Северные отделения французской инквизиции
До этого момента, говоря о французской инквизиции, мы имели в виду прежде всего деятельность ее отделений, расположенных на юге Франции — то есть там, где Святой Официум, по сути, родился.
А что же происходило все это время на севере страны?
Сведений о деятельности здесь инквизиции, как ни странно, почти нет. Некоторые историки высказываются в том смысле, что инквизиторы сюда не добирались. Даже французский писатель Э.-Л. де Ламот-Лангон, который описывал историю инквизиции в своих мистификациях чуть ли не по годам, отделений инквизиции на севере Франции предпочел не касаться. По мнению И. Р. Григулевича, дело тут в том, что на севере еще в XIII веке «королевская власть взяла под свой контроль деятельность (инквизиции. — инквизиторы были подчинены парламентам, высшим королевским судам, к которым со временем перешли полностью функции инквизиторских трибуналов». То есть инквизиция полностью слилась с государственным репрессивным аппаратом.
Иногда отсутствие отчетов северных отделений инквизиции (хотя бы руанского) за XIV век объясняют тем, что они были уничтожены во время эпидемии чумы 1348–1351 годов либо в ходе народных волнений, охвативших Нормандию сначала в 1357 году, а затем попеременно вспыхивающих вплоть до 1382 года. Вдобавок с 1378 года начался Великий западный раскол, приведший к понтификату сразу двух пап, Урбана VI в Риме и Климента VII в Авиньоне, что вызвало неразбериху в ведении документации.
Как бы то ни было, отрывочные упоминания о деятельности инквизиционного отделения в столице Нормандии Руане начинают появляться лишь по мере приближения к XV веку. Причем ясно, что с каждым годом работы у него было все больше и со временем она распространилась на весьма широкую область — вполне возможно, на всю Нормандию.
Проследить его деятельность в XV столетии уже довольно просто по различным делам. Самым громким из них было дело Жанны д’Арк.
Дело Орлеанской девы
Имя Жанны д’Арк как минимум слышал каждый. Многие знают и ее историю или хотя бы исход этой самой истории — то, что Жанна д’Арк была казнена через сожжение на костре. Произошло это в 1431 году, во время Столетней войны. Перед этим Жанна прошла через допросы инквизиции и была отдана для суда светским властям как еретичка-рецидивистка и колдунья.
Жанна родилась в деревне Домреми (Лотарингия, Восточная Франция). В тринадцать лет она, по ее собственным словам, услышала голоса архангела Михаила и святой Екатерины Александрийской, которые позже иногда являлись ей и в видимом облике. Они открыли Жанне, что ей суждено снять осаду с Орлеана, помочь дофину Карлу (будущему Карлу VII) взойти на французский престол и изгнать захватчиков из Французского королевства. В шестнадцать лет Жанна явилась к капитану города Вокулёр и объявила о предстоящей ей миссии. Ее подняли на смех, но она не успокоилась и через год повторила попытку. На этот раз капитан проникся ее рассказом: он дал ей сопровождающих, чтобы она без помех могла добраться до замка дофина, и снабдил, по ее просьбе, мужской одеждой, поскольку Жанна не хотела вызывать ненужного внимания к себе со стороны солдат.
Столетняя война, идущая с редкими перемириями с 1337 года, истощила Францию к этому времени настолько, что англичане в союзе с бургундцами захватили большую часть ее территорий. Париж также оказался в их руках, и парижские аристократы вкупе с местным духовенством подчинились захватчикам. До 1422 года правил страной Карл VI, неспроста получивший прозвище Безумный. После перенесенной лихорадки в 1392 году он периодически выходил из себя по поводу и без повода и мог впасть в агрессивное безумие, его раздражали громкие или слишком резкие звуки, он совершал странные движения, которые, как отмечали современники, были «несовместимы с королевским достоинством».
В стране при таком монархе царило уныние, Франция была подавлена, и армия не была исключением. После смерти Карла VI его сын не был коронован и, сохраняя титул дофина, ограничился управлением землями к югу от Луары.
