– Слушай, убери отсюда это говно!
Женщина взяла в каждую руку по подносу с испеченными детьми булочками и рогаликами и куда-то пошла. Док последовал за ней. Пройдя полцеха, она повернула направо, открыла какой-то бак и ссыпала все, что было на подносах, туда.
– А куда это потом? – спросил у нее Док.
– На переработку, – ответила она и махнула рукой в сторону стоявшей в стороне большой гудящей машины.
Док подошел к машине как раз тогда, когда пожилой рабочий вываливал содержимое бака в широкую горловину, где что-то гудело и вращалось. Шум стоял страшный.
– Дядь, а, дядь, – прокричал рабочему на ухо Док, – а что из этого будет?
– Сейчас мельница всё помелет, и в хлеб будут добавлять. В самый дешевый.
– А как же это есть потом можно?
– Да никак, бля, – сплюнул под ноги рабочий. – Хлеб будет мало того что жесткий, так зачерствеет за полдня, если не быстрее.
– А кто ж его ест?
– Да есть кому есть, – скаламбурил мужик. – В больницы отправляют. В тюрьмы. В армию – у солдата-то живот с голоду всегда подтянут, что угодно сожрет. Ну и частный сектор берет, знамо дело…
– Зачем?
– Свиней кормить! Они на этом дерьме вес быстро набирают!
– Эй, Док, ты где?.. – пощелкал пальцами перед его лицом Жека.
– Прости, задумался что-то.
– Так вот, я и говорю. Не хочется на переработку, на корпускулы. Хочу след в жизни оставить и дальше достойно пойти.
Утром Док, вспоминая вчерашний день, сидел на заднем диване такси, уныло преодолевавшего полторы сотни километров от Белосарайки до донецкого вокзала. С тяжелым сердцем оставил он Жеку. Такие, как он, не выживают в этом мире – теряются, проигрывают, пропадают. А ведь они, может, и есть то самое, тот смысл, ради какого вся жизнь вертится. Не латифундисты, не бандиты, не политики, не академики, не гопники – а вот эти, неприспособленные, обманутые и униженные, но чистые душой и помыслами. А с другой стороны, он же сам, чудик, про бритву Оккама вчера и распространялся. Может, правильно, что «украл, выпил, в тюрьму!»?[40] Может, так и надо?! Может, вообще всему миру вокруг пора на переработку, чтобы свиней потом кормить, и нечего с ним больше носиться и цацкаться?! Не добавляло спокойствия длящееся годами молчание Олафа. Раньше лез с поводом и без, чуть ли не каждый день, а теперь – молчок. Кто он? Кто за ним стоит? Чего они от нас хотят? И вообще, кто мы для них? Да и потом – кто сказал, что Олаф на нашей стороне?! Откуда у меня такая уверенность? Может, мы для них просто инструмент. Инструмент для того, чтобы в каком-то смысле расчистить площадку. Уберечь ее от катаклизма. И, может, вовсе не для себя мы ее сберегаем. А для кого тогда?
– Я радио включу? – спросил таксист.
– Да, конечно, – ответил Док.
Над пыльной полуденной донбасской степью взлетел тихий голос Андрея Мисина.
Устою, укутаюсь в снег и ветер!
Бог меня не выдаст, зверь не съест.
Выживу сегодня, доживу до смерти,
И может, Родина моя мне поставит крест[41].
И то правда, подумал Док. Хватит ныть. Соберись, тряпка![42]
Глава 18
Йоко постучалась в комнату Джона на втором этаже в пять минут двенадцатого.
– Зачем стучать? Так заходи! – Джон вышел ей навстречу.
– Ну а вдруг ты спишь.
– Йо-Йо, хоть сегодня не издевайся. Заснешь тут. Мандраж полный.
– Что, страшно?
– Не страшно, а тревожно.
– У меня тоже всё не на месте. Час еще почти.
– Пойдем в плейстейшн порежемся, Йо-Йо. Не сидеть же просто так.
– Пошли.
В гостиной горел нижний дежурный свет. Джон потянулся было за пультом освещения, но Йоко остановила:
– Не хочу верхний.
Джон пожал плечами – не хочешь, как хочешь, потыкал джойстиком в экранное меню «Need for Speed»[43]:
– Ты на чем, Джон?
– На желтом «ниссане».
– Тогда я на красном «корвете». И потише сразу сделай.
– Зачем?
– Так твои родители спят.
– Скажешь тоже! Прямо десятые сны видят! Будут они спать в такую ночь…
Стены озарились огнями ночного города, пространство комнаты наполнилось пульсирующим электронным битом, ревом моторов, скрипом тормозов и визгом шин.
Алеко беззвучно возник в дверном проеме. Джон порывисто поднялся с дивана, выключил телевизор.
– Алеко, что с собой брать?
– Себя не забудь, и нормально, – отшутился наставник.
В офисе Алеко проводил Йоко и Джона в переговорную, вышел, закрыл за собой дверь. Двумя зелеными точками мигали часы на стене. Полночь. Три минуты первого, пять минут, семь… Дверь открылась. На пороге стояла миловидная молодая женщина лет двадцати пяти в длинном, совершенно не офисном платье. В правой руке она держала портфель-кофр, с какими разъезжают менеджеры по продажам, – такие чемоданы обычно под завязку набиты образцами и рекламными проспектами.
