– У падре и есть. Уму разуму обучается. – Власта почтительно кивнула гостье, подошла к стеллажу, на котором, припертая с двух сторон вырезанными из камня фигурками барашков, стояла пухлая старая книжка – домашний томик Писания, что достался еще от Змейкиной бабки. Хозяйка послюнявила пальцы, аккуратно отлистала несколько страниц. – Вот тут как раз должно быть и зубрит. Про отношения между женой и мужем.
Сваха настойчиво вытянула книгу из Властиных рук, придирчиво пробежалась глазами по строчкам и, кажется, осталась довольна:
– Это хорошо. Это пригодится. Это нужно…
Потом они подписали заветный контракт, сваха ушла на съемную квартиру, а хозяйка дома осталась один на один со своим счастьем. Драгоценную бумагу нужно было убрать, но пальцы сами раз за разом гладили листок, обводили по контуру вычурный вензель свахиной подписи.
– Ну, вот и все. Теперь наша жизнь изменится, – Власта пообещала сама себе, волевым усилием убрала контракт в обшитую бархатом шкатулку. Поставив ее на полку, насторожилась, прислушалась к звукам, доносящимся с улицы. Там была тишина.
Женщина оправила платье, скинула жилетку и села на постель.
Масляный свет лампы играл на половицах, подсвечивал хрупкую паутинку, провисшую между деревянной шишечкой, венчающей столик кровати, и стеной.
«Надо же! Как запустила дом с этими переживаниями» – подумала Власта, поднялась и отправилась за метелкой. К приезду дорогих гостей нужно было вылизать жилище от крыши до подвала, чтоб ни пылинки, ни паутинки, ни хлебной крошечки на полу или где-то еще.
Спешно изничтожив досадный изъян, Власта принялась исследовать дом на предмет иных подобных непотребств. Перемела пол, перетерла посуду, подушки взбила и выложила горкой под свежую кружевную салфетку. Когда стала протирать окна, заметила в тени старой яблони серую тень. С тенью этой тоже следовало разобраться!
– Теодор, ты опять пришел? – окликнула сурово, выйдя во двор.
Тень отлипла от ствола, обрела четкость и застыла в нескольких шагах от женщины. Ни ответа, ни привета – только метет землю кисть длинного хвоста и пара угольных глаз тлеет в яблоневом сумраке.
– Ты ненастоящий, Теодор! Ты мне кажешься! – Власта сердито топнула ногой и сдавила ладонями виски. – И не надо на меня так смотреть, бессовестный призрак, будто я перед тобой в чем-то провинилась.
Ответ – все то же молчание.
– Может, ты осуждаешь меня из-за дочери? – мысль сама пришла ей в голову, отчетливая и ясная.
Короткий утвердительный кивок.
– Ах, вот как! Ну, давай поговорим…
Власта грозно нахмурилась. Призрак бывшего любовника – Змейкиного отца – являлся к ней не первый раз, но впервые он был столь настойчив. Обычно мелькал, незаметный и полупрозрачный, как мираж. Никогда не застывал в поле видимости столь надолго. Сегодня, похоже, случай был особый…
– Чтобы ты там себе не напридумывал, Теодор, дочь моей судьбы не повторит. Ее и так вся деревня шпыняет, ведьмой зовет, а ты…
Молчание. Инкубий хвост сердито хлещет по ногам, искрится розовыми огнями, что срываются с пушистой кисти и сыплются каскадом в кудри растущей рядом петрушки.
– Не спорь, Теодор. Я все решила. Сваха подыскала нам хорошего жениха. Достойного. Хочешь знать, почему нам? О! Это элементарно, Теодор. Ведь после Змейкиной свадьбы наша с ней жизнь изменится. Мы покинем провинцию, уедем в большой город…
Инкуб молчал и сверлил Власту мутными глазами. В голове ее сама собой возникла очередная догадка – новая часть их странного, одностороннего диалога.
– Тебе не нравится жених? Ах, вот оно что! Извини-подвинься, но жених, между прочим, приличный мужчина, в Ордене раньше служил, состоятельный…
Злобный всполох и вихрь пыли – как неописуемое инкубье возмущение.
– О чем ты, Теодор? Что значит «есть и получше»? – Власта обиженно поджала губы, а ведь хотела поразить свахиным предложением.
Новое ментальное послание от призрачного собеседника кольнуло висок.
– Помоложе и погорячее? Ну, уж нет! Ты тоже был молодым и горячим… когда был живым, и от этого только… Что-что? Приличный? Приличный, в отличие от тебя? Тот, за кого ты радеешь – приличный человек? Не смеши, Теодор, у нас с тобой разные представления о приличии.
Власта устала спорить. Инкуб тоже устал, стал совсем прозрачный, расползся по сторонам бледной дымкой. Уже не призрак – так, обрывок тумана… Вскоре и тот исчез, но напоследок все же отправил бывшей любовнице свой последний аргумент. Та не впечатлилась, фыркнула насмешливо.
– Что? Он тоже из Ордена? Вот теперь, Теодор, я совершенно точно поняла, что ты пошутил. Ха-ха-ха…
Змейка пряталась в лопухах до глубокой ночи. Сидела тихо-тихо, ожидая, когда спадут последние всполохи на западе, сиреневые и алые. Только когда на Ланью Тишь пала тьма, беглянка позволила себе пошевелиться и подняться в рост.
По тропе, что пряталась за толстыми лопушиными стволами, пару раз прошли люди. Вдали раздался голос Власты. Пару минут она позвала, покричала, но вскоре затихла.