Слава о видениях Жанны опередила ее. Дофин, ждавший чуда, ибо Францию, как казалось всем, могло спасти только чудо, был весьма воодушевлен ее появлением. Девушку тем не менее подвергли допросу советников короля, юристов и богословов на предмет колдовства, а затем и освидетельствованию на предмет девственности. Высокая комиссия была весьма довольна тем, как она ответила на вопросы, а матроны подтвердили ее непорочность. Последний факт был по тем временам удивительным, так как крестьянские девушки довольно рано выходили замуж и становились матерями, и в глазах людей сближал Жанну с Девой Марией.
Вскоре Жанна доказала на деле, что послана самим Богом. Явившись в Орлеан, последний оплот антианглийских сил, уже несколько месяцев находившийся в осаде, она за четыре дня вынудила англичан, находившихся в шаге от окончательной победы, уйти от города. После победы под Орлеаном Жанну повсюду стали называть Орлеанской девой.
Французы вдруг начали одерживать одну победу за другой. Был освобожден Реймс — место традиционной коронации французских королей, и дофин, наконец, смог возложить на себя корону и стать королем Карлом VII. После коронации Жанна убеждала его воспользоваться смятением англичан и начать наступление на Париж, но свежеиспеченный король промедлил. Наступление, правда, с опозданием началось, но момент был упущен, и столица Франции осталась в руках неприятеля.
Слава и авторитет Орлеанской девы стремительно росли, ее деяния и успех воспринимались всей Францией как благоволение Господне. Англичане и их союзники были с этим, как водится, не согласны, поскольку считали, что Господь на их стороне, а, стало быть, Жанне помогает враг рода человеческого. Жанна была объявлена колдуньей и еретичкой, англичане и бургундцы принялись грозить ей жестокой расправой.
В мае 1430 года Жанна с небольшим отрядом прибыла на помощь Компьену, осажденному бургундцами, и здесь из-за предательства попала в плен. Уже через три дня после ее пленения генеральный викарий инквизиции в Париже Мартин Биллорини потребовал от герцога Бургундского: «Как подлинный католик, вы обязаны выкорчевать ошибки и покончить со скандалами против веры. Между тем из-за действий некоей женщины, именуемой Девственницей, было посеяно изрядно ошибок, вызвавших погибель множества душ. Поэтому данной нам римским Святым престолом властью мы призываем вас, под угрозой применения всех положенных наказаний, препроводить в наше распоряжение указанную пленницу Жанну, решительно подозреваемую в совершении многочисленных еретических преступлений, для привлечения ее к ответственности, как положено»[39].
А что же король?
Увы, но слава боготворимой народом Орлеанской девы была ей плохой союзницей. На взгляд Карла VII, Жанна приобрела слишком много веса на политической арене, она превращалась в фигуру потенциально опасную, и ее пленение стало для короля весьма выгодным стечением обстоятельств. Поэтому Карл VII просто сделал вид, что ничего особенного не случилось. Хотя если вспомнить, сколь тесные отношения связывали инквизицию со светскими властями во Франции, то можно предположить, что на того же генерального викария инквизиции Биллорини король имел влияние. При всем том, что, напомним, Париж находился под контролем захватчиков, это могло сыграть свою роль, пожелай король спасти Жанну, но Карл VII предпочел наблюдать ситуацию со стороны.
Тем временем англичане, мечтавшие о мести за поражения, начавшиеся с битвы под Орлеаном, выкупили Жанну д’Арк у бургундцев за 10 тысяч ливров. В Париж к генеральному викарию инквизиции ее отсылать не стали, опасаясь, что парижане поднимут бунт и освободят ее (да и в самом Бил-лорини у англичан уверенности не было), а в конце 1430 года перевезли в Руан, где и состоялся инквизиционный процесс. Всегда отличавшимся своеобразным чувством юмора англичанам весьма импонировала мысль деморализовать своих врагов, низвергнув образ Орлеанской девы с помощью инквизиции в самые глубины ада.
