– Так, хорошо. А что делает коробочка, которую мы привезли?
– Она, с нашей помощью и по нашей воле, управляет этими самыми энергоустановками.
– То есть она управляет установками напрямую?
– Нет.
– А как?
– Она всего лишь интерфейс между нами и энергетическими установками. Но связь осуществляется иначе.
– Как, Джон?
– Через пространство серого спектра.
– Через пространство Программистов?
– Именно так, отец.
– Выходит, что мы можем стать такими же, как они?
– Нет. Но можем приблизиться к ним при решении определенных задач. Создание генераторов свободной энергии как раз и есть задача такого уровня.
– Означает ли это, что Программисты следят за нами?
– Да, означает.
– Они нам не доверяют?
– Не так.
– А как?
– Они нас создали. Они помогают нам. Поэтому они контролируют работу энергетических установок и мониторируют регуляторы. Но управлять регуляторами должны именно мы.
– Кто именно?
– Любой из нас: ты, я, мама.
Андрей встал с дивана.
– Надо все переварить. Глаза слипаются. Пойду спать.
– Спокойной ночи, папа.
Кадри поцеловала мужа в щеку.
– Он действительно очень устал, – сказала она сыну, когда шаги Андрея в коридоре затихли.
– Я понимаю, мама. У вас нет столько энергии, сколько есть у нас с Йоко.
– Ну ладно тебе, Джонни. А вдруг мы еще пригодимся? – иронично спросила Кадри.
– Как ты можешь так шутить, мама?!
– Последствия плохого воспитания в детстве, сынок, – Кадри рассмеялась, чмокнула Джона в лоб и отправилась вслед за Андреем.
Джон уже собирался пойти к себе, когда включилась связь.
[– Рассказал, Джонни?]
[– Ага.]
[– И как?]
[– Нормально. Вопросы задавали.]
[– Не испугались?]
[– Мои старики ничего не боятся, Йо-Йо!]
[– Я шучу.]
[– Когда ты едешь?]
[– Как с отцом договорюсь, так и поеду.]
[– Я поняла. Спокойной ночи тебе.]
[– И тебе тоже – спокойной ночи.]
Глава 24
Обедали в тишине. Джон то и дело косился на циферблат на стене. Кадри наматывала спагетти на вилку. Поднимала, макаронина срывалась. Начинала снова.
– Ребята, вы что?!
– Ничего, просто не хочется, давайте, я так посижу, ладно? – Кадри отложила вилку в сторону.
– Пап, через сорок минут выходить.
– И что?
– Ну… я чтоб не опоздать.
– Никуда не опоздаем. Что нам нужно еще сделать перед выходом?
– Нужно зарегистрировать управляющий модуль, мама будет дома, а оставлять ее без доступа нельзя.
– Хорошо, Джон, – сказал Андрей. – Что мы делаем? Командуй.
– Достань модуль, пожалуйста.
Андрей залез в рюкзак, положил на стол плоскую коробочку.
– Что дальше?
– Сейчас, – Джон встал со стула, подошел к Андрею. – Сначала я должен его запустить.
Джон положил обе ладони на серую шероховатую поверхность модуля. Стол слегка завибрировал, раздался едва слышный тональный сигнал. Просто какой-то спиритический сеанс, подумал Андрей, – хотя, о чем это я, сам ведь барабанчик в действие приводил и не особо удивлялся. Верхняя поверхность модуля засветилась голубым светом. Джон убрал ладони, выждал несколько секунд и снова положил их на поверхность модуля. Свечение изменилось – там, где ладони Джона не закрывали поверхность, по ней бежали, пульсируя, желтые волны. Через полминуты они исчезли. Снова пискнул сигнал, а поверхность опалесцирующе засветилась салатово-зеленым.
– Модуль готов, – сказал Джон. – Можно приступать к регистрации. Ма, иди сюда. Садись.
Кадри вопросительно посмотрела на сына.
– Правую ладонь. Правую ладонь клади.
Кадри осторожно дотронулась до поверхности.
– Теплая… И щиплется немножко.
– Так и должно быть, ма. Не убирай пока руку.
Раздался тихий звуковой сигнал.
– Теперь левую.
Снова раздался сигнал.
– Джонни, а почему щиплется?
– Это не щиплется. Это покалывает.
– Зачем?
– Тактильный контроль. Модуль сообщает, что он в работе. Когда, как ты говоришь, не щиплется, то процесс не идет.
Опять сигнал.
– Точно! Перестал щипаться.
– Цвет какой, ма?
– Ну, ты же сам видишь – зеленый.
– Не щиплется и зеленый цвет – значит, процесс завершен успешно. Если бы что-то случилось, светился желтым или красным. Если желтым, означает – повторите процедуру. Красным – критическая неисправность модуля.
– Да у них там те же цветовые предпочтения, что и у нас! – ухмыльнулся Андрей. – Вариантов у тамошних дизайнеров, похоже, немного.
– Всё бы тебе смеяться, папа. Твоя очередь.
Алеко хотел было подхватить чемодан Джона, но тот отстранил руку – мол, я сам.
– Погоди, – Андрей сел на диван, – куда так разогнался? Присядем на дорожку.
Вот так и живем. Решаем судьбы мира, ни больше ни меньше, а без суеверий – никуда. Кадри слева, Джон – справа. «На фоне Пу-у-у-шкина снимается семейство…», – запел в голове Окуджава. Смешно.
