– Чёрт! – выкрикнул Олег, бросаясь вперёд. Его нож блеснул в свете фонаря, когда он вонзил его в бок червя, целясь в область, покрытую тонкой кожей.
Мила следовала за ним. Она прыгнула в сторону, уворачиваясь от щупальца, и полоснула по телу червя ножом, оставляя глубокую рану. Из разрывов снова полилась вязкая жидкость, которая испускала удушливый запах.
Данила подобрал обломок трубы, валявшейся у стены, и, выбрав момент, ударил червя в уязвимое место на его спине. Лязг был оглушительным, существо вздрогнуло и замерло, прежде чем рухнуть на землю. Его тело продолжало извиваться, но движения становились всё слабее. Наконец червь затих, оставив после себя широкую лужу слизи, которая медленно стекала в трещины пола.
– Убили, – прошептала Мила, опускаясь на колени. Её руки дрожали, а дыхание было частым.
Олег вытер лицо рукой, оставляя на щеке тёмные разводы. Он посмотрел на Данилу.
– Мы это сделали, – произнёс он, но в его голосе не было радости.
Татьяна Павловна вышла из укрытия, её лицо оставалось серьёзным. Она бросила взгляд на мёртвое существо, затем перевела взгляд на Данилу.
– Цена? – спросила она.
Данила молча показал на рюкзаки. Один из них был разорван, его содержимое валялось в грязи: несколько банок консервов и пакет с водой были уничтожены. Один из фонарей не включался, а батареи оказались залиты слизью.
– Часть запасов потеряна, – сказал он сухо. – Мы не можем продолжать путь под землёй.
– Что ты предлагаешь? – Мила поднялась, её взгляд был полон усталости.
– Поверхность, – твёрдо ответил Данила. – Станция "Чистые пруды" недалеко. Поднимемся там.
Никто не возразил. Группа молча двинулась вперёд, оставляя за собой мёртвого червя и опустевший тоннель.
Друзья выбрались на поверхность, и их сразу окутал порыв ледяного ветра. Воздух был тяжёлым, с горьким привкусом гари и затхлой сырости. Туман клубился вокруг, но здесь он был не таким плотным, как в тоннелях, лишь лениво скользил между обломками, словно не хотел оставлять город. Разрушенная местность перед ними открылась, как сцена забытого трагического спектакля, где время остановилось в самой кульминации.
Над центром площади возвышался памятник Александру Грибоедову. Некогда величественная фигура великого русского писателя стояла на пьедестале, который сейчас казался потрескавшимся и обветшалым.
Скульптура утратила часть деталей: правая рука была отломана, а поверхность металла покрывалась пятнами ржавчины. Лицо, обращённое к небу, сохранило строгую задумчивость, но казалось, что и эта бронзовая фигура устала от времени, пропитанного смертью. Пьедестал был обуглен, на одной из его граней виднелись следы удара, будто кто-то пытался уничтожить память о прошлом.
– Грибоедов… – прошептала Татьяна Павловна, останавливаясь. Она смотрела на памятник, но в её взгляде не было прежнего благоговения – лишь тяжесть осознания утраты. – Я помню, как водила сюда студентов. Мы читали отрывки из "Горя от ума" прямо на этом бульваре.
– Теперь здесь только горе, – отозвалась Мила, её голос дрожал, но в нём чувствовалось странное упрямство.
Деревья, окаймлявшие бульвар, превратились в чёрные обугленные силуэты. Их ветви торчали, словно когти, пытающиеся ухватить остатки исчезнувшей жизни. Некоторые стволы были повалены, вывернутые корни зияли из земли, словно рваные раны. Листва полностью исчезла, оставив только хрупкие остатки на земле, перемешанные с пылью и осколками стекла.
Тротуары, некогда гладкие и выложенные плиткой, теперь напоминали осколочные поля. В местах, где асфальт на проезжей части был разбит, проступала сырая земля, покрытая слизью. Обломки лавок валялись вдоль тропинок: их железные части ржавели, а дерево сгнило, превратившись в труху. Вдоль дорожек лежали искорёженные фонари. Их стеклянные плафоны были разбиты, а провода болтались, как разорванные сосуды.
Дома, выстроившиеся вдоль бульвара, утратили свою симметричную строгость. Эти здания, созданные в стиле сталинской архитектуры, теперь выглядели гротескно. Фасады были изуродованы временем и разрушениями: местами штукатурка обвалилась, обнажив кирпичную кладку, покрытую плесенью. Балконы провисли, некоторые словно висели на честном слове, грозя окончательно отвалиться с минуты на минуту. Окна зияли пустыми провалами, в которых застряли куски ставней и рамы.
Один из домов особенно выделялся своей печальной угрюмостью. Его фасад был усыпан глубокими трещинами, а на крыше зияла дыра – явный след попадания снаряда. Из этого отверстия поднимался слабый дым, клубясь в воздухе, будто сама постройка выдыхала последние остатки своей жизни. Вдали виднелись руины ещё одного здания, где стены словно съехали вниз, превратившись в хаотичную груду кирпичей и металла.
Тишина была оглушительной, но она не успокаивала. Казалось, что город затаил дыхание, скрывая что-то в своих тёмных закоулках. Только редкие звуки нарушали это напряжённое молчание: где-то скрипнула вывеска, цепляясь за остатки креплений, а в стороне глухо упал дорожный знак, отдавшись эхом.