О том, каков был суд, многое скажут некоторые детали биографии епископа Бове Пьера Кошона, которому доверили на нем председательствовать. Он обладал определенным авторитетом в церковных кругах и прежде числился ректором Парижского университета, но также был доверенным лицом и исполнителем особых поручений бургундского герцога Филиппа Доброго. Анонимный автор «Хроники Девы» не без оснований именовал его «ярым сторонником англичан, хоть и французом по рождению». Являясь епископом Бове, Пьер Кошон состоял в английском (sic!) королевском совете и состоял в числе опекунов английского короля Генриха VI, которому к этому времени не исполнилось еще и десяти лет. Появление на политической арене Жанны д’Арк нарушило личные планы амбициозного Кошона. Ему пришлось бежать из Бове, занятого французами, однако епископских полномочий с него не сняли. И инквизиторских полномочий тоже не отобрали, то есть этот человек одновременно выступал и как епископ, и как инквизитор (что лишний раз показывает нам, что не все, кто занял епископскую кафедру, слагали с себя обязанности инквизиторов).
Право Кошона на ведение дела Жанны д’Арк подтвердила коллегия богословов Парижского университета, заседавшая в оккупированной англичанами французской столице. Следовательно, среди церковных иерархов и теологов Парижского университета нашлось немало противников Карла VII и соответственно Жанны д’Арк, приведшей его на трон.
Суд длился пять месяцев, всего в нем участвовало 125 представителей духовенства. Вторым председательствующим был инквизитор Руана доминиканец Жан Леметр. Он всячески пытался уклониться от участия в процессе, но вынужден был подчиниться приказу начальства. По окончании суда он бесследно исчез, и тут можно строить любые версии.
Жанну поместили в башне Руанского замка. Охраняли ее англичане, а допрашивали инквизиторы, применяя все уже перечисленные в предыдущих главах тактики запугивания, угроз, подсаживания сокамерников и унижений; ее опять вынудили пройти процедуру освидетельствования, чтобы доказать, что она девственница.
Поистине удивительным было то, как уверенно держалась неграмотная крестьянка из Лотарингии, не ломаясь под словесными уловками епископа Пьера Кошона и его помощников.
«Считаешь ли ты, что на тебе почиет Божья Благодать?» — спрашивали ее.
«Если на мне нет Благодати, да ниспошлет мне ее Бог; если же есть, да не лишит Он меня этой Благодати!» — отвечала Жанна.
«Как выглядел архангел Михаил, когда он появился перед тобой?» — «Я не видела у него нимба и не знаю, как он был одет». — «Он был голый?» — «Что же вы думаете, нашему Господу не во что его одеть?» — «Были ли у него волосы?» — «А почему же, скажите на милость, его остригли бы?»
23 мая 1431 года были оглашены двенадцать основных «заблуждений» Орлеанской девы:
• Жанна утверждает, что ей являлись ангелы и святые, — это либо выдумки, либо наущения дьявольских духов;
• явление ангела, принесшего корону королю Карлу, — вымысел и посягательство на ангельский чин;
• Жанна считает, что по благому совету можно распознать святых;
•Жанна суеверна и самонадеянна, считая, что может предсказывать будущее и узнавать людей, которых раньше не видела;
• Жанна нарушает божественный закон, нося мужскую одежду;
• Жанна утверждает, что следует воле Божьей, когда призывает убивать врагов;
• Жанна, покинув родной дом, нарушила завет о почитании родителей;
• попытка Жанны бежать, спрыгнув с башни Боревуар, была проявлением отчаяния, ведущим к самоубийству (в истории с неудавшимся побегом Жанны много неясного, что оставляет место для самых разных толкований);
• ссылка Жанны на заверение святых, что она неминуемо попадет в рай, если сохранит девственность, противоречит основам веры;
• утверждение, что святые говорят по-французски, ибо они не на стороне англичан, кощунственно по отношению к святым и нарушает заповедь любви к ближнему;
• Жанна — идолопоклонница, вызывающая демонов;
• Жанна не желает положиться на суд церкви, особенно в вопросах об откровениях.
С аутодафе не тянули — церемония состоялась уже на следующий день в Руане в присутствии высокопоставленных церковных властей и английских чиновников. Возле приготовленного костра Жанне было предложено признать себя виновной и покаяться. И Жанна, до этого стойко отвергавшая все увещания, вдруг заявила, что готова отречься от своих заблуждений, но только если ее переведут в церковную тюрьму, где не будет английских солдат, постоянно присутствующих при ней и не оставлявших ее одну даже ночью в камере. После того, как ей это было обещано, Жанна подписала отречение, тем самым признав среди прочего, что нарушила «божественный закон, святость Писания, канонические права, надевая одежду развратную, неестественную, бесчестную, противоречащую природному приличию и подстригая волосы кругом подобно мужчине, вопреки всякому приличию женского пола». После этого Кошон огласил приговор: вечное заточение «на хлебе страдания и воде скорби».
