– Я не служка, – насупилась Лиска, – я играть пришла.
Ответом стал взрыв дружного хохота. Щеголь ржал громче всех и, будто ретивый конь, звонко притопывал алым подкованным сапогом.
– Играть пришла? Ну и шутница ты, девка!
– Мы с бабам не играем, – равнодушно пояснил пожилой сосед усача и отхлебнул медовухи из резной деревянной кружки. – Никакого интереса.
– Я бы вас обыграла, – хмуро бросила ему в лицо Лиска, получив в ответ новые смешки.
Праведный гнев не помог. За стол ее не взяли. Милостиво предложили ее место какому-то хмырю с бандитской физиономией.
Лиска обиженно отошла в сторонку, зло всхлипнула, едва сдерживая слезы разочарования. Вот так! Как щенка отшвырнули! Даже говорить не стали.
А она-то рассчитывала. Мечтала, как заработает денег и выберет у купцов пару отрезов красивой ткани для матушки. Матушка ведь модница, любит в шелках ходить. А для себя возьмет имбирных пряников и страусовый веер, чтоб все девчонки в Ланьей Тиши завидовали. Там ведь народ ушлый, всякие ненужности излишние себе не покупает, а она – Лиска -
себя побалует и купит… Купила бы. А теперь – ни матушкиных отрезов, ни пряников, ни вееров.
Лиска громко шмыгнула носом и двинулась на выход. Разочарование погасило запахи и звуки. Яркие краски таверны померкли вместе с ароматом еды. От золотящейся на вертеле бараньей туши тянуло гарью. Обидно. А она так хотела, готовилась, собиралась, планировала!
Кто-то толкнул ее у порога, настойчиво дернул за руку.
– Эй, чего скисла?
– Да так.
Девушка раздраженно повернулась и нос к носу столкнулась с Четом. Что он делал в таверне, известно лишь Пресветлому. Ныряльщик, кажется, был в курсе Лискиного досадного пролета.
– За стол не взяли? Бывает, – он ободряюще хлопнул по девичьему плечику.
– Бывает, – согласилась с очевидным Лиска. – Обидно просто.
– А ты не обижайся, – коварно улыбнулся ей Чет, настойчиво ухватил за локоть и потащил обратно к столу. – На обиженных, сама знаешь, воду возят.
Они прорвались сквозь сомкнувшуюся толпу. Все места за столом были заняты – игра шла полным ходом. Игроки набирали карты, меняли, стараясь держать при себе эмоции, не стерпев при плохом раскладе, злобно метали их на стол.
Пришлось подождать, когда люди за столом начнут меняться. Освобожденное место тут же занял Чет, плюхнулся на него с довольным видом и дружелюбно оглядел присутствующих. Те встретили его не слишком радушно – на лицах отразилось недоумение.
– Прости, сиятельство, но что ты забыл за карточным столом? – поинтересовался «черноус», тот самый, что не пустил в игру Лиску. – Ты ж вроде за добро и свет, а карты, сам понимаешь, – от Лукавого.
– За добро, это ты верно подметил, – лучезарно улыбнулся ему Чет. – Добро нажить и за карточным столом можно. А еще справедливость хочу восстановить, проследить да проверить, почто вы тут девочек обижаете, – он настойчиво потянул Лиску за руку, заставив присесть себе на колено.
– Кто обижает? Мы обижаем? – садким голосом подпел усачу его пожилой, лысоватый сосед. – Да что вы, светлость, мы ж тут все – само смирение.
– Вижу, любезные, вижу, – Чет кивнул и хитро прищурился – верный признак того, что задумал чего-то. – Ну, так что, сыграем?
– Сыграем, коли греха не боишься.
Они уже поняли, что за столом вовсе не Орденовская элита. Просто какой-то дурной Ныряльщик, возомнивший себя невесть кем, совершенно позабывший о том, что его дело нырять в колодец, а не садиться с бывалыми людьми за игру.
Чет видел, что они сомневаются. Для верности, чтоб не вздумали прогонять, он порылся в поясном кошельке и швырнул на стол последнее нововведение королевской казначейни – бумажные купюры. В столице подобные деньги доверием не пользовались. Избалованные горожане предпочитали брать проверенное злато-серебро. Тут, в глуши, народ отличался меньшей придирчивостью и большей ушлостью, поэтому без капризов брал сомнительную бумагу.
Когда деньги сгребли в общую кучу, Чет мысленно выдохнул. Приняли. Не препираются, а дальше начнется самое интересное.
Будучи человеком весьма приземленным, Чет деньги любил, однако в тот миг они не удостоились важного места в списке причин, подвигнувших Ныряльщика на игру. Его интересовало другое – Лискина «счастливая» аура, что он углядел еще в первую встречу.
Игроки смотрели на Чета. Чет на игроков… не смотрел. Он вел себя, как полный кретин и неумеха. Нарочито, с вызовом, раздражающе. То светил картами, то жутко тупил, не зная менять что-то с руки или нет. Чем дольше он играл, тем яснее понимал – от него ничто не зависит. А ведь сперва он даже пытался думать. Потом просто брал что есть, менял… или не менял. Меняй, не меняй, думай, не думай – результат один! Вернее – двадцать один. Чтобы ни случалось на руках у соседей, в Четовых картах раз за разом всплывало одно и то же число очков.
