По её бедру медленно полз крупный червь. Его тело, блестящее и влажное, извивалось с пугающей плавностью, сравнимой с беззаботностью. Размер существа был ужасающим: его толщина превосходила человеческую руку, а длина уходила за пределы видимости. Он полз по её ноге, оставляя за собой тягучий след, который смешивался с блестящей слизью на её коже.
Червь извивался медленно, почти лениво, как будто знал, что спешить некуда. С каждым его движением женщина едва слышно стонала, её дыхание становилось всё более рваным. Она широко раскрыла глаза, наполненные отчаянием, и они встретились с взглядом Данилы.
Он не мог ничего сделать, загипнотизированный видом существа. Тело червя было цвета грозового неба, с оттенком холодной стали, будто пропитано чуждой, нечеловеческой жизнью. Вдоль спины, словно хребет морского зверя, тянулся гибкий, пульсирующий плавник. Он мелко подёргивался, как если бы сам воздух наполнял его силой, лишённой какого-либо объяснения.
Данила почувствовал, как где-то в животе скручивается холодный узел. Отвращение, смешанное со страхом, бросило горячую волну к лицу. Но он быстро подавил это чувство, глядя на неподвижную фигуру Татьяны Павловны.
– Чёрт, – прошептал он, напрягаясь так сильно, словно это могло удержать его голос от дрожи. – Мы должны спустить её вниз.
Мила, едва кивая, не отводила взгляда от того, как скользящий червь пробирался всё дальше, изгибаясь вдоль бедра женщины. Её лицо было мрачным, напряжённым, но в глазах светился холодный огонёк решимости.
– Нужно перерезать цепи, – сказала она, почти не разжимая губ. Её голос был низким, но каждое слово звенело.
Олег стоял рядом, часто вдыхая воздуха, а глаза расширились так, будто он видел саму смерть. Он сглотнул, его кадык дёрнулся болезненно медленно.
– Как? – выдохнул он наконец голосом, который сипло вырвался из замершего горла.
Червь продолжал своё движение, извиваясь так плавно, что казалось, он был частью чего-то древнего, живого и безжалостного. Его тело блестело в тусклом свете, будто мокрый шёлк. Каждый изгиб намекал на хищника, но хищника, исполненного зловещей грации. Данила не мог отвести взгляда от этого движения, и чем больше он смотрел, тем сильнее ощущал, как внутри поднимается волна тошноты и ужаса.
Татьяна Павловна была неподвижна, но её тело едва заметно подрагивало. Казалось, она находилась в состоянии, граничащем между жизнью и чем-то неизмеримо чуждым. Её бледное лицо с налётом болезненной прозрачности, выражало странное безразличие, словно разум её был где-то далеко.
Данила стиснул оружие, злясь на себя за то, что не может подстрелить червя.
– У нас нет времени на раздумья, – сказал он глухо, не отрывая глаз от существа на Татьяне Павловне. – Если мы сейчас ничего не сделаем…
Он замолчал, потому что слова были лишними. Все понимали, что будет, если они не остановят это прямо сейчас.
Тем временем червь, словно живое воплощение ночного кошмара, медленно обвился вокруг внутренней стороны бедра Татьяны Павловны. Его скользкое и холодное тело двигалось так, будто каждый его изгиб был частью древнего, зловещего ритуала. Пульсирующий плавник дрожал, испуская едва слышный вибрирующий звук, от которого у Данилы пробежал мороз по коже.
Червь двигался методично, бесстрастно, словно предвкушая своё следующее действие. Он подрагивал и извивался как змея, выслеживающая свою жертву. Каждый его шаг вперёд казался медленным, но неумолимо приближал конец этого безумного действа. Он тянулся к центру её тела, словно в нём содержался ответ на что-то, что червь понимал лучше, чем люди.
– Чёрт возьми, – прошептал Данила, срываясь на тихий хрип. Он чувствовал, как нечто внутри него сопротивляется – не страху, а парализующему осознанию того, что он наблюдает. – Мы не можем ждать. Нужно действовать.
Мила, стоящая рядом, невольно отшатнулась, но не смогла оторваться от этой дикой сцены. Её губы дрожали, а в голосе, казалось, смешались отчаяние и ярость:
– Он… он уже знает, что делает, – прошептала она, сжимая нож обеими руками так, что лезвие оставило отметину на её ладони.
Червь, не обращая внимания на окружение, продолжал своё движение – медленно и целенаправленно. Его пульсирующая, вибрирующая поверхность почти прижалась к коже Татьяны Павловны. Она висела безмолвно, не в силах загнать в легкие побольше воздуха, словно её собственное тело больше не принадлежало ей. Казалось, она и червь были связаны каким-то невидимым узлом, который сжимался всё сильнее.
– Нам нужно перерезать цепи. Немедленно! – резко сказала Мила.
– Я знаю! – бросил сквозь зубы Данила, сжимая челюсти, чтобы не закричать. Его взгляд метался между ножом и червём, а внутри разрасталась только одна мысль: времени почти не осталось.
Туман, заполнивший комнату, обволакивал их, сгущаясь вокруг ленты червя. Воздух был тяжёлым, насыщенным ароматами гнили и сырости, от чего становилось трудно дышать. Вокруг людей собрался больше, чем просто страх. Это был кошмар, в который они не верили, но который стал реальностью.