– Господи, ну когда же я научусь не опаздывать! Приношу извинения! Я – Элизабет, можно просто Лиза! – она протянула ладошку «лодочкой».
– Здравствуйте, я Джон!
– Очень приятно, добрый вечер, меня зовут Йоко!
– Скорее уж «доброй ночи»! – рассмеялась Лиза. – Присаживайтесь! Вы, наверное, хотите знать, кто я. Я – ваш куратор. Я буду отвечать за всё, что происходит с вами в Конференции, с сегодняшнего дня и до момента, когда вы получите право быть самостоятельными. У нас заведено, что на Посвящении куратор обязательно лично встречается с кандидатами. Хотя, как вы понимаете, всё можно делать и дистанционно – никак на результат не повлияет. Но такова традиция, а традиции мы стараемся не нарушать. Что ж, нам пора начинать. Сообщите мне о вашем желании или нежелании пройти Посвящение.
Джон встал из-за стола. Лиза махнула рукой – сиди, но Джон остался стоять.
– Сообщаю, что я действительно хочу пройти Посвящение.
Йоко поднялась следом.
– Сообщаю, что я на самом деле хочу пройти Посвящение.
– Хорошо. Знаете ли вы, с какой целью собираетесь пройти Посвящение?
– Да, мэм! – голос Джона дрожал от волнения. – Для того, чтобы создать, поддерживать и защищать Кольцо, любой ценой, даже ценой своей жизни.
– Йоко?
– Я согласна с Джоном, мэм.
– Ваши ответы понятны и приняты. Ваши желания озвучены. Теперь, прежде чем мы начнем процесс Посвящения, я должна предупредить вас. Вы обязаны отдавать себе отчет в том, что, приняв Посвящение, вы становитесь участниками Конференции, а в дальнейшем, высоко вероятно, – членами Кольца, что накладывает на вас тяготы и ограничения. Понимаете ли вы это?
– Да, мэм!
– Так точно, мэм!
– Также я должна предупредить вас, что за всю жизнь у вас будет только одна возможность отказа от задания, доверяемого вам Конференцией. Одна-единственная. В случае повторного отказа вы будете навсегда исключены из состава участников Конференции без возможности восстановления. Отдаете ли вы себе отчет в этом?
– Да, мэм.
– Да, мэм.
– Хорошо. Противоречий с процедурой не выявлено. Тогда я, будучи куратором, начинаю Посвящение Йоко и Джона в участники Конференции.
Лиза открыла объемный портфель, извлекла из него устройство в форме параллелепипеда, чем-то напоминающее древний лазерный принтер. На верхней грани устройства виднелась площадка в форме ладони, немного отличающаяся по цвету от остального материала корпуса. Лиза не торопясь отрегулировала по высоте ножки, очевидно выставляя горизонтальный уровень, занесла ладонь правой руки над сенсорной площадкой и мгновение спустя коснулась ее. Тотчас над устройством сформировался яркий вращающийся, сотканный из света куб; затем он стал менее ярким, а внутри возникло объемное подсвечиваемое изображение.
– Ничего особенного, – усмехнулась Лиза, – просто так будет видно лучше. А вообще, есть стандартные порты эйч-ди-эм-ай и четыре-ка, можно и на обычном телевизоре посмотреть, если хотите.
– Нет-нет, пусть так остается! – воскликнул Джон.
Голографический фильм демонстрировался в полной тишине. Йоко просто замерла в кресле, а Джон, щурясь, пытался найти более удобный ракурс просмотра.
– Сейчас увеличу картинку, – сказала Лиза. Световой куб стал в полтора раза крупнее.
Непонятно почему происходящее внутри куба не воспринималось как реконструкция или компьютерная графика. Все смотрелось совершенно достоверно. Было ясно, что демонстрируемое – результат документальной съемки. Сцены сменяли друг друга в полной тишине.
Люди четырехметрового роста высаживались из непохожих на летающие тарелки и самолеты летательных аппаратов необычной конструкции на покрытую буйной зеленью планету с торчащими в небо километровыми секвойями. Из трюмов они извлекали установки, похожие на саркофаги, – из них появлялись звери и птицы, динозавры, гады и рыбы, женщины и мужчины человеческого рода. Внизу картинки медленно прибывал в длине горизонтальный столбик шкалы времени. Исполинские люди учили людей человеческого рода охоте, рыбалке, земледелию, металлургии, вкладывали в их видовое сознание, в индивидуальный и коллективный опыт навыки, знания и умения.
– А как же происхождение человека от обезьяны? – обескураженно спросила Йоко.
– Понимаешь ли, Чарльз Дарвин и Ганс Христиан Андерсен были людьми одной профессии, – рассмеялась Лиза.
– Какой?
– Оба сказочники. За всю историю так называемой эволюции ни разу не было зарегистрировано возникновение нового вида в результате этой самой эволюции. Погибали виды – да, сотнями и тысячами. А возникнуть ни одному так и не удалось.
Тем временем фильм продолжался. Человеческий род осваивал планету. Люди путешествовали, расселялись, воевали друг с другом, смертельно болели, терпели неудачи и поражения, погибали – но век за веком человечество крепло. Появлялись селения, города, фабрики и заводы. На планете не было смены времен года – всегда лишь теплая весна и мягкое лето.