Гугеноты как новый объект гонений
ХVI век ознаменовался Реформацией — охватившим Европу широким движением, направленным на глубокие преобразования в католической церкви. Историки отмечают, что анализировать французскую Реформацию даже сложнее, чем немецкую, так как в ней сложно переплелись религиозные и политические мотивы.
К началу XVI века католическая церковь заметно отдалилась от изначального, апостольского христианства, что часто отмечали различные слои общества. В XII–XIII веках похожее отношение к церкви привело к возникновению ересей катаров и вальденсов. В XVI веке на передовую арену вышли протестанты, ставшие новыми противниками для постепенно отмирающей французской инквизиции.
Почему отмирающей? Дело в том, что в начале существования инквизиции именно во Франции (главным образом в ее южных регионах) по еретикам был нанесен массированный удар, призванный устранить угрозу для католической церкви, которую видели в катарах, вальденсах и сочувствующих их ересях. Инквизиторы поработали на славу, и так хорошо, что надобность в них фактически отпала, хотя, разумеется, в связи с этим деятельность Святого Официума во Франции не прекратили. Во-первых, потому что локальные вспышки ереси еще случались, и, во-вторых, потому что у людей сохранялся страх перед инквизицией, а страх — неплохое средство контроля населения. Можно отметить, пожалуй, лишь то, что инквизиторские функции по большей части передали епископам и активировались эти самые функции по требованию короля или понтифика.
В XVI веке Францию терзали война за войной. Все началось еще в предыдущем веке, когда она вступила в борьбу с Испанией за Италию. В дележ итальянского пирога ввязались также Священная Римская империя и другие государства Западной Европы. Начались бесчисленные войны — несколько так называемых Итальянских, Война Камбрейской лиги, Война Коньякской лиги, четыре войны Франциска I и Карла V… Завершились они Като-Камбрезийским миром только в 1559 году. Святой престол во время этих войн поочередно менял свои приоритеты, отдавая предпочтение и одобряя действия то французов, то испанцев.
А так как человеческое сознание в любых беспокойных условиях способно порождать революционные мысли, то можно себе представить, как много этих мыслей скопилось у христиан XVI века. Проблема заключалась в том, что «за распрями ревнителей веры было почти позабыто нравственное содержание христианства… Старое обветшалое здание государства, расшатанное изнутри борьбой религиозных несогласий, было бессильно дать кров и защиту своим чадам… Ощущение непрочности всех существующих устоев, мрачное предчувствие грядущих страшных событий возбуждали кругом глухое брожение умов» (Г. Шустер «История тайных обществ, союзов и орденов»).
Деятельность церкви давала к этому немало поводов. Особенно сильны антицерковные настроения были в Германии, где недовольны церковью были практически все сословия, и прежде всего крестьяне и ремесленники: первых разоряла церковная десятина, а продукция ремесленников проигрывала конкуренцию не облагаемой налогом продукции монастырей. Все это, а также огромные суммы денег, которые Ватикан вывозил из Германии, и моральное разложение духовенства, не могло не вызвать противодействия.
18 октября 1517 года папа Лев X выпустил буллу об отпущении грехов и продаже индульгенций в целях «Оказания содействия построению храма св. Петра и спасения душ христианского мира». Менее чем через две недели после этого немецкий богослов Мартин Лютер сформулировал свои «95 тезисов» и отправил их письмом к архиепископу Майнцскому (по легенде: прибил к дверям виттенбергской Замковой церкви). В них он выступил против продажи индульгенций и власти папы над отпущением грехов. Эти идеи упали на благодатную почву и довольно быстро обрели в Германии множество сторонников, гонения против которых не замедлили себя ждать.
Во Франции, где сложилась сильная королевская власть, ситуация была несколько иной, поскольку католическая церковь здесь была ограничена в своих претензиях. Однако и сюда проникли идеи Реформации, приобретя свой, французский колорит. Так, «уже в 1520 году в небольшом городе Мо на реке Марне, поблизости от Парижа, существовала группа богословов-радикалов, которые переводили Новый Завет и преподавали вызывавшее тревогу учение. Правительственные борцы с ересью вскоре разогнали этих несчастных вольнодумцев» (У. С. Дэвис. «История Франции с древнейших времен до Версальского договора»).