Но если для инквизиции покаяние Жанны д’Арк уже стало победой, то англичане жаждали кровавой мести. Они добились того, что данное Жанне обещание выполнено не было: ее вновь вернули в ту же камеру под надзор английских солдат. Теперь оставалось только спровоцировать ее на нарушение какого-либо пункта отречения и, значит, обречь на казнь.
Вечером Кошон и Леметр явились в камеру Жанны и потребовали, чтобы она переоделась в женское платье. Жанна подчинилась. Инквизиторы одобрили ее сговорчивость, но мужскую одежду, которую она сняла, почему-то из камеры не унесли. Возможно, это было частью плана, который задумали хитроумные англичане. Когда инквизиторы ушли, солдаты стали угрожать пленнице изнасилованием, и она вновь надела мужскую одежду, видя в этом защиту (признаемся, весьма слабую). Так, во всяком случае, описывает происходившее доминиканец Мартен Лавеню, который был исповедником Жанны, а спустя годы в качестве свидетеля участвовал в процессе, посвященном пересмотру ее дела.
Когда инквизиторы посетили ее на следующий день, Жанна заявила им: «Я не совершила ничего греховного против Бога или против веры. Я буду, если вы желаете, снова носить женское платье, но во всем остальном — я останусь прежней». Рецидив был налицо. С этого момента спасти Жанну уже ничего не могло.
На заседании суда 29 мая 1431 года судьи подтвердили факт рецидива ереси и постановили передать Жанну светскому правосудию. На следующий день на площади Старого Рынка в Руане был оглашен смертный приговор, и вслед за этим последовала казнь.
О том, как вела себя сгорающая заживо Орлеанская дева, показания свидетелей расходятся. Сторонники утверждают, что она мужественно взошла на костер, противники говорят, что она вела себя как жалкая вероотступница: плакала, кричала и молила о пощаде. Но все присутствующие понимали, что Жанна д’Арк погибает невиновной.
В 1452 году Карл VII велел собрать и изучить документы, относящиеся к процессу по делу Жанны, решив с опозданием снять ярлык колдуньи и еретички с той, которая помогла ему стать королем и ради освобождения которой из плена он не пошевелил и пальцем. Проведенное следствие пришло к выводу, что Жанну осудили незаконно. Но потребовалось еще три года, чтобы папа Каликст III распорядился организовать новый процесс, и еще год, чтобы был вынесен оправдательный вердикт.
Разгул колдовства в XV веке
Люди Средневековья верили в магию, не сомневались в ее действенности и далеко не обязательно связывали ее с силами зла. «По салическому закону[40], магия в преступление не вменялась, и никаких кар закон против нее не заключал. В позднейших списках этого закона упоминаются лишь денежные пени, налагаемые на тех, кто изобличался в околдовании людей; правда, если последствием колдовства являлась смерть его жертвы, то виновный сжигался живьем. В законах времен Карла Великого убийство посредством колдовства приравнивается ко всякому другому душегубству и наказуется в тех же мерах. Прочие своды законов того времени о колдовстве совсем умалчивают» (М. Орлов. «История сношения человека с дьяволом»).
То есть преследование колдовства существовало задолго до инквизиции, но определение того, что есть «полезная» магия, а что зловредное колдовство, всегда было тонким и неоднозначным процессом. Отношение духовенства к колдовству менялось на протяжении истории неоднократно, и серьезно оно воспринималось им далеко не всегда. Еще в XI веке папа Григорий VII порицал множество суеверий, выросших вокруг колдовства, и явно относился к нему скептически. С другой стороны, простой народ нередко устраивал самосуд над теми, кого считал повинными в колдовстве. Возможно, людям было проще обвинить в природных бедах какую-нибудь колдунью, чем принять утверждение церкви, что бури, голод и болезни посылаются роду человеческому в качестве Божьего наказания. В различных странах мира задолго до учреждения инквизиционных трибуналов бывали случаи, когда обвиненную в бедах (голоде, засухе, болезнях) той или иной деревни ведьму (или колдуна) вытаскивали всем честным народом на площадь, мучили, до смерти избивали, а то и сжигали на костре.
