— Ах ты, скотина! Сейчас я накормлю тебя на всю оставшуюся жизнь!
С этими словами она набросилась на де Фокса, и ему не оставалось ничего другого, кроме как принять вызов. К счастью ведьма появилась вовремя и не дала разгореться страстям.
— А ну-ка все успокоились! — властно приказала Аделия, вклиниваясь между противниками. — Руника, не дури, убери оружие.
Когда телохранительница подчинилась, она повернулась к де Фоксу, и на её лице появилось укоризненное выражение.
— Сударь! Я думала, вы выше подобных мелочей.
— Извините, сеньора, но ваша служанка непростительно дерзка и способна вывести из себя даже святого. — С холодным выражением на лице граф убрал оружие и церемонно поклонился. — Простите, что вмешиваюсь не в своё дело, но разрешите дать вам добрый совет. Накажите её, пока не поздно. Иначе она натворит таких дел, которые поставят вас в очень неловкое положение.
В ответ на его тираду на лице Аделии появилось не менее ледяное выражение.
— Граф, я не нуждаюсь в чьих-либо советах, особенно в том, что касается управления слугами. И вы ошибаетесь, принимая госпожу Клейн за мою служанку. В нашей компании она находится добровольно…
— Госпожа, я не виновата! Этот гад начал первым…
— Помолчи, Руника!
— Но я!..
— Ещё слово и я прогоню тебя! — резко проговорила Аделия и, отвернувшись от виновато поникшей трактирщицы, снова обратилась к де Фоксу: — Прошу вас, сударь, не обращайте внимания на выходки Руники. — Выражение её лица смягчилось. — Конечно, она невоздержанная на язык и несёт всё, что ей придёт на ум, но это больше от прямоты характера, чем от свойственной ей дур… чего-либо другого.
— Я постараюсь, сеньора, но…
— Подождите! — прервала его ведьма и, подозвав к себе трактирщицу, распорядилась: — Покорми графа и впредь веди себя как положено, не забывай, кто ты и кто он, — добавила она тоном, не терпящим возражений.
— Хорошо, госпожа, — протянула обиженная Руника и неохотно протянула графу миску, доверху наполненную дымящейся кашей.
Де Фокс приподнял бровь.
— Где ложка, хлеб и кофе?
— А пинка не добавить? — возмутилась она и, поймав предостерегающий взгляд ведьмы, тяжело вздохнула. — На, держи, паразит!.. Чтоб ты подавился! — добавила она вполголоса.
— И не надейся! — граф смерил её испытующим взглядом и тихо предложил: — Вижу, ты никак не успокоишься. Если не трусишь, давай встретимся без лишних глаз и окончательно выясним отношения.
— Где?
— У излучины. Там, где вчера поили лошадей.
— Не хочу, чтобы госпожа беспокоилась. Чур, я ухожу первая, а ты следом, — чуть слышно прошептала Руника и бросила опасливый взгляд в сторону ведьмы, но та занялась сортировкой лечебного сырья и не обращала на них внимания.
Де Фокс кивнул и она, собрав грязную посуду в корзинку, пошла к реке. Граф убрал свои вещи в перемётные сумки и тщательно почистил оружие, а затем прихватил лошадей и двинулся следом за ней. Само собой, что у приора, привыкшего шпионить за вся и всеми, тоже нашлись дела в том направлении.
Аделия сделала вид, что не заметила исхода своих спутников. За Рунику она не волновалась, а приготовление зелий с применением магии требовало неусыпного внимания, и малейшая ошибка могла свести на нет все её труды. Когда чудодейственный заживляющий состав был готов, она аккуратно перелила его во флакон и полюбовалась им на свет. Зелье удалось на славу, в прозрачной светло-желтой жидкости плавало множество лейков — белесых сгустков, которые успешно заживляли даже самые страшные раны. Единственным недостатком зелья было то, что оно быстро теряло свою силу и через три дня превращалось в мутную дурно пахнущую дрянь, которая вдобавок норовила взорваться, если вовремя её не вылить. «Надеюсь, они не поубивают друг друга и мне будет, кого лечить», — хладнокровно подумала она и, улегшись на траву, занялась тем, что на родине Юлиана называют медитацией.
Пока ведьма приводила в состояние гармонии душу и тело, Руника до блеска намыла посуду и аккуратно сложила её в корзинку. Затем она насухо вытерла покрасневшие руки захваченным с собой полотенцем и только после этого обернулась к графу — тот валялся на берегу, в ожидании, когда она закончит возиться с хозяйственными делами.
— Ну что, приступим?
— Может, в другой раз? — лениво отозвался де Фокс. — Смотри, какое утро! — и он продекламировал:
…И я уйду.
А птица будет петь как пела,
и будет сад, и дерево в саду,
и мой колодец белый.
На склоне дня,
прозрачен и спокоен, замрёт закат,
и вспомнят про меня
колокола окрестных колоколен.
С годами будет улица иной;
кого любил я, тех уже не станет,
и в сад мой за беленою стеной,
тоскуя, только тень моя заглянет…
И я уйду; один — без никого,
без вечеров, без утренней капели
и белого колодца моего…
А птицы будут петь и петь, как пели.[15]
— Как это понимать? Струсил что ли, красавчик? — поинтересовалась Руника, несколько озадаченная его лирическим настроем.