Вскоре во Франции появились и собственные теоретики протестантизма — Жак Лефевр, Жерар Руссель[42] и Гийом Фарель. Им обязаны возникновением первые гугенотские общины, которые существовали под покровительством Маргариты Наваррской, сестры французского короля Франциска I. Изначально, кстати, слово «гугенот» употреблялось применительно к протестантам их противниками в оскорбительном, насмешливом ключе. Оно произошло от слова «гуго» — пренебрежительного прозвища швейцарцев, но со временем, когда Реформация распространилась во Франции, оно прижилось и среди самих французских протестантов.
Святой престол, когда понял, сколь опасны для него протестанты, решил применить в борьбе с ними проверенный метод и натравил на них инквизицию. Из инквизиции попытались сделать даже более действенное орудие, чем она была прежде. «21 июля 1542 г. папа Павел III учредил буллой «Licet ab inicio» «священную конгрегацию римской и вселенской инквизиции, ее священное судилище» с правом действия «во всем христианском мире, по сю и по ту сторону гор» (Альп. — Н. М.), во всей Италии, и подчиненную римской курии» (И. Р. Григулевич).
Светские власти тоже не дремали, и если вести речь о Франции, даже трудно сказать, кто нанес протестантам больший урон — они или инквизиция. Сначала — после периода относительной веротерпимости — король Франциск I приказал конфисковать все протестантские сочинения и запретил гугенотам под угрозой смертной казни устраивать свои богослужения. Затем, в 1555 году, король Генрих II издал эдикт, который грозил гугенотам сожжением. При Франциске II, в 1559 году, была учреждена особая комиссия — «Огненная палата», следившая за исполнением эдиктов о еретиках.
Однако несмотря на драконовские меры, к середине XVI века во Франции существовало почти 5 тысяч гугенотских общин. Точнее их следует называть кальвинистскими, поскольку наибольшую популярность среди французских протестантов приобрело учение Жана Кальвина. Первое издание его труда «Наставления в христианской вере» датируется 1536 годом. Если Мартин Лютер действовал по принципу «убрать из церкви все, что явно противоречит Библии», то Кальвин пошел дальше — он убрал из церкви все, что в Библии не требуется. Кальвинизм характеризуется склонностью к рационализму и недоверием к мистицизму.
Тут надо заметить, что Кальвин и его сторонники действовали в отношении своих противников столь же жестоко, как и католическая церковь. В Женеве, где они захватили власть, только в 1546 году было вынесено 58 смертных приговоров.
Особенно поражает расправа над личным врагом Кальвина антитринитарием[43] Мигелем Серветом, которого заживо сожгли на медленном огне. Так что слухи, которые католики распространяли о зверствах протестантов, тоже выросли не на пустом месте.
По мере того, как кальвинизм укреплял свои позиции, противодействие ему католической церкви росло. Все это вылилось в серию гражданских войн между католиками и гугенотами. «Боевые действия велись беспорядочно — то в одном месте, то в другом, почти во всех частях Франции, где гугенотам удавалось создать себе хотя бы несколько опорных пунктов» (У. С. Дэвис).
Одним из самых громких событий религиозных войн была резня в Варфоломеевскую ночь (с 23 на 24 августа 1572 года), когда в одном только Париже было убито около 2 тысяч гугенотов, а во всей Франции — более 20 тысяч. И. Р. Григулевич в своей «Истории инквизиции» в привычном для него обличительном тоне сначала высказывается о том, как папская инквизиция вдохновляла людей на религиозные войны, а после упоминает Варфоломеевскую ночь, создавая впечатление, что инквизиция повинна в ней больше кого-либо другого.
Однако к Варфоломеевской ночи инквизиция не имела никакого отношения. Массовая резня была спровоцирована даже не папой римским, она была санкционирована французским королем Карлом IX и его матерью Екатериной Медичи и носила, скорее, политический, нежели религиозный характер. Впрочем, во Франции религия и политика были переплетены в столь тесный клубок, что при натяжении одной нити сразу натягивалась и вторая.
Игнатий Лойола как мессия контрреформации
Важным этапом и для инквизиции, и для католицизма в целом было появление на исторической арене детища Игнатия де Лойолы — ордена иезуитов, или Общества Иисуса. Иезуиты сыграли в XVI–XVII веках самую активную роль в контрреформации, то есть в движении, ставящем своей целью восстановление престижа и авторитета католической церкви в христианском мире.