Он пульсировал, будто в его теле билась чуждая, тёмная жизнь. Каждое его движение было обманчиво плавным, но в нём ощущалась чудовищная сила, скрытая под скользкой, мерцающей поверхностью. Червь, извиваясь, продолжал свой странный ритуал. Он вытянулся вдоль внутренней стороны бедра Татьяны Павловны, как будто разыскивал самое слабое место, чтобы завершить свой неестественный ритуал.
Изгибы твари напоминали медленные волны, каждая из которых направляла его всё ближе к цели. Он скользил по её коже, оставляя за собой тонкий блеск слизи, которая поблёскивала в слабом свете. Каждый его рывок был настойчивым, будто он следовал зову инстинкта, которому невозможно было противостоять.
Червь двигался и двигался, а его пульсирующее тело словно жило отдельно от окружающего мира. Казалось, он чувствовал, как дрожит кожа Татьяны Павловны, как дыхание её становится всё слабее от ужаса. Он был не просто хищником, но инструментом большой, необъятной биологической машины, как и говорила раньше сама преподаватель.
– Боже… – выдохнула Мила, но её голос утонул в вязкой тишине комнаты. Её пальцы мёртвой хваткой сжимали бесполезный сейчас нож, но она не могла оторвать взгляд от этой жуткой сцены.
Тем временем червь продолжал извиваться, словно жизнь вокруг него остановилась. Его стремление проникнуть внутрь Татьяны Павловны становилось всё очевиднее. Каждое его движение было исполнено зловещей решимости, а вибрации плавника разносились едва слышимым эхом, словно настраивая всё земное пространство на одну частоту с этим чуждым существом.
Данила, как Мила, не мог оторвать взгляда от происходящего. Ужас сцены приковал его, лишив возможности двигаться или даже дышать. Он видел, как тело Татьяны Павловны едва заметно содрогнулось, словно отвечая на прикосновение чуждого существа. Её дыхание сбилось, превратившись в короткие, отрывистые вдохи, будто что-то внутри неё сопротивлялось, но с каждым мигом теряло силу.
Червь медленно, но неумолимо проникал внутрь, его пульсирующее тело извивалось, словно продолжая свой нечеловеческий ритуал. Его движения были одновременно зловещими и гипнотическими, наполненными какой-то чуждой грацией.
– Нет… – прошептал Данила, голосом, едва слышным даже для самого себя. В груди всё сжалось, мысли путались, а время казалось растянувшимся до бесконечности.
Татьяна Павловна больше не напоминала человека: её лицо застыло в странной гримасе – смеси боли, страха и чего-то ещё, непостижимого и жуткого. Её глаза были закрыты, но веки подрагивали, будто в её сознании разверзлась бездна, откуда невозможно было вырваться.
Данила стиснул зубы, чувствуя, как гнев и отчаяние захлёстывают его. Он понимал, что времени больше нет. Червь уже захватил её, и с каждой секундой она становилась всё меньше собой, превращаясь в часть этого чудовищного вторжения. Парень стоял, не в силах отвести взгляд от сцены, развернувшейся перед ним.
Татьяна Павловна, висевшая неподвижно, теперь начала странно двигаться. Её дыхание, прерывистое и глубокое, смешивалось с еле слышным стоном, который звучал слишком тихо, чтобы быть обычным проявлением боли. На её лице появилась тень наслаждения, из-за чего происходящее казалось ещё более чудовищным.
Она, казалось, полностью утратила связь с реальностью. Её движения, прерывистые и нервные, странным образом совпадали с извивающимися ритмами червя. Всё её тело теперь выглядело поглощённым этим чуждым вторжением, как если бы её собственное сознание больше не контролировало её, подчиняясь воле существа, которое теперь буквально проникало в её сущность.
Тело женщины изгибалось в неестественном ритме, а её движения напоминали танец марионетки, которой управляет неведомая сила. Её бёдра двигались медленно, почти болезненно, словно каждое их движение было одновременно актом сопротивления и подчинения. Грудь вздымалась в неровном, прерывистом ритме, а лицо выражало что-то неуловимое, балансирующее между страданием и забвением.
Червь продолжал своё движение внутрь её тела. Слизь, оставляемая им на коже, мерцала, отражая тусклый свет, что только подчёркивало мрак происходящего.
Женское лицо застыло в странной, почти гипнотической гримасе, где переплетались боль и наслаждение. Рот Татьяны Павловны был приоткрыт, как будто она хотела закричать, но звук застрял где-то глубоко внутри, не находя выхода. Беззвучный стон застыл на её губах, а грудь судорожно вздымалась в ритме, который казался невыносимо мучительным.
Её остекленевшие и расфокусированные глаза смотрели в пустоту, больше не видя окружающего мира. В этом взгляде не было жизни, только странная, почти пугающая отрешённость, словно её разум блуждал где-то вдали, за пределами человеческого понимания.
Тело Татьяны Павловны внезапно содрогнулось в резких, судорожных движениях, судорогах, какие бывают у людей в предсмертном состоянии. Конвульсии пробегали волнами, изгибая её фигуру в неестественных углах, а руки безвольно дёргались, сжимая воздух. Её дыхание изменилось, потеряло ритм, и каждый вдох звучал, как отчаянная попытка удержаться на грани между жизнью и абсолютной потерей контроля.