– Не надо, подожди… – взмолился Каспар, в основном, чтобы выиграть время. Что-то холодное парализовало его левую руку изнутри. Он не мог видеть, сколько содержимого шприца уже вошло в его вены, но по ощущениям это было пол-литра жидкости.
– Не волнуйся, я знаю, как ставить уколы. Кстати, первый я поставил отцу, когда тот спал в стельку пьяный. Правда, тогда была доза побольше, если ты понимаешь, о чем я. – Шадек зашелся лающим смехом. – Но вернемся к тебе. В чем ты хочешь мне признаться?
Слова санитара звучали странно, как в пустой церкви. Они смешивались с пульсирующим гудением томографа, которое стало тише. Словно кто-то закрыл звукопоглощающую дверь, которая до этого стояла открытой.
– Мне… мне кое-что пришло в голову, – солгал Каспар. Только что появившаяся мысль снова исчезла в тумане его сознания. Наркотик уже давал о себе знать.
– Я слушаю, – сказал Том, и холод распространился дальше, обхватив плечо до самого сердца.
– Ты только что сказал… – Каспар невольно улыбнулся. Это абсурдно. Том не был специалистом. Если санитар неправильно оценил его вес и просчитался с дозировкой хотя бы на несколько миллилитров, то Каспар уснет через несколько секунд. Но пока что наркотик лишил его страха, вместо этого несколько мыслей одновременно добивались внимания, и Каспар чувствовал, сколько сил ему стоит сдерживать неконтролируемый поток речи.
– Как ты назвал вещество? – Он уставился на шприц в своем локтевом сгибе, мечтая, чтобы кто-нибудь брызнул ему в лицо холодной воды и помог остаться в сознании.
– Тиопентал? – раздался издалека голос Шадека, хотя тот стоял рядом.
– Нет, нет…
Он моргнул, потом открыл глаза шире и собрал все силы, не давая им снова закрыться.
«Конечно, это оно».
Он поднял голову, насколько получилось и насколько ему позволила тошнота, и это ускорило процесс. Чем сильнее он напрягал затылок, тем больше сдвигалась стрелка в его голове, и поезд воспоминаний мог взять курс на первый важный вокзал.
– Снотворное, – сказал Каспар, и его шейный позвонок хрустнул, когда он резко кивнул. – Ты сказал, снотворное средство. Развяжи меня, это и есть разгадка.
03:06
Давление ослабло, но холод остался. В то же время Каспар чувствовал неприятное опьянение. Его сердце подпрыгивало, как сломанный CD-диск. Иногда работало нормально, затем, с перебоями, аритмично билось в его грудной клетке.
Было больно, очень больно. Тянущая боль не давала дышать, но по крайней мере он еще мог говорить, хотя его речь все больше напоминала речь пьяного.
– Это и есть разгадка, – повторил он.
– Что ты имеешь в виду? – Тому пришлось дважды задать свой вопрос, прежде чем Каспар его понял.
– Записка с загадкой в руке Софии, – пролепетал он.
– «Это правда, хотя имя лжет»?
– Да.
– И?
– Разгадка… – Каспар сглотнул. Его горло обжигало, а язык казался в два раза опухшим.
– Разгадка – это «гипноз».
– Почему?
– Это слово греческого происхождения, Гипнос – бог и олицетворение сна.
У Каспара было невольное чувство, что он слышит собственные слова, только с большой задержкой, как при междугороднем телефонном разговоре. Но тем не менее он только что сформулировал целое предложение.
– И что, черт возьми, это означает? – спросил Шадек.
Каспар сконцентрировался на своем дыхании, набрал побольше воздуха в легкие и при выдохе сосчитал до трех, затем ответил:
– Раньше наука считала, что гипноз – это состояние, похожее на сон. Но это неправда. Наоборот.
Он снова закрыл глаза и заговорил громче, чтобы собственный голос не дал ему заснуть.
– Пациент бодрствует, только его контролируемое сознание ограничено. Как и у жертв. Как у Софии. Пойми же: Инквизитор загипнотизировал ее. Это правда, хотя имя лжет.
– Е-рун-да! – Шадек выкрикнул слово по слогам, и его рев металлическим эхом отразился от алюминиевых холодильников.
Каспар открыл сначала один глаз, потом второй, и столб концентрированной головной боли пронзил его через сетчатку прямо в мозг.
– Почему? – закричал он в ответ. По крайней мере, ему казалось, что он поднял голос. Но он не был уверен. – У меня сейчас нет сил объяснять это еще раз. Нет, не надо. Послушай меня.
Каспар повернулся на столе. Рукой со шприцом он не мог пошевелить, потому что Шадек давил на нее обеими ладонями.
– Я нужен тебе в здравом рассудке.
– Почему?
– Нопор, – прохрипел Каспар. Несколько произнесенных им слов еще больше напрягли и без того поврежденное дымом горло. Он испытывал невероятную жажду, и часть его мечтала, чтобы Шадек наконец впрыснул ему остаток снотворного и его головная боль наконец-то прекратилась. Но ему нельзя было раскисать, если он хотел выбраться отсюда живым. – София сама дала нам подсказку, – продолжил он и попытался встретиться с Томом взглядом. – Инквизитор погружает их под гипнозом в непробудный сон. В мучительную спираль между сновидением и бодрствованием, из которой они не могут самостоятельно освободиться.
– Гипноз? – недоверчиво повторил Шадек.