Игнатий Лойола изначально не собирался становиться церковным деятелем — свой жизненный путь он собирался связать с воинской службой и даже начал делать военную карьеру, но был вынужден ее оставить. В 1521 году во время итальянских войн Лойола участвовал в обороне Памплоны, осаждаемой французскими и наваррскими войсками. Как он позже рассказывал сам, «приступ длился уже порядочное время, когда я был задет снарядом, который проскочил между моими ногами и ранил одну и сломал другую». Это ранение, после которого Лойола так до конца и не восстановился, повернуло его судьбу в совершенно ином направлении.
Находясь на лечении в фамильном замке и борясь за жизнь после нескольких мучительных операций, Лойола в конце концов начал выздоравливать и думал, как бы скоротать время. Он хотел погрузиться в чтение рыцарских романов, однако таковых в замке не оказалось, но религиозная литература — «Жизнь Иисуса Христа» и «Жития святых» — в наличии имелась. Выбирать не приходилось, и Лойола погрузился в изучение религиозных книг. Религия увлекла его настолько, что он задумал, когда поправит здоровье, совершить паломничество в Иерусалим. И через год осуществил это намерение, несмотря на все трудности такого путешествия.
Современники вспоминали Лойолу как человека, который горел религиозным пылом, а в своих проповедях был искренен до фанатизма. Вскоре после возвращения со Святой земли в Испанию эти проповеди стали причиной разбирательства в местной инквизиции, куда на Лойолу поступил донос. «В апреле 1527 года инквизиция даже посадила Игнатия в тюрьму, намереваясь возбудить против него формальный процесс по обвинению в ереси. Следствие заинтересовалось не только странными явлениями, которые имели место среди благочестивых последовательниц Лойолы, но и своеобразными утверждениями обвиняемого о чудодейственной силе, которую сообщает ему его целомудрие, и его странными теориями о различии между смертными и искупимыми грехами, которые, кстати, обнаруживают поразительное сходство с известными определениями иезуитских моралистов позднейшей эпохи» (Г. Бёмер. «История ордена иезуитов»). Ему вынесли приговор, запрещающий проповедовать под страхом отлучения от церкви; затем, правда, церковный суд полностью его реабилитировал. Но проведший 42 дня в заключении Лойола решил более не оставаться в Испании и отправился в Париж, где, как считается, и основал в 1534 году орден иезуитов.
Изначально это было обычное студенческое общество, в которое входили семеро друзей-единомышленников, давших обеты нестяжания, целомудрия и миссионерства в Святой земле. В случае невозможности выполнения последнего обета до наступления 1538 года было решено отправиться в Рим и предоставить себя в распоряжение Святого престола.
Что удивительно, в Париже на неистового проповедника снова донесли — сначала высшим чинам Парижского университета, где он приступил к обучению, а затем и инквизиции — уже французской. Последовала новая серия допросов, однако и на этот раз Лойола вышел сухим из воды.
Тем временем из-за войны Венеции с Турцией путь в Палестину оказался перекрыт, и не сумевшие добраться до Святой земли Лойола со товарищи, выполняя обет, явились в Рим. Здесь в 1539 году Игнатий добился аудиенции у папы Павла III и представил ему проект устава Общества Иисуса, где в дополнение к трем стандартным обетам послушания, целомудрия и нестяжания был добавлен четвертый: обет непосредственного послушания самому папе. Это не могло не понравиться понтифику, и 27 сентября 1540 года устав нового ордена был утвержден папской буллой «Regimini militantis ecclesiae».
«Лойола вопрошал: «Лютер требует реформы церкви?» И ответствовал: «Отлично, мы ему противопоставим нашу контрреформу. Враги истинной веры противопоставляют науку церкви? Хорошо, церковники в ответ сами станут заниматься наукой, которая как была, так и останется служанкой богословия. Слуги дьявола хотят просвещения? Прекрасно, иезуиты откроют школы и университеты, которые будут служить церкви. Наши противники просят книг? Превосходно, они их получат, но это будут книги, в которых будет низвергаться ересь и прочая крамола» (И. Р. Григулевич).