Впрочем, нельзя ни в коем случае утверждать, что церковь в доинквизиционный период относилась к колдовству разумно и рационально: одни явления церковники объявляли карой Божьей, другие объясняли магическими действиями — часто в зависимости от того, какой из вариантов виделся им в данный момент предпочтительнее. Нередки были случаи, когда пастыри верили в колдунов столь же простодушно, как и их паства, и обрушивались на них с церковными карами. В том же XI веке епископам предписывалось налагать суровые епитимьи за колдовство и подробно расспрашивать о способах его применения.
После учреждения инквизиционных трибуналов постепенно начало формироваться особое отношение инквизиции к ведьмам и колдунам — как минимум, потому что доносчики нередко упоминали в своих сообщениях о магии и колдовстве. Позднее возникла определенная нормативная база, на которую следователи инквизиции опирались в делах, связанных с обвинениями в ведовстве и магии. Нормы эти менялись и по-своему совершенствовались на протяжении нескольких веков.
Можно выделить основные вехи на этом пути.
В 1258 и 1260 годах папа Александр IV в буллах, адресованных орденам доминиканцев и францисканцев, предупредил о необходимости различать несхожие между собой разновидности колдовства:
• колдовство как предрассудок и мошенничество;
• колдовство как ересь, то есть искажение католической догмы и ритуала.
«Классическими примерами ранних «колдовских судов» могут быть расследования в отношении князя Ульмского (в 1308 году в Париже) и епископа Кагорского Гуго Жеро (в 1317 году в Авиньоне). В первом случае обвиняемый пытался путем колдовства и отравления избавиться от опостылевшей супруги, что в конечном счете привело любовницу князя и колдунью, готовившую яд, на костер… Во втором случае осужденный епископ предпринял попытку умерщвления посредством колдовства папы римского Иоанна XXII и некоторых лиц из его окружения. Кстати, процесс Гуго Жеро был не инквизиционным; епископа судила коллегия кардиналов. В обоих случаях, как и во многих других «колдовских процессах» того времени, обвинение выглядит достаточно обоснованным. Если бы в наше время кто-то вздумал повторять подобные эксперименты, то такого «колдуна» тоже отправили бы за решетку» (А. И. Ракитин. «Загадочные преступления прошлого»).
В 1437 году папа Евгений IV издал буллу, адресованную инквизиционным трибуналам, в которой квалифицировал колдовство как разновидность ереси.
В 1478 году папа Сикст IV отнес к ереси «черную» магию.
В 1500 году папа Александр VI в своей булле впервые упомянул о реальности перемещений по воздуху ведьм и колдунов и допустил возможность «шабаша».
Таким образом, до XV столетия гонения на ведьм и колдунов со стороны инквизиции носили ограниченный характер — инквизиция интересовалась ими лишь тогда, когда усматривала в их действиях ересь[41]. Светская же власть и вовсе обращала на них внимание только в тех случаях, когда они проходили по уголовным делам.
Но затем колдовство и ведовство сами по себе стали считаться ересью, а за сомнения в том, что ведьмы способны по воздуху перемещаться на шабаши, можно было серьезно пострадать. В 1453 году Вильгельма Эделина, настоятеля монастыря Клерво, привлекли к суду за то, что в своих проповедях он отрицал полет ведьм на поленьях, метлах, помелах и палках. Заметим, что произошло это почти за полвека до только что упомянутой буллы Александра VI, из чего можно сделать вывод, что папа всего лишь узаконил борьбу, которую давно уже вели на местах.