Лиска сидела, затаив дыхание, искоса поглядывала на колоду – будто вовсе не при делах. На колене у Ныряльщика она чувствовала себя неуютно и неудобно. Ее пугали злые взгляды соседей, их угрожающее бурчание под нос. В нем девушке слышались угрозы лично в ее – Лискин – адрес. Один раз черноусый поднимался и отходил к какому-то рыжему пижонистому типу, что ждал в сторонке, прихлебывая что-то из хрустальной кружки. Такие в тавернах подают лишь особым гостям. Лиска не сказала бы за все таверны, но здесь, в «Королевской гончей» повелось именно так.
Наконец Чет наигрался, стряхнул с колен свой счастливый «талисман» и, быстро сграбастав деньги, поспешил в другой конец таверны, к отполированной сотнями кружек стойке.
Чет не имел привычки отказываться от выигранного, но и жадностью не страдал. Поэтому взял ровно столько, сколько нужно. Чтобы хватило на несколько кружек хорошего пива. Остальное отдал Лиске, которая, получив большую долю, заслуженную и вожделенную, быстро скрылась из виду. Затерялась в пестрой веселой толпе.
Удача полезный дар. Не только для карт. Иногда она помогает уйти от нежелательных взглядов и возможного преследования.
У Чета не имелось Лискиного дара, поэтому он мирно прихлебывал пиво и терпеливо ждал проблем, которые все никак не нарисовывались. Соседи по столу так и не предприняли ничего конкретного – шушукались да косились. Сомневались, стоит ли лезть. От этого Чет заскучал.
Скучать ему пришлось недолго. Люди зашумели, затоптались, теснясь к бревенчатым стенам. Встали кругом, в центре которого должно было что-то произойти.
Пришлось подождать немного, а потом набежали откуда-то музыканты, встали по внешней стороне пустого круга, расчехлили инструменты, заиграли.
Музыка полилась полноводной рекой, насыщенная, знойная, яркая. И ночь за стенами таверны сразу потеплела. Затрепетали в масляных лампах веселые огоньки, а потом в круг выбежала девушка.
Чет не сразу узнал ее. Сложно было признать в этой дивной танцовщице неуклюжую, смешную, замуштрованную падре Германом девчонку, которой всегда ему казалась Змейка. Она так нелепо соблазняла его своими кружавчиками.
Здесь она смотрелась другой – пылкой, дикой, сияющей, словно звезда! Одна за одной летели бахромистые юбки, сметали с полов нанесенную множеством сапог пыль, швыряли в тех, кто принес. Босые ноги выбивали чечетку на деревянных половицах, звонко, стремительно. Танцовщица кружилась, полностью даря себя танцу, закрывала глаза, сбрасывала с узких девчоночьих плеч черную гриву распущенных кос.
«Куда смотрит падре, – приподнял бровь удивленный Чет, – хотя, на моем месте он смотрел бы туда же и так же».
Музыка все звучала. Девушка все кружилась. Выгибалась, падала, вскакивала, как одержимая. И было в ее одержимости что-то такое, от чего у Чета без хмеля закружилась голова. Пиво лишь усугубило. Взгляд принялся сам собой бесстыдно цепляться то за икры цвета слоновой кости, что раз за разом промелькивали в цветастом юбочном мельтешении, то за голый живот, под рубахой, подвязанной на талии узлом, то за качающуюся под тонкой тканью грудь. Хотелось непременно потрогать все это ладонями, ощутить в реальности, а не так, когда мир кажется иллюзорным и зыбким, подвластным лишь музыкальному наваждению.
Так есть ли танцовщица? Есть ли она? Или это просто пляска огня в очаге? Конечно, есть. Вот же! Вот! Совсем рядом крутился волчком, трясет волосами, кидая от плеча к плечу легкую голову. От нее пахнет пряностями, ветром и жизнью. Никакой фальши. Никаких вонючих духов, что непременно имелись у большинства столичных модниц. А тут – нет. Тут все честно! И разгоряченный женский запах будоражит мысли, лишая последнего ума.
Как выяснилось, таких поклонников Змейкиного танцевального таланта и без Чета нашлось немало. Первым к девице прорвался черноусый щеголь, растолкал толпу и отшвырнул в сторону одного из музыкантов. Музыка сразу надорвалась. Не прекратилась, но мгновенно потеряла свое магическое очарование.
Чернус, словно тигр, молниеносно бросился и схватил деву за руку. Потянул с видом удачливого рыбака из круга к себе. Люди вокруг возмущались, но помогать пойманной девушке никто не спешил.
И тогда Четовы глаза сфокусировались на наглеце, как прицел. Пусть с девицей его ничего особого не связывало – только мимолетное, деловое знакомство и несколько ни к чему не обязывающих встреч – это отпугнуло бы от стычки любого другого! Чет же, в отличие от этих самых любых других, порой рассуждал категорично, поэтому в мыслях уже пометил девчонку неоспоримым знаком «Мое!» Неосознанно пометил. И теперь это «Мое!» не дозволяло терпеть притязания от какого-то малознакомого типа с сомнительной жизненной позицией.
Ныряльщик в два прыжка настиг посягателя, грубо сдернул чужую руку со Змейкиного рукава.
– Отвали, – предложил коротко и доходчиво.
– Совсем обнаглел, святоша?
Черноус оскорблено вскинулся, отступил на пару шагов и призывно заозирался в поисках товарищей. Те себя ждать не заставили – стеклись со всей таверны, сомкнулись за спиной своего опасной дружной стаей. Всего, с черноусом, десять.