– Здесь пусто, – сказал Олег, его голос звучал хрипло. Он огляделся, сжимая рукоять ножа. – Но я не думаю, что это надолго.
Данила шагнул ближе к памятнику. Его ботинки хрустели на разбитом стекле и мелких камнях. Он медленно провёл рукой по поверхности пьедестала, оставляя на покрытии из пыли и сажи чистую полосу. Его пальцы на миг замерли, как будто он хотел ощутить что-то сквозь этот слой времени.
– Здесь всегда было оживлённо, – тихо сказал он, не оборачиваясь. – Люди гуляли, смеялись. А теперь…
– А теперь это похоже на надгробие, – мрачно добавила Мила, и её взгляд проскользил по остаткам деревьев.
Татьяна Павловна присела на один из поваленных стволов, и её пальцы начали перебирать обломок коры. Её лицо выражало странную смесь печали и сосредоточенности. Она словно пыталась уловить остатки звуков прошлого, увидеть силуэты тех, кто когда-то наполнял это место жизнью.
– Нам нужно найти укрытие, – сказал Данила, обернувшись к остальным. Его голос стал твёрже. – Здесь мы не сможем остаться надолго.
Олег указал на один из домов неподалёку. Его фасад выглядел относительно целым: окна были заколочены, а входная дверь выглядела массивной, как будто кто-то укрепил её изнутри.
– Этот может подойти, – предложил он. – Если червей поблизости нет, это место станет отличным временным убежищем.
Данила кивнул, соглашаясь. Однако прежде, чем двигаться дальше, он ещё раз оглядел площадь. В её центре всё ещё возвышался памятник Грибоедову, но теперь он казался не символом культуры и литературы, а свидетелем упадка, одиноким наблюдателем конца. Даже этот бронзовый исполин не смог остаться нетронутым перед лицом разрушений.
Город вокруг был как открытая рана, но в этой ране всё ещё теплились остатки жизни, скрытые под слоями пыли и тишины.
Группа медленно двигалась по тротуару, продираясь сквозь густой туман, который лениво клубился между обугленными стволами деревьев. Данила, шедший впереди, вглядывался в фасады сталинских домов, высматривая что-то пригодное для укрытия. Ступая по потрескавшемуся асфальту, он прислушивался к каждому звуку. Тишина вокруг была обманчиво плотной, и каждый их шаг отдавался эхом в пустых арках и подворотнях.
– Там, – сказал Олег, указывая на дом, который теперь находился слева. Его фасад и вблизи выглядел относительно целым: окна на первом этаже были заколочены досками, а массивная дверь явно укреплена изнутри. На мгновение казалось, что в этом здании можно найти хотя бы временное укрытие.
Данила остановился, оценивая здание взглядом. Оно выделялось на фоне остальных: штукатурка местами ещё держалась, несмотря на трещины, а металлические решётки на окнах второго этажа блестели в полосах редкого света, пробивавшегося сквозь туман.
– Это место подойдёт, – произнёс он, оборачиваясь к остальным. – Проверим.
Мила кивнула, но в её глазах читалась напряжённость. Она прижала руку к ножу, висевшему на поясе, словно это могло добавить ей уверенности. Татьяна Павловна молчала. Её лицо оставалось спокойным, но взгляд выдал внутреннюю усталость.
Данила подошёл к двери, осторожно проведя рукой по её поверхности. Старое дерево было покрыто мелкими трещинами, но крепко держалось. На уровне глаз висела металлическая скоба с простым замком. Парень наклонился, осматривая его. Металл слегка поржавел, но механизм выглядел рабочим.
– Похоже, дверь не вскрывали, – тихо сказал он. – Это хороший знак.
Олег приблизился, вытащив небольшой ломик из рюкзака. Его друг отступил на шаг, наблюдая, как он ловко вскрывает замок. Щелчок раздался неожиданно громко, заставив всех невольно оглянуться.
– Вход открыт, – сказал Олег, толкнув дверь. Она поддалась, издав короткий, болезненный скрип.
Внутри их встретила глухая тьма. Туман не проникал сюда, но воздух был густым и застоявшимся, напоминая затхлый подвал. Данила включил фонарь, осветив узкий коридор, обклеенный пожелтевшими от времени обоями. На полу валялись старые ботинки, покрытые слоем пыли, а вдоль стен тянулись следы былой жизни: массивная вешалка с висящим пальто, давно утратившим цвет, и пара потрёпанных зонтов, обутых в металлические подставки.
– Здесь давно никого нет, – сказала Мила, её голос звучал приглушённо. Она осторожно шагнула вперёд, оглядывая пространство.
Данила жестом указал двигаться дальше. Они медленно продвигались по коридору, открывая одну за другой комнаты, каждая из которых хранила следы людей, покидавших это место в спешке. В первой комнате, которую они осмотрели, обнаружилась гостиная. В центре стоял круглый стол, вокруг которого располагались два старых кресла и диван с обвисшей обивкой. На столе осталась застылая картина последнего семейного вечера: кружка с треснувшим краем, тарелка с окаменевшим куском хлеба и подсвечник, обрамлённый оплывшими остатками свечи.
– Они просто ушли, – прошептала Татьяна Павловна, её пальцы скользнули по краю стола. – Оставили всё, даже не оглянувшись.