Эделину вменили в вину, что проповеди внушались ему дьяволом. На допросе, который вел следователь Святого Официума Ролан Лекози, Эделин во всем сознался, а также сообщил, что прибегнул к содействию дьявола, чтобы досадить своему неприятелю. Сатана якобы пригласил Эделина на шабаш, поставив перед ним в качестве условия своей помощи отречение от Бога и христианской веры и т. п. Эделин согласился и сделал все, что просил дьявол. После этого дьявол несколько раз являлся к Эделину в разных обличьях, склонял его ко всякого рода непристойностям и поставил перед ним задачу проповедовать людям о том, что колдовство и ведовство — не более чем вымысел. «По разумению дьявола», такая позиция должна была искоренить из людей страх перед колдовством и наделить смелостью любопытных, тем самым привлекая на сторону зла все больше адептов. Суд, на котором председательствовал епископ Эврё Гийом Дефлок, признал Эделина виновным и приговорил к пожизненному тюремному заключению на хлебе и воде.
«Якшавшийся с сатаной колдун» продержался в условиях этого режима четыре года. В 1457 году тюремщик нашел Эделина мертвым — как утверждается, тело находилось в молитвенной позе.
Дело Эделина было только одной из «первых ласточек». Вторая половина XV столетия почти во всей Европе отмечена процессами против колдунов и ведьм. Франция не стала исключением. Особенно ожесточенные формы гонения приняли на юго-востоке страны.
Удивительно, однако, то, что с ростом гонений на колдунов интерес к ведовству у простого люда Франции не угасал. Связано это было среди прочего и с тем, что инквизиция, начав жестоко преследовать колдунов после папских булл 1437 и 1478 годов, по сути, открыто признала их силу. Как пишет М. Орлов, «иному нищему мужику, бабе, поденщику было и лестно, и в то же время выгодно сделаться, то есть прослыть колдуном или ведьмой; он становился предметом боязни, его старались задобрить, к его услугам прибегали в болезнях, пропажах, при разделке с недругами, при затруднениях по любовной части, а все это хорошо оплачивалось. А народ обращался к колдунам с величайшей охотой во всяком таком случае, где, по его представлению, пахло чертовщиной, зная, что духовенство в этих случаях далеко не располагает всегда и во всех случаях действительными средствами для борьбы со злом». Орлов приводит в пример процесс в Нормандии в 1455 году, основной фигурант которого некий Югенен, по его собственным показаниям, принадлежал к семейству, уже сорок лет рождавшему ведьм и колдунов.
К концу XV столетия у служителей церкви окончательно сформировалось резко негативное и агрессивное отношение к ведовству, даже к еретикам некоторые инквизиторы относились более снисходительно. Случалось и такое, что теперь, наоборот, уже еретиков приравнивали к ведьмам и колдунам, тем самым усугубляя тяжесть их преступления. Началась настоящая истерия, протянувшаяся почти на три столетия.
Malleus MaleficarumТак ли страшен черт, как его малюют?
О «Молоте ведьм» слышал, должно быть, каждый. Вокруг этой книги построено великое множество легенд и мифов, которые множатся и претерпевают изменения по сей день. Что же это за зверь такой — «Молот ведьм»?
Чтобы ответить на этот вопрос, нам придется ненадолго отправиться на родину «Молота ведьм», в Германию.
Завершенный в 1486-м и изданный в 1487 году этот труд принадлежит перу — точнее, перьям, ибо авторов было двое — инквизиторов, членов доминиканского ордена Якоба Шпренгера и Генриха Крамера (он же Генрикус Инститор).
Генрих Крамер с самого начала своего теологического пути, который начался в 1445 году, слыл фигурой неоднозначной. Он был смел на околополитические выпады и, как бы сказали об этом в наше время, скандально известен. Например, в 1474 году он прочел проповедь, пронизанную нескрываемой антипатией к королю Германии Фридриху III, за что побывал под арестом. Позже, в 1482 году, он снова угодил в тюрьму — на этот раз за растрату денег, полученных от продажи индульгенций, но вскоре был освобожден, оправдан и восстановлен во всех правах.
Место инквизитора Крамер выхлопотал себе в 1479 году после недолгого пребывания в Риме. Тогда же он провел свое первое расследование в итальянском городке Триенте по делу об убийстве двухлетнего мальчика и пришел к выводу, что оно совершено в ритуальных целях девятью иудеями. Обвиненные в человеческих жертвоприношениях, каннибализме и совершении темных ритуалов, они были переданы светскому суду для осуществления смертного приговора. Уже с этого момента прослеживается крутой нрав Крамера и его желание быстро и решительно расправляться с еретиками, особенно если в их действиях замечен ритуально-колдовской подтекст.
