Она затянула пояс пеньюара, вспрыгнула на кровать и обследовала раму полога.
Здесь нет.
Сейчас в доме было тихо. Весь ужин – четырнадцать перемен блюд, угри, зяблики, каплуны, лебедь, сласти – Каспар болтал как одержимый и неумеренно пил. Он громогласно и сварливо разглагольствовал о турнирах и своей новой лошади, о замке, который строился на побережье, об азартных играх и растранжиренных деньгах. Его новым увлечением была охота на кабанов. Так он называл эту нехитрую процедуру – слуги связывают раненого зверя, а принц его добивает. Он описал свое копье, все совершенные им убийства и украсившие коридоры Дворца клыкастые головы. И чем больше он пил и подкреплялся, тем хвастливее и бессвязнее становилась его речь.
Клодия слушала эту болтовню с приклеенной улыбкой и поддразнивала жениха странными колючими вопросами, которые тот вряд ли понимал. И все это время сидящий напротив отец поигрывал бокалом, вращая его на белой салфетке, и внимательно следил за ней. Сейчас, спрыгивая с кровати, копаясь в туалетном столике и шкафах, она вспоминала этот холодный оценивающий взгляд: как она справляется с идиотом, за которого вынуждена будет выйти замуж.
Нет ни в одном из шкафов.
Внезапно похолодев, она подошла к окну, широко распахнула створки и свернулась на подушках подоконного дивана воплощенным несчастьем. Если он ее любит, почему так с ней поступает? Неужели он не видит, как ей плохо?
В теплом ночном воздухе стоял запах левкоев и жимолости, к которому примешивалась нотка мускусных роз, кусты которых окружали ров. Где-то далеко колокола церкви Хорнсли пробили двенадцать. Клодия наблюдала за ночной бабочкой, слепо порхавшей над пламенем свечей. На потолке плясала огромная тень.
Кажется, в улыбке отца появилось нечто новое. Не обострилась ли опасность после того бездумного, нечаянно вырвавшегося вопроса?
Ее мать умерла. Так сказала Элис, но нянька тогда здесь не работала, как и остальные слуги, не считая Медликоута, с которым Клодия практически не разговаривала. А возможно, следовало бы. Потому что вопрос, будто острый нож, пронзил прочную броню из мрачных улыбок и протокольного этикета, которой прикрывался отец. Клодии наконец удалось нанести ощутимый удар.
Она улыбнулась, чувствуя, как горит лицо.
Возможно, в смерти ее матери таится какая-то загадка. Болезни были делом обычным, но богатые могли раздобыть запрещенные лекарства. Медикаменты считались слишком современными для Эры. Смотритель строг, но если он любил свою жену, то должен был сделать для нее все, что в его силах, даже если бы пришлось нарушить закон. Может, он пожертвовал женой ради Протокола? Или произошло что-то худшее?
Ночная бабочка шныряла по потолку. Клодия высунулась в окно и залюбовалась небом.
Летние звезды озаряли крыши замка слабым призрачным светом, отражавшимся серебристыми бликами на ряби воды.
Ее отец замешан в смерти Джайлза. Может, он убивал и раньше? И вдруг Клодия подпрыгнула от неожиданности: ее щеку погладили невесомые крылышки, раздался шепот: «В диване у окна», и мушка улетела обратно, на слабый свет из окна в башне Джареда.
Клодия широко улыбнулась, пошарила под подушками, нащупала холодный кристалл и осторожно вытащила его.
Грани Ключа поймали свет звезд и поглотили его. Казалось, внутри камня загорелось тусклое свечение, а орел в сердцевине словно бы держал в клюве серебристый огонек.
Наверное, Джаред принес его, пока все ужинали.
Она приняла необходимые меры предосторожности – погасила свечи и закрыла окно. Стянула с кровати тяжелое одеяло, завернулась в него и положила Ключ на колени. Коснулась, потерла, подышала на кристалл.
– Поговори со мной, – попросила девушка.
Финн замерз настолько, что сил не осталось даже на дрожь.
Их окружал непроницаемо черный лес, в крохотном круге света от фонаря виднелись лишь вытянутая рука Кейро и бесформенная фигура спящего Гильдаса. Аттия скрывалась в темноте, под деревом, она не издавала ни единого звука, возможно, спала.
Он осторожно потащил к себе сумку Кейро. Надо напялить один из нарядных жакетов брата. Может, даже два, а если они порвутся, Кейро как-нибудь переживет.
Притянув сумку, он сунул руку внутрь и наткнулся на Ключ.
Тот был теплым.
Финн бережно вытащил кристалл и обхватил пальцами, чтобы исходящий от него жар согрел руку.
– Поговори со мной, – сказал Ключ.
Финн вытаращил глаза и оглянулся на остальных.
Никто не пошевелился.
Он осторожно поднялся – в тишине громко заскрипел его кожаный пояс. Сделал три шага по хрустящему под ногами покрывалу из металлических листьев. Кейро что-то пробормотал во сне и повернулся на другой бок.
Финн зашел за дерево и замер.
Потом поднес Ключ к уху. Тот молчал. Финн пробежался по нему пальцами, потряс и прошептал:
– Сапфик? Лорд Сапфик, это вы?
Клодия ахнула.
