшего.
Обзавестись собственными наследниками я так и не удосужился, а с маленькой племянницей, ныне великой княжной Елизаветой, по большей части возились нянюшки и гувернантки. У нас с ее отцом всегда находилась работа поважнее. Впрочем, даже это не мешало мне сравнительно неплохо ладить с малышкой. В две тысячи пятом ей только-только исполнилось шесть, а Настасья сейчас чуть старше. Справлюсь как-нибудь… наверное.
Белый седан с незнакомой мне эмблемой на капоте остановился вровень с дядиным джипом, и с заднего сиденья чуть ли не ходу выскочила девчонка в темно-синей форме. Самая обычная: загорелая мордашка, две косички, блузка, белые «уставные» колготки, сандалики. И рюкзачок ярко-кислотных цветов с нарисованным на внешних карманах мультяшным зверьем — куда ж без него. Десять лет назад гимназистки младших классов выглядели точно так же.
— Папа! — радостно завопила Настасья, бросаясь вперед. Но, завидев меня, тут же притихла. — Ой… а кто это?
— Это Володя, мой племянник. И твой брат, получается. Двоюродный.
Про погибших в аварии Острогорских дядя говорить не стал. Да и, собственно, зачем? Настасья родилась почти через четыре года после гибели родственников, и помнить их, конечно же, не могла. Зато моя персона девчонку явно заинтересовала: судя по задумчиво-оценивающему взгляду, она никак не могла понять, куде же следует отнести невесть откуда взявшегося парня. Молодого, но в длину уже вымахавшего чуть ли не с отца. То ли к серьезным взрослым, которых нельзя беспокоить без надобности, то ли к категории тех людей, кого можно безнаказанно похитить и на весь вечер превратить в товарища для игр.
И что-то подсказывало, что Настасья склоняется к варианту номер два.
Впрочем, меня куда больше беспокоил еще один появившийся на сцена персонаж, доселе молчаливый. Коротко стриженный мужик лет сорока, выбравшийся с водительского места, пока ничего не говорил, но взглядом сверлил так, что кто-нибудь другой на моем месте непременно ощутил бы смутное беспокойство.
Или не смутное.
Что-то в его чертах сразу же показалось знакомым — наверняка мужик приходился Марье Васильевне младшим братом или племянником. А может, и сыном: комплекция и суровое выражение лица прибавляли ему не только внушительности, но и лет этак пять — внешне.
Аккуратно и просто одетый, плечистый, крепкий. Наверняка из бывших военных, другого бы дядя держать у себя не стал. И наверняка мастер на все руки: и садовник, и электрик, и спец по ремонту всего и вся в усадьбе. Водитель, помощник, секретарь… А скорее всего, еще и охранник. Сам дядя с его седьмым рангом Одаренного в защите не нуждался, а вот Настасье она уж точно не мешала.
И работу свою мужик знал: смотрел на меня так, будто хоть прямо сейчас был готов вышвырнуть подозрительного гостя. А то и взяться за пистолет, скрывающийся в кобуре под тонкой летней курткой.
Но заговорил он, только когда его маленькая госпожа исчезла за дверью на крыльце.
— Так это… Константин Иванович, Володя с родителями же вместе… того. — Мужик, чуть приподнял голову, указывая взглядом наверх. — Еще в две тысячи четвертом.
— Того, да не того, — хмуро отозвался дядя. — Ты не думай, Степан, я еще не совсем из ума выжил. Но что уж тут сделаешь, раз это он и есть? Я что, племянника своего не узнаю?
— Узнать-то и я узнал. — Тот, кого назвали Степаном, снова смерил меня настороженно-изучающим взглядом. — Но все равно — уж больно оно подозрительно. Особенно сейчас, когда…
— Разберемся. — Дядя сдвинул брови. — А ты пока не говори никому. Если спросят — родня в гости приехала. И дома тоже лишнего не болтай.
Приказы хозяина здесь, похоже, не обсуждались: Степан тут же подобрался, кивнул и зашагал к крыльцу. А вот неловкость осталась. Вечер был теплее некуда, но мне почему-то показалось, что воздух вокруг похолодел на пару-тройку градусов.
— Интересный у тебя водитель, дядь Кость, — усмехнулся я. — Как бы за ружье не взялся… Что же такое тут в вас в Ростове творится?
— Сейчас и не в Ростове творится… всякое. — Дядя на мгновение смолк. Будто засомневался, что со мной вообще следует говорить на такие темы. — Про государя императора слышал?
— Конечно. Попробуй тут не услышать. — Я пожал плечами. — Из каждого утюга говорят.
Дядя явно уходил от темы. Неумело и даже, пожалуй, не слишком настойчиво, но я сразу сообразил, что обсуждать подозрительность Степана он не собирается. И что за сонно-уютным фасадом усадьбы рода Острогорских скрывались секреты. Может, и не самого солидного масштаба, однако знать их мне пока что не полагалось.