Змейка выбралась из убежища. Пошла. Провалы переходов старой постройки разевались в ее сторону мрачными пастями. Тропа под ногами пахла плесневелой землей, из-под замшелых старых бревен по сторонам тянуло грибницей. Где-то далеко, за жасминовыми кустами возились и рычали собаки.
Бедро онемело – падре Герман вложил в удары все свое негодование.
Змейка тоже негодовала. Все против нее одной ополчились! И матушка, и падре, и сваха со своим дурацким женихом! Нет хуже врагов, чем назойливые люди, считающие себя заботливыми и правыми. Вот вредины!
«Не сдавайся! – внутренний демон сжал крохотные кулачки и принялся подбадривать хозяйку. – Давай придумаем что-нибудь, чтобы нам приятно, а всем назло!»
И Змейка придумала. Мысль прошлась по внутренностям печным жаром, от нее сразу стало сладко и хорошо. В животе появилось знакомое чувство тяжести. Вот оно – демонское, подлое и коварное! Не-е-ет, не получит ее невинность противный старый жених – разочарование его великое ждет!
Змейка кивнула сама себе и решительно направилась к особняку Пинки-Роуз. Поднялась на крыльцо, настойчиво постучала в дверь.
Ночь, лунный свет, бедра изгиб –
И ты низвержен, ты погиб,
Не опровергнуть догму поцелуя…
Ты связан, и разбит твой трон,
Но с губ слетает сладкий стон,
И в этом стоне слышно: «Аллилуйя…»
(С) Леонард Коэн «Аллилуйя»
Чет, как сторожевой пес, вскинулся на звук. Отставив бутылку вина, пошел отпирать.
– Кто? – спросил не самым вежливым тоном.
– Можно? – знакомый голос прорвался сквозь цикадный звон ночи.
– Сейчас открою.
Щеколда щелкнула, откидываясь. В Ланьей Тиши бояться Чету было особенно некого, и дверь он запирал скорее по привычке, нежели из особой осторожности. А еще из-за Вафли, чтоб не бродила по округе.
Ночь прорезалась желтым прямоугольником. Освещенное нутро особняка Пинки-Роуз на мгновение открылось во тьму, явив ей черный силуэт на фоне прихожей. С улицы в дом робко скользнула легкая тень. Дверь закрылась, оставив мрак за дверью догадываться и недоумевать…
Змейка застыла на пороге, понурая, будто в чем-то виноватая.
– Что случилось? – поинтересовался Чет.
– Да так… Ничего… ты ведь уезжаешь, говорят? Я попрощаться пришла, – ответила гостья, и голосок ее, высокий и нервный резанул по ушам.
– Серьезно?
– Да.
Змейка резко вскинула голову, встретилась взглядом с Ныряльщиком. Тому одного этого взгляда хватило, чтобы понять – почуять – зачем она на самом деле явилась.
– Пройдешь? – поинтересовался Чет, кивком головы приглашая Змейку на кухню.
– Пройду, – она снова замялась, подбирая слова. Нужные все никак не хотели озвучиваться, подло меняясь местом с дежурным фразами. – Хочешь, кофе могу сварить? И тигру и тебе…
– К демону кофе. Вино есть.
Чет отодвинул стул, взглядом велел девушке сесть. Сам опустился напротив. Тяжко грохнула по столу бутыль с рубиновой жидкостью. Чет добыл ее «на дорожку» у кого-то из селян, так что коллекция призрачной вдовы не пострадала.
– Попрощаться, значит, пришла? – пристально глядя Змейке в глаза, Ныряльщик разлил искристый напиток в два хрустальных бокала, что нашлись в старом резном буфете у стены. – Выпьешь со мной на прощание?
– Выпью, – гостья потупила глаза и чуть заметно улыбнулась. Бледные щеки зашлись нежным заревом румянца.
Змейка потянулась к стакану, но Чет поймал ее руку, прижал своей грубой ладонью к столу, вплелся пальцами в пальцы.
– И как тебя ночью мамка-то ко мне отпустила?
– Не пускала она. И падре не пускал…
– Падре?
– Я от него иду, – призналась, словно стыдясь. И тут же мазнула из-под ресниц взглядом вороватым, шкодливым, каким-то лихорадочно-медовым. – Воспитывал он меня.
– И как же воспитывал? – Чет хищно прищурился, потянул девичью руку на себя, сжал сильнее, так, чтобы крепко, но не больно.
– Розгами бил.
Ответ вышел обжигающе холодным, резким. Чет даже хватку свою на миг ослабил, позволив девице ловко вырваться из его цепких пальцев и отпрянуть на противоположный край стола.
– Розгами, значит.
– Да, – тихо-тихо ответила Змейка. – Ты ведь приласкаешь меня, пожалеешь?
Голос у нее в тот миг стал чужой, волнующий, глубокий и вкрадчивый. Этот голос пленял, томил и мучил.
«Вот ты какая, власть инкуба!» – мысль мелькнула в Четовой голове, как молния, и рассыпалась светом. Все мысли рассыпались, исчезли. «Приласкаешь, пожалеешь» – надо быть идиотом, чтобы от подобного отказаться! Отказаться, когда такие глаза на тебя смотрят и завораживают, зачаровывают, колдуют…
– Иди сюда, – позвал Чет, отслеживая каждое движение гостьи воспламенившимся взглядом. – За что именно попало-то?
Змейка поднялась со стула, приблизилась вплотную. Наигранно тихая и покорная, она отчетливо ощутила границы и возможности собственной власти.