– Что? – лицо Чета перекосилось от недоумения.
– Сомом самим, говорю. Батюшка был. Мой.
– Мне не про это надо, – категорично мотнул головой Ныряльщик. – Я по другому делу пришел. Какой, к демонам, батюшка?
– Батюшка не «к демонам» – гигантское создание нахмурило густые зеленые брови и с высоты своей потянулось к дерзкому пришельцу. Нависло над ним. Воздух переполнил запах тины, гнилой воды и рыбы. – Нетерпеливый какой! Я ж тебе рассказываю. А ты не слушаешь. Рассказывать по порядку надо.
– Ладно, – сдался Чет, сообразив, что громадину лучше не злить и про родню ее лишний раз не злословить, – болтай о чем хочешь, но если припомнишь одну вещь, будет вполне себе неплохо. И время сэкономим.
– Какую? – новый подавленный зевок.
– Про Черную Воду что знаешь? Может, слышала чего?
– Может, и знаю. Может и слышала, – загадочно улыбнулась русалка и поманила Ныряльщика похожим на сосиску пальцем. – Иди сюда, да покурить мне дай. Какая рыбалка без курева?
Чет пожал плечами. Это можно. Смело приблизился, вынул из пачки свою дорогущую сигарету и протянул русалке. Та кое-как ухватила ее, крошечную, бросила в здоровенную деревянную трубку, что лежала подле.
– Омут-то глубокий? – поинтересовался Чет, глядя в черную водную гладь под которой, будто под мутным стеклом, проступали очертания тяжелого рыбьего хвоста, вроде бы и впрямь сомовьего. То была вторая половина русалки, видимо та, что досталась ей от вышеупомянутого батюшки.
– Сам подумай какой, – русалка усмехнулась басом и картинно повела богатырскими плечами. – Если уж и я вмещаюсь?
– Глубокий, – согласился Ныряльщик и краем глаза скользнул по объемной, укрытой травяной вязью груди. Стоило признаться, такой большой груди в своей жизни он не видал никогда. Под грудью толстыми складками собирался живот, за которым – не видать из-за толщины где – начинался сомовий хвост. – Слушай, русалочка, ты в реке живешь, везде плаваешь, все знаешь. Не сочится ли Черная Вода в твои владения?
– Руса-а-алочка, – смакуя, повторила за собеседником водяная дева. С медвежьим кокетством поправила свою шляпищу и лукаво посмотрела на Чета. – Ох, и подлиза ты, Ныряльщик. Как тебя, такого, в Ордене-то держат?
– Работаю хорошо. Все ведь для работы, для нее родимой. Так что про Черную Воду скажешь?
– Скажу, что реки мои чисты. И озера чисты, и лужи, и ручьи. Тьма в открытой воде не живет и не родится. А если б просочилась, не было бы уже здесь никого – ни рыбки, ни травинки, ни живого корешка. – Чет ничем не проявил своего разочарования, но собеседница заметила его сама. – Чего огорчился, Ныряльщик? И почто тебе Черная Вода сдалась? Ведь лучше без нее. Если бы вправду просочилась в реку, всем худо стало бы. – Чет кивнул. Промолчал, раздумывая – говорить еще или нет? – Ты выкладывай. Выкладывай, раз пришел. Ведь не все спросил?
– Не все. Да только ответ вроде как получил. По-иному пытать не буду. Не знаешь ты, видно…
– А ты не суди, что я знаю, а о чем не ведаю, – нахмурилась русалка и отвернулась, вгляделась в березовое рукоплескание.
– И чего ты там конкретно ведаешь полезного?
– Сочится твоя вода, – коротко и страшно сказала вдруг русалка. Повернулась на Ныряльщика всем корпусом, нависла. Но Чет – не из трусливых – ухом не повел, только прищурился зло, спросил требовательно:
– И куда сочится?
– Не знаю, – русалка прянула назад, переложила из ладони в ладонь свою удочку.
– А кто знает?
– Волки.
– Волки не говорят.
– Волкодлаки. Они говорить умеют, когда в человечьем облике. Только несговорчивые.
– Волкодлаки, значит.
Чет задумчиво вгляделся в торчащую над березками гриву далекого ельника. Волкодлаки, упыри, ведьмы, нежить да нечисть – все темные твари Черную Воду жаждут. Если найдут, где испить – будут пить. Обезумевшие, остервеневшие, и тому, кто мешать вздумает, быстро неприятностей наживут.
Пока Чет говорил с русалкой, Змейка пугливо жалась в сторонке. Она слышала разговор, и от него с каждым новым словом ей становилось все тревожнее и тревожнее. В Ланьей Тиши давно шли разговоры про волкодлаков, но как-то беспечно, без особых опасок и тревог.
Первый раз Змейка услышала о них в таверне у тракта, где так любила танцевать. Кто-то из травинковских мужиков болтал. Как раз там, у них в Травинках – соседней деревне, стоящей на тракте – зверюг и видали. Говорили, что пару раз волкодлаки подходили совсем близко к окраинам, но на жителей не бросались. Они искали чего-то, рыскали, озабоченные и озлобленные. А еще тот травинковский мужичонка хвастал, будто жители совсем волков не боятся – ведь нашелся у них какой-то герой-защитник, что гоняет волкодлаков прочь от деревенских дворов.
Пока она припоминала, Чет договорил. Он коротко кивнул русалке, отдал ей в благодарность еще одну сигарету и, повернувшись к валунам спиной, подошел к Змейке.
