– Ты это видел?
– Видел. – Тяжело дыша, Гильдас присел на ступеньку, когда один из похитителей, оставив их, двинулся сквозь толпу. – Намечается какой-то праздник. Наверное, в честь Сапфика.
– Эти Судьи…
– Говорить буду я. – Гильдас выпрямился, пытаясь поправить свою мантию. – А ты молчи. Как только они узнают, кто я такой, нас тут же освободят и недоразумение разрешится. Им придется выслушать сапиента.
– Надеюсь, – хмуро проговорил Финн.
– Что ты еще там увидел, в тех руинах? Что еще сказал Сапфик?
– Ничего.
Надоело лгать, да и туго связанные руки болели. В сознание холодной струйкой просачивался страх.
– Ключа нам больше не видать, – посетовал Гильдас. – Как и обманщика Кейро.
– Я ему верю, – процедил Финн сквозь зубы.
– Тогда ты болван.
Похитители вернулись. Потащили пленников за собой, провели под аркой в стене, потом вверх по широкой сумрачной лестнице, изгибающейся влево. Наверху путь им преградила огромная деревянная дверь; в свете двух ламп Финн разглядел огромный глаз, утопленный в черное дерево. Глаз смотрел прямо на него, и на миг показалось, что он живой и наблюдает – то самое Око Инкарцерона, с любопытством изучающее Финна на протяжении всей его жизни.
Человек-цапля стукнул в дверь, и она распахнулась. Финна и Гильдаса провели внутрь, выставив с обеих сторон по охраннику.
В комнате, если это была комната, царил мрак.
Финн резко остановился. Тяжело задышал, расслышав эхо и странный гул. Все органы чувств предостерегали его: огромная пустота таилась впереди, а может, и по сторонам. Жутко было сделать еще шаг, страшно упасть в неведомые глубины. Слабые воспоминания шевельнулись в памяти: шепот откуда-то, где нет света, нет воздуха. Он попытался расправить плечи. Он должен справиться с тревогой.
Сопровождающие отступили, и Финн ощутил полную оторванность от мира – ничего не видно, не на что опереться.
И тут прямо перед ним раздался голос:
– Мы все тут преступники. Разве не так?
Тихий, спокойный голос с непонятными модуляциями. Мужчина или женщина?
– Не так, – немедленно откликнулся Гильдас. – Я не преступник, не были ими и мои предки. Я Гильдас Сапиенс, сын Амоса, сына Гильдаса, что вошел в Инкарцерон в День Закрытия.
Тишина. Затем:
– Считается, что подобных тебе уже не осталось.
Тот же голос. Или не тот? Сейчас он раздавался чуть левее; Финн посмотрел в том направлении, но ничего не разглядел.
– Ни я, ни мальчик не крали у вас, – продолжил Гильдас. – Животное убил один из наших попутчиков. Произошла ошибка…
– Помолчи.
Финн вздрогнул. Третий голос, такой же, как первые два, зазвучал справа. Их, должно быть, трое.
Гильдас засопел от досады. Само его молчание дышало яростью.
Голос посередине тяжело произнес:
– Мы все тут преступники. Все виновны. Даже Сапфик, совершивший Побег, должен был выплатить долг Инкарцерону. Вы тоже заплатите дань своей плотью и кровью. Вы оба.
Может быть, в помещении посветлело, может быть, глаза Финна привыкли к темноте. Потому что сейчас он их рассмотрел: три тени сидели перед ним, закутанные в черные мантии, в странных черных головных уборах. Через секунду он сообразил, что это парики – прямые волосы цвета воронова крыла. Смотрелось все это гротескно, потому что говорившие были чудовищно дряхлы. Он никогда не встречал настолько древних старух.
Испещренная морщинами кожа, молочно-белые глаза, склоненные головы. Он неловко переступил с ноги на ногу и заметил, что старухи обернулись на звук. Они еще и слепые.
– Пожалуйста… – прошептал он.
– Пощады не будет. Это приговор.
Финн повернулся к Гильдасу. Сапиент уставился на что-то в ногах у старух. На ступенях перед первой лежало грубое деревянное веретено с намотанной на него тонкой серебристой пряжей. От веретена нить тянулась к ступням второй женщины, обмотав их тугими кольцами, словно та никогда не поднималась со своего сиденья. Из запутанного клубка пряжи торчал мерный шест. И дальше нить – уже грязная и обтрепанная – струилась под стулом третьей, рядом с которым лежали острые ножницы.
– Я слыхал о вас, – потрясенно прошептал Гильдас.
– Тогда ты знаешь, что мы Трое Беспощадных. Неумолимых. Наше правосудие слепо и зиждется только на фактах. Вы украли у этих людей, доказательства представлены.
Средняя карга подняла голову:
– Вы согласны, сестры?
Одинаковыми голосами, каждая со своей стороны, они зашептали:
– Мы согласны.
– Да будет приговор ворам приведен в исполнение.
Мужчины выступили вперед, схватили Гильдаса и заставили опуститься на колени. Руки старика уложили на деревянную колоду и примотали за запястья.
– Нет, – выдохнул тот. – Послушайте меня…
– Это не мы! – Финн пытался бороться. – Это несправедливо!
Казалось, старухи-близнецы не только слепы, но и глухи. Средняя задрала к потолку тощий палец. В полутьме сверкнуло лезвие ножа.