– Да.
Отвлечение, шок, удивление, сомнение, замешательство, диссоциация.
Каспар знал факторы, которые по отдельности или вместе приводят к тому, что пациент погружается в состояние, в котором можно извне манипулировать его действиями и мыслями.
– Все, с меня хватит, – проревел Шадек. – Все знают, что невозможно насильно загипнотизировать человека.
– Неправда! – вяло возразил Каспар. Он сделал ошибку и вытянул подбородок вперед. Так как он больше не контролировал свои движения, через полсекунды снова ударился затылком о металлический стол. Новая яркая вспышка пронзила его закрытые глаза и на одно жуткое мгновение высветила картинку из прошлого, которую он с огромным удовольствием тут же бы разорвал. Воспоминание о белокурой девочке, которая мотает головой и дает ему понять, что она против лечения.
«О нет. Что я наделал. Против воли собственной дочери я ее…»
– Голливудские сказки, – услышал он, как завозмущался Шадек. – Безобидные граждане, которых превратили в террористов и которые по приказу подкладывают бомбы, так? Люди, которые кончают жизнь самоубийством, потому что кто-то говорит им «голубая подкова». Что еще ты мне расскажешь, чтобы спасти свою шкуру, а? Это невозможно.
– Возможно, – сказал Каспар. – Я могу доказать тебе. Отвяжи меня.
– Мечтай дальше. – Том снова взялся за шприц.
– Постой, постой. – Поток мыслей в голове Каспара пересек критическую отметку. Дамба, которая обеспечивала возможность коммуникации, грозила прорваться в любой момент. Действительно, традиционная медицина исходила из того, что никого нельзя ввести в транс против его воли. Но что, если жертва не знает, что начался гипноз? Что, если его воля к сопротивлению была сломлена в результате шока, травмы или под влиянием наркотика?
Он хотел рассказать Шадеку о проекте ЦРУ времен холодной войны, в рамках которого изучали идеологическое зомбирование в военных целях и пришли к невероятным результатам. По загадочным причинам он помнил этот Артишок-Меморандум наизусть:
«Под предлогом измерения давления можно уговорить человека расслабиться. Забор крови можно использовать для того, чтобы ввести наркотическое средство. Под предлогом проверки зрения можно заставить человека следить за движением маленькой лампочки или смотреть на свет, во время чего делать вербальные внушения».
Каспар хотел рассказать Тому о витаминных уколах, которые делали подопытным без их ведома и которые на самом деле содержали амитал-натрий; о мистических протоколах Алцнера, которые изменяли подсознание одним своим содержанием; и он хотел процитировать строчки из финального отчета комиссии по этике:
«После пыток и причинения сильнейшей физической боли, особенно до состояния тяжелейшего шока, а также с помощью наркотиков, изменяющих сознание, лабильных людей можно против их воли ввести в гипнотический транс и завладеть их сознанием».
Это и многое другое вертелось у него на языке, но у него не было сил. Усталость парализовала уже его голосовые связки, так что он выдавал только неполные предложения.
– Ты тоже, ты можешь…
– Что?
– …и это тоже.
– Что ты имеешь в виду?
– Загипнотизировать меня.
Каспар сжал кулак и специально глубже вогнал себе пальцами осколок. Резкая боль отвлекла его.
– Все зависит только от обстоятельств. Сам посмотри. Я полностью в твоей власти. Чем больше яда ты мне введешь, тем легче сможешь меня сломать. – Он снова закашлялся, на этот раз потому, что подавился собственной слюной.
– Но не на несколько же недель? – Шадек с яростью пнул стол. – И уж точно не до смерти, как с первой жертвой. Я постепенно начинаю сомневаться, что ты врач. Иначе знал бы, что любой неправильный гипноз позже переходит в здоровый сон. Все жертвы проснулись бы сами, а не умерли.
«Нет. Я врач». В этом Каспар был уверен. Воспоминания накатывали все быстрее. Будь они в кабинете Расфельда, он мог бы ему это доказать. Там стоял справочник по психиатрии, с полным перечнем всех коллег. Он уже видел перед глазами статью о себе: «Доктор медицины Никлас Хаберланд, нейропсихиатр и специалист в области медицинского гипноза».
– Ты прав, – попытался он успокоить Тома, прежде чем тот вколет ему еще больше тиопентала. – Обычно медицинский гипноз очень приблизительный. Самое худшее – это потеря раппорта… – Каспар удивился, как свободно он обращался с медицинскими терминами, – то есть когда гипнотизер не может обратиться к своему пациенту и тот больше не реагирует на его команды. Ты прав. Тогда нужно просто подождать. Когда-то любой проснется. Но в таких случаях мы говорим о ненамеренных ошибках: причинении вреда по неосторожности, травмах во время гипнотического шоу, когда женщина из зала карабкается на сцену, как собака, на четвереньках и падает в оркестровую яму. Но еще никто не изучал, возможно ли навредить кому-то намеренно. Неужели ты не понимаешь? – Каспар уже только шептал и не был уверен, произнес ли он все это вслух. Его способность к восприятию была практически на нуле. Он больше не контролировал себя – парадоксальным образом, именно в ситуации, когда он был вынужден рассказывать о техниках гипноза. – Если кто-то действительно разработал метод гипноза, при котором человека намеренно можно ввести в длительную бодрствующую кому, даже с летальным исходом, то мы никогда не узнаем об этом из профессиональных публикаций. Потому что