В одном из исследований эффективности ученые наблюдали, как люди учились играть в тетрис. Мозг испытуемых был крайне активен, сжигая массу энергии, когда их нейронные сети искали глубинные структуры и стратегии игры. Со временем — через неделю или около того — участники накопили опыт, и их мозг при игре потреблял очень мало энергии. У этих игроков навыки игры запечатлелись в цепях системы, и появились специализированные и эффективные программы для решения соответствующей задачи.
В качестве аналогии представьте воюющее общество, которое внезапно обнаружило, что сражений больше нет. Солдаты решили заняться сельским хозяйством. Сначала они используют свои боевые клинки, чтобы выкапывать маленькие ямки для семян, — допустимый, но совершенно неэффективный метод. Спустя некоторое время они перековывают мечи на орала — оптимизируют свое снаряжение под требования задачи. Так же, как и мозг, для решения стоящей проблемы они вносят изменения в то, что имеют.
Трюк с впечатыванием задач в цепи — фундаментальный принцип работы мозга: он меняет монтажную плату своего оборудования, чтобы подготовиться к новой миссии. Это позволяет быстро и эффективно справиться со сложной задачей, которую иначе можно было бы выполнить только неуклюжим образом. Согласно логике мозга, если у него нет нужного инструмента для работы, его следует создать.
До сих пор мы узнавали, что сознание скорее мешает выполнению большинства задач (вспомните несчастную сороконожку). Однако оно может быть полезным при определении целей и обучении робота. Эволюционный отбор, вероятно, установил нужный объем доступа для сознательного разума: если слишком мало — у компании нет руководства; если слишком много — система вязнет в трясине, решая проблемы медленными, громоздкими и энергетически неэффективными способами.
Когда атлеты делают ошибки, тренеры обычно кричат: «Соображай же!». Ирония в том, что цель профессионального спортсмена — не думать. Его цель — использовать тысячи часов тренировок так, чтобы в пылу сражения правильные маневры совершались автоматически, без вмешательства сознания. Эти навыки должны быть вбиты в нейронные цепи. Когда атлеты «впадают в транс», их хорошо обученная бессознательная машинерия работает быстро и эффективно. Представьте баскетболиста, стоящего на линии штрафного броска. Толпа кричит и топает, чтобы отвлечь его. Если он будет действовать с помощью сознательного аппарата, то наверняка промахнется. Только при опоре на технику, отработанную до полного автоматизма, можно надеяться, что мяч попадет в кольцо[118].
Сейчас вы можете использовать знания, полученные в этой главе, чтобы всегда побеждать в теннисном соревновании. Когда проигрываете, просто спросите противника, как ему удается так хорошо подавать. Как только он задумается о механике своей подачи и попытается объяснить ее, он обречен.
Мы узнали, что чем более автоматизированными становятся какие-то вещи, тем меньше доступа к ним у нас остается. Но мы только начали. В следующей главе вы узнаете, как можно похоронить информацию еще глубже.
Глава 4. Виды мыслей, которые можно помыслить
Человек — это растение, которое дает мысли, — точно так, как розовый куст дает розы, а яблоня — яблоки.
* * *
Подумайте о самом красивом человеке, которого вы знаете. Кажется невозможным не смотреть на него и не пьянеть от его привлекательности. Однако все зависит от эволюционной программы, с которой связаны глаза. Если это глаза лягушки, то такой человек может стоять перед ней целый день — даже голый — и не привлечет ни малейшего внимания, разве что вызовет подозрение. И это отсутствие интереса взаимно: людей тянет к людям, а лягушек — к лягушкам.
Ничто не выглядит естественнее желания, однако первое, что нужно заметить, — нас соединяет только желание, связанное с биологическим видом. Это подчеркивает простой, но очень важный факт: мозговые цепи рассчитаны на генерирование поведения, обеспечивающего наше выживание. Яблоки, яйца и картофель вкусны для нас не потому, что форма их молекул прекрасна по своей внутренней сути, а потому, что они превосходные маленькие упаковки сахаров и белков: энергетическая валюта, которую вы можете хранить в своем банке. Поскольку эта пища полезна, мы сконструированы так, что считаем ее вкусной. Поскольку кал содержит опасных микробов, мы развили жестко прошитое отвращение к его поеданию[120]. Обратите внимание, что детеныши коал поедают кал своей матери, чтобы получить бактерии, необходимые для пищеварительной системы. Эти бактерии необходимы, чтобы маленькие коалы выжили на диете из листьев эвкалипта, ядовитой для других животных. Если бы мне пришлось высказывать догадку, я бы сказал, что кал для детенышей так же вкусен, как для вас — яблоки. Нет ничего вкусного или омерзительного по внутренней сути — все зависит от потребностей организма. Вкусно — это просто показатель полезности.