Мы будем счастливы (благодаренье снимку!).
Пусть жизнь короткая проносится и тает.
На веки вечные мы все теперь в обнимку
на фоне Пушкина! И птичка вылетает[57].
Андрей вдруг ясно-ясно увидел самый первый день, прогулку по зоопарку с ней, чье имя тогда еще не успел выучить, вспомнил, как у выхода набрели на клетку с большим белым попугаем. Кадри нагло передразнивала птицу. Попугай злился, ругался на чем свет стоит, а Андрей украдкой любовался маленькими ямочками на щеках и вечерним пожаром солнца за ореолом волос, отчего она сама становилась похожей на солнышко.
– По старшинству. Самый молодой – встает первым.
Джон вскочил с дивана, схватил свой чемодан, и чуть ли не вприпрыжку ринулся вон из дома. Перекрестив его вслед, Кадри прижалась щекой к щеке Андрея.
– Скорее возвращайтесь!
– Мы постараемся.
– Что ты хочешь, чтобы я приготовила, когда вы приедете домой?
– Испеки торт.
– Какой?
– Морковный! – И оба залились смехом.
– А ты знаешь, – не переставая смеяться, спросила Кадри, – почему я тебе тогда этот анекдот рассказала, про морковный торт?
– Не… Почему?
– Я охотилась.
– На кого?
– Да на тебя, глупый. Засмеялся – и всё. Мой. Мой навсегда.
– Ты коварная.
– Нет. Я просто умная. Имею право.
Поднялись с дивана, держась за руки. Кадри обняла, потом повернула от себя, подтолкнула ладонью между лопатками – иди. Андрей подхватил чемодан и, не оборачиваясь, вышел из дома.
Машина с безмолвным Алеко за рулем плавно катила в аэропорт Самуи.
– Пап, когда прилетим?
– Через сутки. Может, позже.
– Так далеко?
– Нет, просто долго. Три рейса, две пересадки.
– Ну ладно. Я кино накачал. А там розетки есть, если планшет сядет?
– Есть, не волнуйся.
– А я и не волнуюсь.
В аэропорту тихо сказал Алеко, выгружавшему чемоданы: жди. Тот кивнул.
– На Бангкок – седьмая стойка! – Джон оторвал взгляд от табло и бодро покатил чемодан за собой.
– Джон, остановись, – догнал его голос отца.
– Что? – обернулся Джон.
– Остановись. Нужно поговорить.
– Сейчас? Давай зарегистрируемся, потом поговорим, – Джон снова двинулся в сторону стойки.
– Джон, стой.
Андрей, повернувшись, зашагал к кафе в центре зала. Джон, недоумевая, поплелся следом.
– Мороженого хочешь?
– Нет.
– А что хочешь?
– Ничего.
– Ну как знаешь.
Андрей заказал кофе и виски.
– Джон, ты не летишь.
Сын молчал. Ни укора, ни упрека, ни даже вопроса. Просто молчал, и всё.
– Ты не летишь. Я так решил.
– А раньше не мог сказать?! – глаза Джона предательски заблестели, щеки возмущенно запылали пунцовым.
– Я не был уверен.
– А теперь уверен, да?
– Теперь уверен. Послушай меня, Джон. Внимательно послушай. Я сейчас все тебе объясню. Не только тебе, но и себе.
В горле пересохло. Андрей глотнул виски.
– Мы с тобой всего лишь люди. Мы не Программисты. Ни ты, ни тем более я. Я отдаю себе отчет в том, зачем ты и такие, как ты, пришли сегодня в наш мир. И понимаю не просто как твой отец, нет. Понимаю как человек, много лет назад добровольно согласившийся полностью изменить свою жизнь, да что там свою – жизнь всей семьи, жены и ребенка – вас, кого я люблю больше всех на свете, люблю больше жизни; изменить жизнь ради дела, на какое, по большому счету, и жизни не жалко. Я понимаю, кто вы – ты и такие, как ты. Я все понимаю. Я знаю, что вы – следующее поколение, и что без вас никакого завтра не наступит.
Андрей замолчал. Джон впервые видел отца таким – одновременно взволнованным, предельно искренним и столь же несчастным.
– Но я ничего не могу и, главное, не хочу с собой поделать! Ты и мама – вы всё, что у меня есть, всё, ради чего я живу. И я не могу рисковать вами – ни тобой, ни мамой. Я не знаю, куда я сейчас еду. Я не знаю, что меня ждет. Поэтому я лечу один.
– Папа, может, ты все же изменишь решение?
– Нет, не изменю. Потому что знаю – ты на моем месте поступил бы точно так же.
Джон смотрел на дрожащие от волнения руки отца и с неизбежностью понимал – отец прав, во всем прав. Во всем, что сказал.
– Вот послушай, Джон. Всего два вопроса. Два проклятых вопроса. Ответь мне. Только ответь честно. Вопрос первый. Сколько тебе лет?
– Ты же знаешь. Двенадцать.
– Тебе еще как минимум шесть до совершеннолетия. И будь ты хоть семи пядей во лбу, ответственность за тебя сейчас лежит на мне и на маме. Я что-то не то говорю?
Джон не ответил.
– Теперь вопрос второй. Кто в нашем роду старший мужчина?
– Ты, папа, – на этот раз возможности промолчать у Джона не было.
– Сколько мужчин в нашем роду?
– Двое, папа.
– Ты считаешь, правильно рисковать сразу обоими?