разить Сердце Тьмы Ланья Тишь уже давно не тишь, а весьма популярное место. Что поделать, раз дела здесь творятся такие резонансные? Само собой, Сердце поразят, но это предастся слишком большой огласке, чтобы выставлять напоказ пусть умелую, но все же весьма паршивую Орденовскую «овцу»…
С решениями Орденовского правления не спорят. Значит, придется сжать зубы и остановиться на самом интересном, стать безымянным, уступив победу и славу тому, кому они положены по статусу. Субординация, чтоб ее!
Сунув под губу сигарету, Чет вышел на балкон. Заметив внизу знакомый вихрь, с мельтешащими в нем камнями и обломками горелых досок, примирительно развел руками.
– Не волнуйтесь, папа. Завтра утром я отсюда съеду. Дочка ваша в сохранности – так что без обид.
Сваха… Ох уж эта сваха! Недаром баснословные деньжищи брала – часу полного не прошло, как вернулась в Змейкин дом, прошла по-хозяйски на кухню, плюхнулась задом на табурет (тот аж заскрипел, заскулил по-песьи), какую-то книжонку на стол хлопнула. Книжонка в кожаной обложке, внутри листы, наподобие рамок, тоже из кожи, а в них портретики с мужицкими физиономиями вставлены.
Власта, нарядившись в лучшую одежду (чтоб не хуже свахи выглядеть), села напротив дорогой гостьи и уставилась в каталог.
– Женихи? – спросила вкрадчиво.
– Угу, – степенно качнула подбородками сваха и принялась медленно перелистывать тяжелые страницы. – Дочь готова?
– Готова.
Дочь, стоя возле печки, вся подобралась и закусила губу. Рожи с картинок глядели премерзкие. Может, на чей другой взгляд они были и ничего, но Змейке от них хотелось плеваться и морщиться, как от прокисшего молока. По большинству портретов можно было сделать вывод, что живут все эти люди небедно и сытно. А еще, что художники, их рисовавшие, получили за работу хорошее жалование и поэтому приукрасили заказчиков, как могли.
Когда сваха перестала листать, Змейка взглянула на страницу и обмерла. На изображении был толстощекий губастый дядька в дурацкой шляпе.
– Нет, – хотела произнести тихо, но вышло громко.
– Да, не то, – отрешенно ответила сваха. Она была слишком сильно погружена в поиски нужного портрета. – Сейчас найду… Да где же… А, вот!
Несколько страниц перекинулись с громким шуршанием. Открылось искомое.
Змейке хватило одного взгляда, чтобы понять – дядька в шляпе был очень даже ничего… У нового жениха губы оказались еще толще, а щеки висели, как брыли у бладхаунда.
– Ну, как вам? – сваха гордо вскинула брови и ласково погладила портрет. – Один из лучших женихов. Судья, богач, вдовец, живет в столице. Никогда бы ему не предложила вашу… – она недовольно взглянула на Змейку, – но очень хотел деревенскую. Чтоб была вся, как невинный цветок, взращенный на лоне природы, и… – сваха прикрыла рот широкой, словно сковорода, ладонью, – только между нами: хочет он, чтоб девица на ведьму была похожа.
– Зачем это? – недоверчиво вскинулась Власта, но сваха успокоила ее.
– Так надо. Жених наш, мужчина непростой. Раньше в Орденовском отделе инквизиции работал, пока тот не прикрыли. Вот теперь по работе скучает и ищет себе ведьму, чтобы ночью ее…ну, сами понимаете.
Змейка уши навострила и все-все расслышала. От последних слов побагровела, словно в кипяток опущенная, хотела вякнуть протест, но мать вовремя зыркнула на нее и шикнула так, что к возражениям отбилась вся охота.
Разговор продолжился без Змейкиного участия. Матушка все выспрашивала, выясняла да уточняла. Сваха растолковывала степенно и сдержанно. Наконец, засобиралась восвояси.
– В общем, ждите! – предупредила уже с порога. – Присутствие самого жениха не обещаю, но люди от него скоро приедут.
– Какие именно люди? – уточнила Власта.
– Приказчик и повитуха. Приказчик все осмотрит, оценит, невесту сравнит с тем описанием, что я в письме дам.
– Как это «сравнит»? – вклинилась в разговор Змейка.
– В прямом смысле. Чтоб не костлявая, не страшная, не косая-кривая. Чтоб глаза два, уха два, без бородавок и без вони.
– А что, и такие бывают? – хором выпалили Власта и ее дочь.
– А то! – приосанилась сваха. – Бывает, напишут в описании «стройная», а она полудохлая, мослы из-под кожи лезут. Или иные заявят «молчаливая», а на самом деле немая невестушка окажется. Но молчит же? Выходит, потом и не придерешься! Так что теперь жених осторожный пошел. Перед тем, как под венец бежать, сперва все проверяет да вынюхивает. И верно делает. Иначе обманут. Но только не я! Я репутацией дорожу, у меня все честно. Так что не бойтесь того приказчика, осмотр его формальный будет. Увидит, что девка красивая, здоровая, да с обоими глазами – и с расспросами отстанет.
– А повитуха зачем? – Змейка примерно догадывалась – зачем, но все еще надеялась на чудо. – Просто так, за компанию?
– Нет, милочка, не за компанию. Осмотрит тебя. Везде. На чистоту и целомудрие. Это ведь главное в нашем общем деле. Порченые девицы никому не нужны.