– Все слыхала? – спросил с намеком.
– Все.
– И что скажешь? Где волкодлаков найти?
– У нас в Ланьей Тиши не найти, – с готовностью ответила девушка. – Они ближе к Травинкам ходят. Там их видали.
– Уже неплохо, – удовлетворенно кивнул Ныряльщик. – Кто конкретно видел?
– Мужики, что в таверне обычно сидят.
– Поговорить бы с ними.
– Так в таверну сходи, да поговори.
Белка переживала и весь день бегала к погребку взглянуть, как там Ныряльщик. А он – ничего. Сидел, привалившись к стене, безжизненный и сонный. Когда стальная винтовая крышка с круглым вентилем скручивалась и отъезжала в сторону, на голубом полумесяце видимого глазу неба проступало тревожное Белкино лицо, упырь медленно закидывал голову и смотрел на девицу томным тяжелым взглядом. Из всего этого Белка делала вывод, что в целом у возлюбленного все неплохо.
Чет, который тоже заглянул к бывшему коллеге после встречи с русалкой, сделал другой вывод. Пока результат нулевой – Либерти Эй жрет свою упыриную кормежку зазря. Ничего не вспомнил. Посверкал алыми глазищами из темноты и промолчал. На следующий день то же самое.
День прошел, протащился по небосклону ленивым тусклым солнцем, мутным из-за дымчатых облаков. Настал вечер, душистый от ароматов цветов и меда, парной, словно молоко. Ланью Тишь до частокола обволокло непроглядным туманом. Над ним остро торчали деревья, и небо казалось совсем черным, лишь в зените звездчатым, как мантия волшебника.
Лиске туман был только на руку. Она нырнула в него, протопив в молочной белизне темную дырку, и по памяти двинулась к дороге, что тянулась параллельно тракту до самой таверны и дальше в Травинки.
Дорога поднималась насыпью, взлетала над туманом, который казался теперь морем. Там и тут торчали из него деревья и мягкие шапки кустов. Далеко, у черных зубцов частокола, поднялись из «молока» лошадиные головы и снова нырнули в бледную пустоту.
Другой бы испугался, а Лиска не боялась, пощелкивала спрятанными в кармане четками и шагала все быстрее.
Взошла луна. Разошлась кружевом рыжего зарева по темному облаку, многослойному и пышному, будто пирог. Ей тут же отозвался волк. Завыл надрывно и мелодично, даже красиво. Лиска прислушалась – воет далеко. Скорее всего за Рыболовкой. И пусть эта речка мала, бродов через нее нет, а ближний мост остался далеко позади. Успеет Лиска дойти до таверны, точно успеет.
Вскоре показался тракт. Длинные цепи огней тянулись вдали – караван. Слышались приглушенные голоса, звуки животных, скрежет колес, перезвоны и топот.
Осторожная Лиска пересекаться с караваном не спешила. Остановилась, подождала. Сейчас пройдут, и путь освободится.
Волк снова завыл, уже ближе. В тот момент девушка отчетливо поняла – зверь вовсе не за Рыболовкой. Он здесь, совсем рядом в тумане. В подтверждение такой мысли белесые волны двинулись, пропуская чье-то невидимое движение. Оглушительно щелкнула перебитая чужим шагом ветка, зашуршала сухая трава. Так близко, что Лиска, моментально осознав опасность, беззвучно всхлипнула и метеором понеслась к тракту. Теперь ей вовсе не хотелось, чтобы караван ушел. Напротив, она жаждала догнать его и там, в присутствии людей, коней, собак, успокоиться и отдышаться.
Девушка бежала. Кто-то, дробно топоча, бежал следом за ней, невидимый и прилипчивый, как банный лист.
«Черт! Отстань! Отвяжись!» – Лиска вылетела на дорогу, задыхаясь, пристроилась в хвост каравана. Там ее сразу обволок надежный, живой запах пота, смазки и кожаной упряжи. Под ногами закрутилась большая собака, внимательно обнюхала и дружески вильнула линялым хвостом.
От повозок несло пряностями. Множество других незнакомых запахов бередили сознание. Колеса крутились медленно – кони устали. Возницы в нездешних одеждах опустили кнуты и поводья. Близился ночлег.
Так, с караваном, Лиска благополучно добралась до таверны «Королевская гончая».
Одинокое здание высилось над кудрявыми головами молодых дубов, массивное, темное, отороченное понизу маслянистыми пятнами желтых огней. Во дворе земля была стоптана множеством копыт и сапог, отчего стала твердой и гладкой, как камень. У коновязи стояли лошади тех, кому посчастливилось дойти до ночлега первыми и занять места. Два паренька-служки таскали из ручья воду.
Внутри было тепло и ароматно. Запах еды въелся в стены и полы, загустел, сконцентрировался. От дубовых грубых столов тянуло пивом. Сколько его выпили, впитали в эти доски? Даже цвет их стал пивным – золотистым.
Надо сказать, Лиска никогда не пробовала местного пива, хоть его и хвалили безмерно. Она вообще не ела местной еды, только нюхала. Во-первых, дорого, во-вторых, не за жрачкой она сюда приходила.
В карты играли за двумя круглыми столами. За одним – в очко, за вторым – в пятикарточный покер.
Подойдя к первому, Лиска робко встала подле него, вопросительно косясь на единственное свободное место. Усатый щеголь в замшевой куртке с золочеными пуговицами оценивающе мазнул ее слащавым взглядом.
– Чего стоишь? Заказ мой неси.