В 1482 году он становится настоятелем доминиканского монастыря в своем родном городе Шлеттштадте (ныне Селеста на северо-востоке Франции) и сохраняет при этом должность инквизитора. В 1484 году он председательствует на суде в Равенсбурге и приговаривает к сожжению двух женщин, обвиненных в ведовстве. Тогда же он составляет для папы Иннокентия VIII текст буллы «Summis desiderantes affectibus», которая в подкрепление папских булл 1437 и 1478 годов обязывала власти германских государств помогать инквизиции в борьбе с ведьмами.
Современники отмечают, что Крамер был настоящим фанатиком, но славы жаждал ничуть не меньше, чем победы над ересью. При этом он слыл женоненавистником, поскольку уже в самом существовании женщин видел мерзость. Он преследовал их с параноидальным упорством, как только мог и где только мог. Явившись в Бриксенское епископство (тогда суверенное образование в составе Священной Римской империи, ныне территория Австрии), он устроил в Инсбруке процесс, на котором планировал обвинить десятки женщин. Но это вызвало столь явное противодействие горожан, что местный епископ, испугавшись бунта, потребовал, чтобы он покинул город.
Крамер вынужден был подчиниться, но, чтобы оправдать свои действия, приступил к написанию «Молота ведьм». Таким образом, большая часть этого труда принадлежит именно ему.
Что до Якоба Шпренгера, то о нем до нас дошло не так уж много сведений. Известно, что он был деканом Кёльнского университета, профессором теологии и демонологом. Судя по всему, он ограничился сочинением «Апологии» — пролога к «Молоту ведьм», а в остальном отвечал скорее за продвижение книги «в массы», поскольку обладал большим количеством влиятельных знакомых.
Кстати, заботился Шпренгер прежде всего о положительных отзывах в отношении «Апологии», а то, как будет воспринят основной текст, его не особенно волновало. Это, собственно, и понятно. В сферу «научных интересов» Шпренгера входило разъяснение сомнений, которые существовали вокруг магии. Он горел желанием основательно теоретизировать данный вопрос и донести свои воззрения до людей, чем и занимался в «Апологии».
Что же касается основной части «Молота ведьм», которая была написана Крамером, то это, по сути, руководство по распознаванию дьявольских методов и советы, каким образом избежать их воздействия. Все это густо приправлено описанием многочисленных случаев из практики инквизиции, собственными измышлениями и свидетельствами «очевидцев». В завершение приведены формальные правила для возбуждения судебного иска против ведьмы, обеспечения ее осуждения и вынесения приговора, причем о пытках нет ни слова.
Признаться, по части содержательности наставления, которые Крамер дает дознавателям, значительно уступают тем, что они могли найти у Бернара Ги или даже у Николаса Эймерика. Так что вряд ли ему удалось удивить видавших виды следователей Святого Официума.
Таким образом, особое место «Молота ведьм» среди трудов подобного рода в гонениях на ведьм определяется не столько его содержанием, сколько тем, что он вышел весьма вовремя. И не случайно прологу в нем предшествовала та самая булла «Summis desiderantes affectibus» Иннокентия VIII, к сочинению которой приложил руку Крамер. Если публикация «Молота ведьм» была, возможно, личным делом авторов, то распространение его уже превратилось в дело общецерковное.
К слову, во Франции процессы инквизиции против колдунов и ведьм начались еще до выхода в свет труда Крамера и Шпренгера.
Если же говорить о влиянии «Молота ведьм», то стоит отметить, что ему подверглись не столько инквизиторы, сколько светские власти. Собственно, к ним и был обращен призыв авторов никоим образом не только не препятствовать, но и споспешествовать судам над ведьмами. И за ничтожным исключением светские власти ответили на этот призыв положительно, даже с энтузиазмом. Они ничего против этих судов не имели, тем более что по-прежнему им доставалась часть конфискованного имущества осужденных. Для многих из них «Молот ведь» сделался настольной книгой и часто использовался как истина в последней инстанции; к ней обращались, если возникало сомнение в том, «достаточно ли колдовское» дело передано инквизицией светскому суду.