– О, это вы не переживайте, – довольно улыбнулась Власта, потирая ладони. – У нас поясок специальный есть. Не первый год носим. Как дурь в голову пошла, так и носим. Так что с невинностью все железно.
– Ну и прекрасно, – сваха одобрительно кивнула и, наконец, пересекла порог. – Думаю, брачный договор у вас в кармане. Будьте здоровы.
Когда грузная, декорированная рюшами корма гостьи качнулась на прощание и скрылась за дверью, Змейка позволила себе хорошенько возмутиться.
– Мама, нет! Я не собираюсь! Не буду! Не за такого!
– Что значит «не за такого»? – мать строго взглянула на голосящее «чадо» и сдвинула к переносице собольи брови.
– Не за такого мерзкого. Фу! Не для таких моя роза цвела!
Власта еще сильнее нахмурилась, уперла руки в бока, выпрямилась во весь рост, заняв, кажется, половину пространства кухни. В тот миг она походила на черную грозовую тучу, что занимает небеса, набираясь к ливню.
– Разборчивая, значит, роза твоя? – темные глаза метнули молнии. – Ишь, какая! Ей тут жизнь устраивают, тыл надежный, богатство и статус на долгие времена, а она упрямствует да своей розой добрым людям в лицо тычет? Смотри у меня, Змейка! Не погляжу, что ты давно из дитя в деваху вымахала – отхожу крапивой по заду – месяц присесть не сможешь! – выговорившись, Власта выдохнула так, что по кухне пронесся порыв ветра. – Фу-ф. Ладно, давай успокоимся и поговорим мирно. Тебе сейчас нервничать нельзя, от этого кожа портится, и волосы лезут, как у лишайной собаки. Рассказывай по порядку, чем жених неугоден?
– Он старый.
– Не старый, а степенный. Опытный, солидный.
– Он противный.
– Что значит «противный»? Давай поконкретнее!
– Противный – значит противный! – распалилась от возмущения Змейка. – А поконкретнее: губы у него – бе-е-е! – жирные, как две лепехи! Так и вижу как он шлеп-шлеп-шлеп этими губами – «здра-а-авствуй, милая, давай тя поцелу-у-ую»! Гадость!
– Ну-ну, полно, – перебила ее Власта. – Губы, как губы. Чем больше губы, тем больше поцелуя, я считаю. Главное ведь не форма, а то, что он этими губами делать умеет.
– Я представить боюсь, что такими губами делать можно, – недоверчиво заявила Змейка, влезла на свой любимый табурет и нахохлилась там, как обиженный воробей. – Землю рыть можно, вместо лопаты…наверное…
– Да не ерничай ты, – Власта чуть вновь не вспылила, но сумела удержать себя в руках. – Молода ты еще, чтобы в толковых мужчинах что-то понимать. Муж, он ведь не для любования дается. Для другого. А коли захочешь красоты, наставит он тебе в саду статуй белокаменных – вот и будешь пялиться. Человек не бедный. И достойный. Так что не наговаривай на него зря.
– Ты так говоришь, потому что не тебе с ним под венец шагать и в первую брачную ночь спать. Вторую тоже…
– Да много ты понимаешь! – Власта взглянула на дочь умильно (до чего же наивна еще, сама не знает, чего боится). – Уверена, что как раз таки после первой ночи, ты на его лицо вообще смотреть забудешь. И не до губ тебе будет. А то и вообще: губы-то красивыми покажутся.
– Лепешечные они! – Змейку было не унять.
– Не лепешечные, а чувственные, – устало бросила Власта, сообразив, что разговор безрезультатен. – И вообще, жених твой – золото, а не жених! Все. Поговорили. Отдыхать иди. И сбежать не вздумай, я слежу.
«Слежу» – слишком сильно сказано. Матушка победно кивнула и, ограничившись этим, удалилась. Змейка осталась одна. Она бессовестно раскачивалась на табуретке, изливая на несчастный предмет мебели все свои злобу и отчаяние.
Перед глазами рисовался раздражающий портрет жениха. За что ей такое счастье? Сваха, будто назло, подобрала самого некрасивого. Ведь наверняка и посимпатичнее были?
Змейка заварила чай, стукнула кружкой о стол и задумалась. Попыталась представить первую ночь и ту же плюнула на это дело. Выходила не романтика, а какие-то кошмары из последней главы Писания, той, что про конец мира – светопреставление.
А потом вспомнился Чет. Сам собой вспомнился, и почему-то показался невыносимо прекрасным – видимо сыграл на контрасте со Змейкиной будущей судьбой. Сердце сразу защемило и заёкало. В животе потеплело, стало тяжело и медово-сладко. Безумно захотелось вернуться к развалинам. И чтобы непременно шалаш и дождь…
Искрами по внутренней стороне век промчалось воспоминание поцелуя. Радужное послевкусие, нега, дурман в голове…
Сперва все было так невесомо, почти безобидно, почти невинно, а потом, как по щелчку пальцев – раз! – и полыхнуло пламя. Было невинно – стало реально. Захватывающе интересно. В особенности, когда Чет лег сверху. Сразу почувствовалась крепость мужского тела, та, что обнаруживается вдруг в самых неожиданных местах. Страшно было и приятно одновременно. Тянуло к нему, как магнитом…
Очень захотелось повторить все. Чтобы хоть раз, да вот так – по желанию, в безумии, в огне. Чтобы знать – бывает не только для дела, ради каких-то глупых выигрышей и амбиций, но и просто по любви…