я по тончайшей грани между светом и тьмой.
Но даже находясь во власти чудесного пения, Лазарь не сводил взгляда с неподвижного тела сына и его лицо попеременно озаряли то надежда, то страх.
Принц Хаоса, тем временем, не скрываясь, плакал и алмазные капельки его слёз, срываемые порывами тёплого влажного ветра, оседали на нежных лепестках, кружащихся вокруг него цветочных вихрей. Лишь сейчас он осознал всю неотвратимость своей потери и горько оплакивал погибшую возлюбленную.
Адлигвульфы и женщины застыли изваяниями; жили лишь их лица, отражающие череду бушующих чувств. Божественное пение было не для смертных детей Изначального, которые в силу своего несовершенства были наиболее подвержены влиянию света и тьмы. Но и душевная буря восьмёрки постепенно затихала, уступая место безмятежной отрешённости.
Среди всего этого водоворота возвышенных чувств лишь повелителю Адской бездны по-прежнему приходилось несладко. Он до последнего сопротивлялся, но от волшебного пения не было защиты. Голос Унико выворачивал его буквально наизнанку, причём не только в переносном смысле. Чтобы скрыть свою слабость, он отступил в укромный уголок и упал на скамейку.
«О, мать моя Тьма! Нужно было делать отсюда ноги, пока не поздно!.. Неужели на свете есть идиоты, которые по своей воле рвутся слушать распроклятого атримена?!» — простонал лорд Ваатор и согнулся от очередного рвотного спазма.
— Скотина! — рявкнул он, — заткнись хоть на мгновение, чтобы я мог перерезать тебе глотку! Единственно, что его поддерживало это мысль, что певец когда-нибудь замолчит и его пытка кончится.
Увы! Это были ещё цветочки. Когда Унико перешёл к главному, и его голосом запела сама Любовь — великая и непостижимая во всех своих проявлениях, вот тогда повелителю Адской бездны пришлось по-настоящему туго. Не знающий жалости палач, потрясённый до глубины души, больше был не в силах сопротивляться. Ваатор вскочил и на его месте ударил ввысь столб вихрастого пламени. Весело хохоча, в нём заплясал беззаботный огненный фейри.
Это зрелище привело в чувство принца Хаоса. Поняв, что взбешённый Лазарь собирается прикончить сошедшего с катушек повелителя Адской бездны, он накрыл беднягу силовым саркофагом и тот, зашипев, без чувств упал на каменные плиты. «Не нужно, братишка! — поспешно проговорил Николс, видя, что Лазарь не отказался от своего намерения. — Ваатор вполне вменяем. Просто у него временное помешательство, вызванное нравственной перегрузкой. Но при его работе такая встряска пойдёт ему только на пользу».
К счастью, произошедший инцидент не сбил Унико, подошедшего к финальной части своего волшебного соло. Как только его голос достиг апогея, бамбуковый свиток с письменами ярко полыхнул. Охваченный пламенем он исчез и на его месте появился чёрно-белый шар. После бешеного вращения он замер и распался на две половинки, а затем ожившие символы Инь и Янь в виде небольших крылатых драконов устремились каждый к своей цели. Они подхватили юношу и девушку и зависли со своей ношей над серединой озера.
Тогда Аспид резко взмахнул правой рукой, и в нижнем парке вспыхнуло призрачное голубое сияние. Из четырёх симметричных столбов ревущего пламени выползли огромные драконы, несущие своих всадников — королей Времён года. Первыми появились братья-близнецы, облачённые в рыцарские доспехи. Рихард стоял на спине белого дракона Зимы, а Раймонд — на спине чёрного дракона Лета. Следом за ними появились Ив на багряно-золотом драконе Осени и Курт на зелёном драконе Весны. Но этим дело не ограничилось. Перед мордами злобных рептилий возникли четыре тоненьких фигурки и повелительно взмахнули зажатыми в руках светящимися жезлами. Драконы дохнули пламенем и женщины, запечатав его в шары, послали их в направлении Инь и Янь.
Зрители на воздушных судах многозначительно переглянулись. Как правило, Магические Квадратуры круга являлись принадлежностью лордов хаоса. Правда, встречались крайне редкие исключения, но чтобы их полный комплект находился во владении рядового бога Равновесия — это было уже неслыханным дивом. И уж полнейшим нахальством было демонстрировать дуплет в присутствии Лита, владыки местного временного континуума, тоже явившегося на необычное представление.
Внешняя стража напряглась, готовая по знаку лорда Хаоса схватить наглеца, но по его лицу блуждала рассеянная улыбка. Он поглаживал запястье удивительно красивой синеглазой богини-воительницы, и было не ясно, замечает ли он что-нибудь из происходящего внизу или полностью поглощён флиртом.
Аспида не волновало притворство Лита, — ему было не до политесов. Находясь на грани своих возможностей, он буквально вибрировал от напряжения, стараясь справиться с архисложной задачей. Само по себе управление сдвоенной Магической Квадратурой круга требовало ювелирного мастерства, а тут ещё ему приходилось петь, чтобы не исчезли Инь и Янь.
Наконец, всё было готово, и он вложил всё своё умение в финальную песнь Единения.