Именно по совету Лойолы Павел III решил учредить в 1542 году папскую инквизицию, которая получила право проводить следствие и над церковными чинами, и над еретиками, и над простыми верующими. При этом сам основатель ордена иезуитов тоже не собирался стоять в стороне и молча смотреть, как Реформация охватывает католический мир. По большому счету, иезуиты на пару со священной конгрегацией римской и вселенской инквизиции стали основными орудиями папского престола, с помощью которого понтифики боролись с ересями.
На волнах Реформации — в натурфилософию
Как водится, в периоды, когда религия приносит людским душам боль и страдание, а верить во что-то хочется и надо, ум побуждает своих носителей обратиться или к мистике, или к науке. XVI век характеризуется тем, что разочарованные правящей католической верхушкой и погрузившиеся с головой в болезненный поиск веры люди обратились к натурфилософии.
Безусловно, свою роль здесь сыграли и инквизиционное преследование Галилео Галилея и чуть позже (в начале XVII века) осуждение труда Николая Коперника «Об обращении небесных тел». Едва ли не все, что осуждалось церковными иерархами, вызывало бурный интерес у населения христианского мира. Воистину черный пиар был лучшим пиаром во все времена!
Натурфилософия ставила «мудрость выше знания и науки, а чувство гуманности, дух прощения, сострадание любви, добродетели, имеющие своим источником мудрость, — выше веры, предписанной церковью с ее окостеневшим в бездушном формализме учением. Таким образом, свою жизненную задачу натурфилософы видели в том, чтобы обратить на пользу воспитания человека всю совокупность человеческого знания, «всемудрость», чтобы вести род человеческий культом всеобщего просвещения к высшей ступени развития, к той безмятежности духа, которая возвышается над всеми заботами будничной жизни» (Г. Шустер).
При этом труды натурфилософов были пронизаны глубокой религиозностью, что автоматически делало их опасными с точки зрения церковной верхушки, — особенно если учесть растущую популярность книгопечатания.
В 1559 году под строгим инквизиционным надзором вышло первое официальное издание Index Librorum Prohibitorum («Индекс запрещенных книг»), идея которого была не нова и уходила корнями в незапамятные времена. Целью составления «Индекса» было названо ограждение веры и нравственности от посягательств и богословских ошибок. Книги, прошедшие цензуру, печатались с грифом Nihil obstat («Никаких препятствий») и Imprimatur («Да будет напечатано») на титульном листе.
Неугодные церкви сочинения и прежде подвергались либо политической, либо церковной цензуре. Но с 1559 года эта практика была поставлена на поток.
В 1572 году была сформирована специальная конгрегация, которой вменили в обязанность выявлять запрещенную литературу, вносить дополнения в новые издания «Индекса», а также давать указания по исправлениям в случаях, если книгу в целом можно было не запрещать, но требовалось внести в нее какие-либо изменения.
Во Франции «Индекс запрещенных книг» применялся неукоснительно на протяжении всего периода его существования. Среди книг, с которыми боролась инквизиция, можно встретить не только труды Жана Кальвина, Рене Декарта, Шарля Монтескье, Николя Мальбранша, Вольтера, Жан-Жака Руссо, но и, скажем, сочинения Оноре де Бальзака, Жорж Санд…
Какие именно книги запрещались церковью?
«1. Все тексты Священного Писания, изданные некато-ликами.
2. Книги любого автора, защищающие ересь и раскол или стремящиеся любым способом разрушить самые основы веры.
3. Книги, специально направленные против церкви или христианских обычаев.
4. Книги всех некатоликов, посвященные вопросам религии, если не указано, что в них нет ничего противоречащего католической вере.
5. Книги и брошюры, в которых говорится о новых видениях, явлениях, пророчествах, чудесах или которые пропагандируют новых святых, если таковые были опубликованы без соблюдения канонических правил.
6. Книги, оспаривающие или высмеивающие любой католический догмат; защищающие ошибки, осужденные папским престолом; низвергающие авторитет божественного культа; стремящиеся разрушить церковную дисциплину; умышленно оскорбляющие церковную иерархию или клир и церковь.
7. Книги, поучающие или рекомендующие любые суеверия, колдовство, гадание, предсказания, магию, вызов духов и тому подобное.
8. Книги, провозглашающие законными дуэль, самоубийство, развод и доказывающие, что масонство и им подобные организации не только не вредные, но и полезные для церкви и гражданского общества.