Многие люди знакомы с понятиями привлекательности или вкусовых качеств, однако часто трудно оценить, насколько глубоко эволюция врезала их в нас. Дело не просто в том, что нас влечет к людям, а не к лягушкам и что мы предпочитаем яблоки, а не кал, — те же принципы вшитого управления мышлением применяются ко всем нашим глубоко укоренившимся представлениям о логике, экономике, этике, эмоциях, красоте, общественных отношениях, любви и ко всему остальному обширному ментальному ландшафту. Наши эволюционные цели управляют нашими мыслями и структурируют их. Поразмыслите немного над этим. Это означает, что есть определенные виды мыслей, которые мы можем думать, и целая категория мыслей, которые мы думать не можем. Давайте начнем с тех, про которые вы даже не знали, что они у вас отсутствуют.
Умвельт: жизнь на тонком срезе
Жилище безгранично,
Но ограничен Гость.
В 1670 году Блез Паскаль с трепетом заметил, что «человек одинаково неспособен видеть и небытие, из которого он появляется, и бесконечность, которая его поглощает»[122]. Паскаль признал, что мы живем на тонком срезе между невообразимо малым масштабом составляющих нас атомов и бесконечно огромным масштабом галактик.
Однако ситуация куда сложнее, чем думал Паскаль. Забудьте атомы и галактики: мы неспособны видеть даже большую часть деятельности в собственном пространственном масштабе. Возьмем, например, то, что мы называем видимым светом. В задней части наших глаз есть специальные рецепторы, оптимизированные для захвата электромагнитного излучения, которое отражается от объектов. Когда эти рецепторы улавливают излучение, они отправляют в мозг шквал сигналов. Однако мы воспринимаем не весь электромагнитный спектр, а только его часть — менее десяти триллионных от его величины. Остальная часть диапазона — волны, на которых передаются телевизионные сигналы, ведутся разговоры по мобильным телефонам, радиоволны, волны сверхвысоких частот, рентгеновское излучение, гамма-излучение и так далее — проходит сквозь нас без нашего ведома[123]. Прямо сейчас через ваше тело проходят телевизионные новости, но вы абсолютно слепы к ним, поскольку у вас нет специальных рецепторов для этой части спектра. Рентгеновские аппараты в больнице видят в рентгеновских лучах, а приемник на приборной панели автомобиля распознает диапазон радиочастот. Медоносные пчелы встраивают в свою реальность информацию, передающуюся в ультрафиолетовой области спектра, а гремучие змеи в свой взгляд на мир включили инфракрасный диапазон. Мы этого сделать не можем, поскольку нас не снабдили нужными сенсорами. Как бы сильно мы ни старались, нам не удастся уловить сигналы в остальных частях волнового диапазона.
Вы способны испытывать только то, на что рассчитана ваша биология. Это отличается от стандартного представления, что наши глаза, уши и пальцы пассивно воспринимают объективный физический мир снаружи. По мере того как наука создавала машины, способные видеть то, что недоступно человеку, становилось ясно, что наш мозг воспринимает всего лишь крохотную часть окружающего нас мира. В 1909 году происходивший из семьи балтийских немцев биолог Якоб Иоганн фон Икскюль отметил, что различные животные в одной и той же экосистеме улавливают из окружающей среды различные сигналы[124]. В слепом и глухом мире клеща важными сигналами являются температура и запах масляной кислоты. Для черной ножетелки[125] это электрические поля. Для летучей мыши — ультразвуковые волны. Поэтому фон Икскюль ввел новое понятие: ту часть окружающего мира, которую вы способны воспринять, он назвал умвельтом, а более масштабную объективную реальность — умгебунгом[126].
У каждого организма есть собственный умвельт, который он, видимо, считает целой объективной реальностью «снаружи». Почему мы перестали думать, что есть нечто за пределами наших ощущений? В фильме «Шоу Трумана» главный персонаж живет в мире, выстроенном вокруг него (часто экспромтом) ловким телепродюсером. В определенный момент интервьюер спрашивает продюсера: «Почему вы считаете, что Труман никогда не сможет обнаружить истинную природу своего мира?». Тот отвечает: «Мы принимаем ту реальность мира, которую нам предоставляют». Он угодил в яблочко: мы принимаем свой умвельт и на этом останавливаемся.