– Я Сапиент Академии! – Голос Гильдаса хрипел от потрясения. Лоб покрыли капли пота. – Со мной нельзя обращаться как с вором. Вы не имеете права…
Но его держали жесткой хваткой: один человек со спины, другой – за связанные запястья. Взметнулся нож.
– Заткнись, старый идиот, – проворчал один из мужчин.
– Мы можем заплатить. У нас есть деньги. Я излечиваю хвори. А мальчик… Мальчик провидец. Он разговаривает с Сапфиком. Мальчик видел звезды!
Это был крик отчаяния. В ту же секунду человек с ножом замер; взгляд его скользнул в сторону Судей.
– Звезды? – прошелестело изумленное нестройное бормотание.
Гильдас, глубоко вдохнув, поспешил воспользоваться шансом.
– Звезды, Мудрейшие. Огни, о которых говорил Сапфик. Спросите его! Он – клеткорожденный, сын Инкарцерона.
Теперь старухи еще и онемели. Невидящие глаза обратились на Финна, средняя карга подняла руку, поманила, и человек-цапля толкнул его вперед. Старуха дотянулась до его руки и крепко сжала. Финн замер. Сухие костлявые пальцы с длинными обломанными ногтями ощупали его предплечье, перебрались на грудь, прошлись по лицу. Ему хотелось вырваться, но он не шевелился, терпел холодные грубые прикосновения, подавляя дрожь.
Лица двух других старух были повернуты к нему, словно одна чувствовала за всех. Затем обе руки прижались к его груди, средняя Судья пробормотала:
– Я чувствую его сердце. Оно смело бьется, плоть от плоти Инкарцерона, кость от кости Тюрьмы. Я чувствую в нем пустоту, израненный разум, стремящийся к горним высям.
– Мы чувствуем печаль.
– Мы чувствуем потерю.
– Он служит мне, – поспешно вклинился Гильдас. – Только мне. Но я отдам его вам, сестры, я предлагаю его вам как возмещение за наш проступок. Это будет честный обмен.
Финн в изумлении уставился на него:
– Нет! Ты не можешь так поступить!
Гильдас повернулся. В темноте он казался маленькой сжавшейся тенью, но взгляд был тверд и ясен, от внезапно нахлынувшего вдохновения дыхание сбилось. Он многозначительно посмотрел на кольцо на пальце Финна:
– У меня нет выбора.
Три старухи повернулись друг к другу. Они не говорили, но явно обменивались мнениями. Одна издала резкий смешок, от которого Финна бросило в дрожь, а человек, стоящий за спиной, что-то в ужасе забормотал.
– Должны ли мы?..
– Будем ли мы?..
– Можем ли мы?..
– Мы согласны, – проговорили они в унисон. Затем старуха слева наклонилась, взяла веретено, раскрутила его, крючковатыми пальцами подцепила и потянула нить.
– Он станет Единственным. Он будет Данью.
Финн сглотнул, почувствовал слабость. По спине потек холодный пот.
– Какой такой данью?
Вторая сестра отмерила короткий отрезок. Третья взяла ножницы, аккуратно перерезала нить, и та бесшумно упала на пыльный пол.
– Данью, обещанной Зверю, – прошептала она.
Кейро и Аттия добрались до стен Города незадолго до Выключения Дня. Последнюю лигу они проехали на запятках фургона и спрыгнули перед самыми воротами, так что возница ничего не заметил.
– Что теперь? – прошептала Аттия.
– Мы войдем внутрь. Как все остальные.
Кейро прошагал мимо. Аттии ничего не оставалось, как побежать следом.
Слева от небольших ворот в стене темнела узкая щель. Понаблюдав за охранниками, Аттия заметила, что они заставляют всех проходить именно сквозь нее.
Аттия обернулась. Дорога опустела. Вдалеке на безмолвных просторах ждали своего часа оборонительные укрепления; в вышине серебристой искоркой в сумрачном тумане парила птица.
Кейро подтолкнул Аттию вперед:
– Ты первая.
Они подошли, страж ворот окинул их оценивающим взглядом, мотнул головой в сторону щели. Аттия шагнула первой, миновала полутемный смрадный лаз и очутилась на мощеной улице Города.
Кейро ступил на мостовую следом.
И вдруг зазвучала сирена. Кейро обернулся. Из стены раздавался мягкий настойчивый писк, а чуть повыше распахнулось Око Инкарцерона и уставилось на них.
Страж, закрывающий ворота, остановился. Крутанулся, вынимая меч из ножен.
– Так, вы не похожи на…
Кейро действовал стремительно. Удар под дых согнул стража пополам, следующий впечатал его в стену, и охранник сполз наземь. Кейро перевел дыхание, потом отскочил к панели и отключил тревогу.
– Почему ты зазвенел, а я нет? – спросила Аттия, пялясь на него во все глаза.
– Какая разница? – Кейро быстро прошагал мимо. – Может, оно учуяло Ключ.
Аттия проводила его взглядом – шикарный камзол, пышная грива волос, небрежно стянутая на затылке, – и тихонько пробормотала себе под нос:
– Тогда почему ты так испугался?
Экипаж качнулся под весом нового пассажира, и Клодия вздохнула с облегчением:
– Я уж думала, ты не появишься.
Она отвернулась от окна, и слова застряли в горле.
– Тронут, – сухо выговорил отец.
Он стянул одну перчатку и, прежде чем сесть, стряхнул ею пыль с сиденья. Потом, положив трость и книгу рядом, крикнул вознице:
– Поезжай!