9. Порнографические книги.
10. Литургические книги, апробированные папским престолом, если в них имеются изменения.
11. Книги, распространяющие апокрифические, или запрещенные, или отмененные папским престолом индульгенции.
12. Любого рода изображения Христа, Девы Марии, ангелов, святых и других «божьих слуг», если они не отвечают духу и наставлениям церкви.
Канонический кодекс запрещал пользоваться «отлученными» книгами всем верующим и церковникам, за исключением кардиналов, епископов и других высших церковных чинов, без особого на то разрешения соответствующих церковных властей. Получавшие разрешение ими пользоваться обязывались не передавать их третьим лицам» (И. Р. Григулевич).
Однако несмотря на запреты, натурфилософские учения продолжали развиваться. Соответственно сочинения натур-философов продолжали встречать препятствия в виде новых изданий «Индекса запрещенных книг», что, впрочем, только возбуждало к ним, как ко всему запретному, все больший интерес.
Инквизиция и алхимики
В XVI столетии европейские умы захватило увлечение такой специфической областью натурфилософии, как алхимия. Его не избежали даже коронованные особы, жаждавшие заполучить философский камень, необходимый для превращения неблагородных металлов в золото и создания эликсира бессмертия.
С точки зрения инквизиции алхимию следовало осуждать как ересь, так как многие относились к алхимическим учениям с особой, глубокой религиозностью и черпали в ней смысл своего бытия. Философия алхимиков не придавала особой значимости смерти Христа во имя искупления человеческих грехов и учению о рае. Она учила, что божественный дух, заложенный в Иисусе Христе, содержится во всяком человеке, являя собой зерно вечной жизни, и познание этой истины доступно всем, кто живет чистой духовной жизнью, полон любви и мудрости.
В этом, безусловно, можно было усмотреть признаки ереси, и еще в первой половине XIV века папа Иоанн XXII запретил алхимию в Италии, что, впрочем, не уменьшило число искателей философского камня. Среди них, кстати, было немало монахов, которые производили свои опыты в монастырских стенах.
Пожалуй, массовый захват умов подобным учением был бы для церкви не менее опасным, чем распространение в Лангедоке альбигойской ереси в XIII веке. Но среди алхимиков не наблюдалось централизации: они действовали, скорее, поодиночке, предпочитая не сбиваться в группы — а следовательно, не представляли угрозы как секта. Алхимия была уделом избранных, она требовала образования и немалых денежных вложений. К тому же ею занимались многие сильные мира сего, а взять их в оборот инквизиции не всегда было под силу. Это происходило только в исключительных случаях, и, во всяком случае, во Франции до преследований высокопоставленных алхимиков дело никогда не доходило.
Что же касается людей рангом пониже, то их могли привлечь к ответственности, например, по обвинению в мошенничестве (инквизиция, как ни странно, иногда занималась и такими делами), или, как это ни парадоксально, в случае прямо противопожном, если возникали предположения, что им удалось добиться успеха в своих опытах. За секретами таких алхимиков велась настоящая охота, их мечтали заполучить короли. А так как адепты алхимических учений, прямо скажем, не горели желанием делиться своими тайнами, то инквизиция привлекалась, чтобы принудить их к диалогу. К занятиям алхимией всегда можно было при желании примешать обвинение в колдовстве, что часто и делалось.
Впрочем, и это помогало не всегда, но вовсе не потому, что, как пишет Г. Шустер, «адептам не разрешалось открыто говорить о тайных учениях, даже если они сами проникли и постигли их смысл, ибо считалось несомненным, что разглашение тайны о приготовлении философского камня влечет за собою мгновенную смерть. Самыми страшными пытками невозможно было вынудить признание у убежденных алхимиков». Мы знаем, как инквизиция умела развязывать языки, и, следовательно, можем предположить, что причина невозможности выведать секрет философского камня даже с помощью методов инквизиции совсем в ином — в отсутствии этого секрета.
Вокруг алхимии существовало множество мифов. Те, кто ею занимались, жаждали наживы, но так как неблагородные металлы не спешили превратиться в золото, да и вечная жизнь не стучалась в двери алхимических лабораторий, интерес к алхимии уже к концу XVI века стал стремительно угасать.