Ответ прозвучал так четко, будто собеседник находился с ней в одной комнате. Она огляделась в поисках прибора, на который можно было бы записать разговор, ничего не обнаружила и ругнулась. Потом сказала:
– Нет! Нет. Меня зовут Клодия. Кто ты?
– Тихо! Они могут проснуться.
– Кто – они?
После паузы незнакомец сказал:
– Мои друзья.
Он чуть дышал и казался до странного напуганным.
– Кто ты? – повторила она. – Где ты? Ты узник? В Инкарцероне?
Финн недоверчиво уставился на Ключ.
В сердцевине горел маленький синий огонек. Финн наклонился ниже, и отсвет упал на его лицо.
– Конечно да. Значит, ты… Снаружи?
Наступила тишина, продолжавшаяся так долго, что Финн испугался, не прервалась ли связь, и торопливо сказал:
– Ты меня слышишь?
Одновременно с ним заговорила девушка:
– Ты еще здесь? Прости. Мне не следовало говорить с тобой. Джаред меня предупреждал.
– Джаред?
– Мой наставник.
Финн тряхнул головой. Кристалл похолодел от его дыхания.
– Впрочем, ладно, – добавила она. – Теперь поздно, да и не верю я, что несколько слов могут разрушить эксперимент, который длится веками. Как думаешь?
Он понятия не имел, о чем она толкует.
– Ты Снаружи, правда? Снаружи существует? И звезды существуют, да?
Он испугался, что она не ответит, но через мгновение она сказала:
– Да. Я сейчас смотрю на них.
Он изумленно выдохнул, и кристалл покрылся корочкой льда.
– Ты не сказал мне, как тебя зовут, – напомнила она.
– Финн. Просто Финн.
Снова наступила тишина. Настороженное молчание и две руки, напряженно сжимающие Ключи. Финну хотелось узнать так много, задать столько вопросов, но он не знал, с чего начать.
– Ты говоришь со мной через кристалл, внутри которого голограмма орла? – спросила она наконец.
Он сглотнул:
– Да. Ключ.
За его спиной раздался хруст. Финн бросил взгляд на храпящего Гильдаса.
– Значит, у нас два одинаковых прибора.
Она говорила быстро и задумчиво, словно бы привыкла решать задачки, находить всему объяснения. Слушая ее ясный голос, Финн, с крохотной искоркой боли, вспомнил свечи. Семь свечей на торте.
И в этот момент, как всегда неожиданно, зажглись огни Инкарцерона.
Финн задохнулся при виде поразительного зрелища: лес из деревьев, отливающих медью и золотом, рыжевато-коричневым и красным, простирался на многие-многие мили вокруг, волнами уходя вниз.
– Что это было? Что случилось? Финн?
– Включился День. Я… на новом месте, в другом Крыле. В металлическом лесу.
Она отреагировала странно:
– Завидую тебе. Звучит завораживающе.
– Финн? – поднялся Гильдас, оглядываясь по сторонам. Сначала Финн хотел позвать учителя, но сдержался. Это только его тайна, которую нужно сохранить.
– Мне надо идти, – торопливо проговорил он. – Я постараюсь снова выйти на связь… если хочешь… Теперь мы знаем как. Но ты должна, – поспешно добавил он, – ты должна мне помочь.
Ответ девушки удивил его.
– Помочь тебе? Разве в идеальном мире могут быть какие-то проблемы?
Синий огонек начал слабеть, и Финн стиснул Ключ.
– Пожалуйста. Ты должна помочь мне совершить Побег, – отчаянно прошептал он.
13
У стен есть уши,
У дверей – глаза,
Звери лгут
И деревьев голоса.
Берегись дождя,
Снега берегись,
Бойся человека,
Знакомого всю жизнь.
Голос Финна. Пока Клодия натягивала перчатки и проверяла гибкость рапиры, этот шепот вновь и вновь звучал у нее в ушах.
«Ты должна помочь мне совершить Побег…»
– En garde[3], пожалуйста, Клодия, – скомандовал учитель фехтования – маленький, обильно потеющий седой человек. Их рапиры скрестились. Он отдавал команды легкими точными движениями опытного фехтовальщика, она автоматически парировала и делала выпады – sixte, septime, octave[4] – ее учили этому с шести лет.
В голосе юноши было что-то знакомое.
Теплая темнота маски дарила чувство защищенности. Клодия, закусив губу, атаковала: встала в четвертую позицию, парировала – клинок с глухим победным стуком ударил по защитному костюму маэстро.
Произношение. Слегка растянутые гласные. Так говорят при Дворе.
– Финт с прямым уколом. Перевод, пожалуйста.
Она подчинилась. Ей стало жарко, рукавицы увлажнились от пота, рапиры со свистом рассекали воздух. Тихие позвякивания и знакомые упражнения успокаивали, умелое владение клинком ускоряло работу мысли.
«Ты должна помочь мне совершить Побег».
Страх. Страх слышался в его шепоте. Страх быть подслушанным, страх произнести то, что произнес он. И слово «Побег» – словно святыня, запретное, полное благоговения.
– Четвертая против четвертой, пожалуйста, Клодия. И держите руку выше.
Она защищалась автоматически, уворачиваясь от рапиры. Во внутренний дворик вышел лорд Эвиан и остановился на ступеньках. Втянув в ноздрю понюш