— Тёмная ты мужичка! — снисходительно произнёс граф, жмурясь на солнце, как довольный жизнью кот. — Это поэтическое выражение того, что мне не хочется портить такой чудесный день твоим убийством.
Руника понимающе кивнула.
— Так бы и сказал, а то наводишь тень на плетень!
Она одернула выбившуюся из жилета голубую кофточку, вышитую легкомысленными ромашками, и её пальцы скользнули на широкий пояс, оснащённый множеством потайных карманов. Ловкий бросок и рядом с головой де Фокса вонзилось лезвие небольшого ножа.
— Опаньки! Не попала!
— Ты что, мужичка? Совсем сбрендила? — рявкнул он, вскакивая на ноги.
— Не боись! Я правила знаю. Это было предупреждение, — весело отозвалась Руника, снова подивившись быстроте его движений. — Ну что, красавчик, ежели ты уже подобрал поэтические сопли, может, займёмся делом, ради которого ты попёрся следом за мной? — И она потянулась к мечу, с которым не расставалась ни днём ни ночью.
— Что ж давай немного позабавимся, если тебе так уж не терпится, — ухмыльнувшись, согласился де Фокс и сбросил куртку. — Только сначала давай уточним, это не я за тобой попёрся, как ты изящно выразилась, а это ты всё утро цеплялась ко мне, стараясь привлечь к себе моё внимание…
— Что?! — возмутилась Руника. — Ах ты, гад ползучий! Хочешь сказать, что я строила тебе глазки?
— Конечно же, chica! Не стоит отрицать очевидное, — отозвался граф с чувством превосходства. — Даже слепой заметил бы, какие пламенные взоры ты бросаешь в мою сторону.
Он отбил атаку рассерженной противницы и, забавляясь, перебросил меч из руки в руку.
— Спокойней, chica! Поменьше пыла, а то я могу нечаянно попортить твою шкурку. Между прочим, хорошо дерёшься, конечно, для простолюдинки… Ай, умница! Очень хороший выпад!.. Двигайся, двигайся, chica! Ещё быстрей или я добавлю тебе прыти!
— Да пошёл ты!.. — огрызнулась Руника, с трудом отбивая атаки, сыплющиеся на неё как из рога изобилия.
Стремительная и гибкая она держалась очень хорошо, но она была опытным бойцом и с самого начала поединка поняла, что у неё нет ни единого шанса на победу. Такая филигранная техника боя, и такое искусство владения мечом, встретились ей впервые. Но хотя противник был чрезвычайно силён и явно ей не по зубам, из чистого упрямства она не желала сдаваться, да и он не спешил принудить её к капитуляции.
В общем, утро действительно было чудесным, тёплым и солнечным, потому де Фокс и крестьянская воительница, находясь в приподнятом настроении, от души наслаждались смертельной игрой.
Вагабундо припозднился к началу их поединка. Хотя он сделал вид, что уходит, но слежка за ведьмой была для него приоритетней и лишь, когда она улеглась, глазея в небо, он бросился к реке.
Долго искать не пришлось. Ориентируясь на звон мечей и азартные выкрики, приор направился к прибрежным зарослям, и когда они кончились, выглянул из-за куста. Бой на речном пляже был в самом разгаре, и он устроился поудобнее, собираясь всласть полюбоваться бесплатным развлечением. Вскоре на его физиономии расплылась понимающая ухмылка: он видел, что граф дерётся не в полную силу. Его развлекал боевой задор противницы, и он намеренно тянул время, прежде чем нанести решающий удар.
Понемногу поединок переместился на заболоченную луговину, и тут вмешался их величество случай. Де Фокс споткнулся о кочку и с трудом увернулся от смертельного удара. Не успел он подняться, как Руника приставила острие меча к его горлу.
— Сдавайся, красавчик, или твоя песенка спета! — воскликнула она с торжеством.
На физиономии графа появилась скорбная мина падшего ангела. Он сделал вид, что сдаётся, а затем неожиданным выпадом перехватил её руку и заставил бросить оружие.
— Как гласит пословица, никогда не торопись хоронить льва, не удостоверившись, что он мёртв, — назидательно проговорил он и в свою очередь приставил кинжал к горлу противницы, извивающейся как угорь. — Стой спокойно! Ну что, сдаёшься? — весело добавил он.
— Ни за что! — воскликнула Руника, находящаяся уже не в столь радужном настроении.
Изловчившись, она пнула графа в колено, но это не помогло ей освободиться, как и прочие, прежде безотказные уловки. Сколько она ни старалась, ей было не вырваться из его хватки.
Дело кончилось тем, что в результате их возни у молодого человека подозрительно заблестели глаза и она, заметив это, злобно прошипела:
— Даже не думай, урод, не то пожалеешь! Так исполосую физиономию, что мама родная не узнает!
— Chica! — де Фокс укоризненно покачал головой. — И даже не мечтай, ты не в моём вкусе. Но ты хорошо держалась в бою, потому я не буду с тобой особо суров. Извинись за своё хамство, и я тебя отпущу.
— Не дождёшься, гнида! Я не буду извиняться перед каждой свиньёй, возомнившей себя пупом земли!.. Пусти! Кому я говорю?! — с отчаянием выкрикнула Руника и в запале добавила массу