Инь и Янь снова образовали единый чёрно-белый шар, и окутанные цветным туманом молодые люди потянулись к нему. Их руки встретились, и они замерли нерасторжимые в своём единстве. Призрачный силуэт юноши обретал всё большую реальность, в то время как силуэт девушки постепенно таял.
Со стороны Цветанки это был осознанный дар. В отличие от своего возлюбленного она сознавала, что происходит. Прощаясь, она выдохнула слова Любви, и… в наступившей мёртвой тишине голос певца задохнулся от невыносимой нежности. А когда его отзвук умер, амфитеатр взорвался громом аплодисментов.
Ухнувший с высоты Юлиан вынырнул на поверхность озера и ошарашено огляделся по сторонам, не понимая, где находится. Вскоре рядом с ним вынырнул Аспид, чуть живой от усталости, но у него хватило сил вежливо улыбнуться спасённому юноше.
Глава 30
Фалькхолл стоял на скальном возвышении. Замок был невелик, с круглым донжоном и несколькими разнокалиберными островерхими башенками. Узкие бойницы южной и западной стороны смотрели реку и на возделанные поля с фигурками крестьян, занятых своими нескончаемыми делами. С восточной и северной стороны к замку подступали непроходимые леса. Как и положено, вблизи его стен деревья были вырублены и на луговом просторе паслись стада коров и небольшой табун лошадей с приметным вожаком. Гнедой красавец выделялся породистой статью и был заметно крупней остальных жеребцов.
Внезапно пасторальную средневековую картинку нарушил странный вертикальный разрез с проглядывающими из него звёздами.
Насторожившийся вожак поднял голову и, раздувая ноздри, призывно заржал. Из разреза в пространстве шагнул человек с соколом на плече, и гнедой сорвался с места, а следом за ним и весь табун. Жеребец подлетел к пришельцу и тот с радостным возгласом обнял его за шею, а затем взобрался ему на спину.
При виде всадника, скачущего к воротам Фалькхолла, дозорный на стене с ленивым видом потянулся к баклажке. Старик опорожнил её до дна и, довольно крякнув, собрался было снова прикорнуть. Он решил, что не стоит беспокоить товарищей ради очередного кредитора, но соколиный крик заставил его насторожиться. Подойдя к стене, он приставил руку к глазам и пригляделся к всаднику. «Мать твою!..» — дозорный заметался в поисках оружия. Он нахлобучил на голову шлем, удачно попавшийся под руку, и кубарем покатился вниз по лестнице.
— Господин барон едет! Встречайте хозяина, бездельники! — заорал старик во всю глотку.
Когда до встречных доходило, о ком идёт речь, они вытаращивали глаза и на некоторое время замирали с открытыми ртами, а затем с испуганным видом бросались кто куда. В результате в самом замке и во внутреннем дворе поднялся страшный переполох, сопровождаемый заполошным куриным кудахтаньем и гоготом растревоженных гусей.
«Ох, распроклятая одышка!» — держась за бок, старик-дозорный выскочил во внутренний двор и заковылял к воротам.
— Скорей, парни! Открывайте ворота, хозяин вернулся! — крикнул он товарищам, которые разгоняли скуку игрой в кости.
При этом радостном известии разленившаяся стража первым делом бросилась на розыски своего обмундирования, и когда господин барон уже начал подумывать, что за время его отсутствия Фалькхолл сменил хозяина, ворота наконец жутко заскрипели и отворились. Юлиан потрепал по шее приплясывающего от нетерпения гнедого и въехал во двор. Воины по-приятельски осклабились — прежде барон с ними не чинился и с удовольствием проводил время в их компании, — но при взгляде на него с их физиономий слетели улыбки. Стражники взяли на караул и постарались принять молодцеватый вид, но предательские брюшки, выпирающие из-под кожаных курток, не хотели втягиваться и нагло лезли на глаза хозяину.
Юлиан спешился и, ведя за собой коня, прошёлся по двору. Он всё больше хмурился, замечая во всём следы запустения. В кузне не было кузнеца и, судя по паутине, уже давно; ткацкие мастерские тоже не работали. В заваленном хламом помещении, когда-то рассчитанном на двадцать ткачих, теперь сидели две старухи и, подслеповато щурясь, что-то пряли. В опустевших кладовых поселились мыши; в погребах остались только брюква и вонь от испортившихся овощей.
Помрачневший юноша повернул к донжону, где располагались жилые помещения хозяев замка. Он прошёлся вдоль ряда стражников и прислуги, выстроившихся у входа. В основном это были старики, увечные и бездельники, которым лень работать. В раздумьях он остановился напротив женщины в замызганном платье и побледневшая экономка, накрахмаленная с головы до ног, одарила её таким взглядом, что она чуть не расплакалась. Прежде Юлиан постарался бы утешить несчастную замарашку, но теперь лишь скользнул по её лицу равнодушным взглядом и обратился к экономке:
— Мадам Бланш, приготовьте мои комнаты, а сейчас пусть подадут обед на западной террасе, — распорядился он.
Он передал гнедого подбежавшему конюху и, взбежав по ступеням лестницы, толкнул входные двери. Перед тем, как переступить порог, он обернулся. — Да, ближе к вечеру я жду в кабинете вас, мадам Бланш, дворецкого, управляющего и коннетабля. Надеюсь, вы сумеете дать мне отчёт о состоянии дел Фалькхолла.