Я: «Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской Церковью. Когда я проповедую, я говорю многое, что у нас общее с вами, например, что есть Бог, и вы веруете в часть того, что я проповедую; но в то же время вы можете быть еретиком, отказываясь верить в другие вещи, которым следует веровать».
Обвиняемый: «Я верую во все то, во что должен веровать христианин».
Я: «Эти хитрости я знаю. Вы думаете, что христианин должен веровать в то, во что веруют члены вашей секты. Но мы теряем время в подобных разговорах. Скажите прямо: веруете ли вы в Бога-Отца, Бога-Сына и Бога — Духа Святого?»
Обвиняемый: «Верую».
Я: «Веруете ли вы в Иисуса Христа, родившегося от Пресвятой Девы Марии, страдавшего, воскресшего и восшедшего на небеса?»
Обвиняемый (быстро): «Верую».
Я: «Веруете ли вы, что за обедней, совершаемой священнослужителями, хлеб и вино Божественной силой превращаются в тело и кровь Иисуса Христа?»
Обвиняемый: «Да разве я не должен веровать в это?»
Я: «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы веровать, а веруете ли?»
Обвиняемый: «Я верую во все, чему приказываете веровать вы и хорошие ученые люди».
Я: «Эти хорошие ученые принадлежат к вашей секте; если я согласен с ними, то вы верите мне, если же нет, то не верите».
Обвиняемый: «Я охотно верую, как вы, если вы поучаете меня тому, что хорошо для меня».
Я: «Вы считаете в моем учении хорошим для себя то, что в нем согласно с учением ваших ученых. Ну, хорошо, скажите, верите ли вы, что на престоле в алтаре находится тело Господа нашего Иисуса Христа?»
Обвиняемый (резко): «Верую этому».
Я: «Вы знаете, что там есть тело и что все тела суть тела нашего Господа. Я вас спрашиваю: находящееся там тело есть истинное тело Господа, родившегося от Девы, распятого, воскресшего, восшедшего на небеса и т. д.?»
Обвиняемый: «А вы сами верите этому?»
Я: «Вполне».
Обвиняемый: «Я тоже верую этому».
Я: «Вы верите, что я верю, но я вас спрашиваю не об этом, а о том, верите ли вы сами этому?»
Обвиняемый: «Если вы хотите перетолковывать все мои слова по-своему, а не понимать их просто и ясно, то я не знаю, как еще говорить. Я человек простой и темный и убедительно прошу вас не придираться к словам».
Я: «Если вы человек простой, то и отвечайте просто, не виляя в стороны».
Обвиняемый: «Я готов».
Я: «Тогда не угодно ли вам поклясться, что вы никогда не учили ничему несогласному с верою, признаваемой нами истинной?»
Обвиняемый (бледнея): «Если я должен дать присягу, то я готов поклясться».
Я: «Я вас спрашиваю не о том, должны ли вы дать присягу, а о том, хотите ли вы дать ее».
Обвиняемый: «Если вы приказываете мне дать присягу, то я присягну».
Я: «Я не принуждаю вас давать присягу, ибо вы, веря, что клясться запрещено, свалите грех на меня, который принудил бы вас к нему; но если вы желаете присягнуть, то я приму вашу присягу».
Обвиняемый: «Для чего же я буду присягать, раз вы не приказываете этого?»
Я: «Для того, чтобы снять с себя подозрение в ереси».
Обвиняемый: «Без вашей помощи я не знаю, как приступить к этому».
Я: «Если бы мне пришлось приносить присягу, то я поднял бы руку, сложил бы пальцы и сказал: «Бог мне свидетель, что я никогда не следовал ереси, никогда не верил тому, что несогласно с истинной верой».
Тогда он бормочет, как будто не может повторить слов, и делает вид, что говорит от имени другого лица так, что, не принося настоящей присяги, он в то же время хочет показать, что дает ее. В других случаях он обращает присягу в своего рода молитву, например: «Да будет мне свидетелем Бог, что я не еретик».
И если его после этого спрашивают: «Поклялись ли вы?», то он отвечает: «Разве вы не слушали?»
Прижатый к стене, обвиняемый обращается к милосердию судьи и говорит ему: «Если я согрешил, то я согласен покаяться; помогите мне смыть с себя несправедливое и недобросовестное обвинение». Но энергичный инквизитор не должен позволять останавливать себя подобным образом, он должен неуклонно идти вперед, пока не добьется от обвиняемого сознания в заблуждениях или, по меньшей мере, открытого отречения под присягой, так что если позднее обнаружится, что он дал ложную клятву, то его можно будет, не подвергая новому допросу, передать в руки светской власти. Если обвиняемый соглашается клятвенно подтвердить, что он не еретик, то я говорю ему следующее: «Если вы собираетесь дать присягу для того, чтобы избежать костра, то ваша присяга меня не удовлетворит ни десять, ни сто, ни тысячи раз, ибо вы взаимно разрешаете друг другу известное число клятв, данных в силу необходимости. Кроме того, если я имею против вас, как думаю, свидетельства, расходящиеся с вашими словами, ваши клятвы не спасут вас от костра. Вы только оскверните вашу совесть и не избавитесь от смерти. Но если вы просто сознаетесь в ваших заблуждениях, то к вам можно будет отнестись со снисхождением».
Выдержки из «Альбигойской истории»Пьера де Во-де-Серне
Мы не можем предать забвению чудо, свершившееся в этой крепости в присутствии графа[45]. К нему подвели двух еретиков; один из них имел в этой секте сан «совершенного», другой же был еще новообращенным или учеником первого. Посоветовавшись со своими людьми, граф решил предать обоих огню. Однако второй еретик, тот, что был, по-видимому, учеником первого… принялся каяться и пообещал отречься от ереси и во всем повиноваться Римской Церкви. Из-за этого среди наших возникло великое несогласие: одни говорили, что его не следовало предавать смерти, другие, наоборот, доказывали, что его необходимо казнить, ибо было ясно, что он еретик, а что до его обещаний, то можно было предположить, что они скорее продиктованы страхом близкой смерти, чем любовью к христианской вере. И что же? Граф согласился, что его следует сжечь — на том основании, что если он и в самом деле раскаялся, то огонь послужит искуплению его грехов, если же он солгал, то он будет наказан за свое вероломство. И вот их обоих крепко-накрепко связали, пропустив толстые и прочные веревки вокруг ляжек, живота и шеи, а руки связали за спиной. Затем у того, кто казался покаявшимся, спросили, в какой вере он хочет умереть; и он ответил: «Я отрекаюсь от безбожной ереси и хочу умереть с верою в Святую Римскую Церковь, и молюсь, дабы огонь сей послужил мне чистилищем». Тогда вокруг столба был разведен большой костер. Тот, кто был «совершенным» в среде еретиков, сгорел в одно мгновение; другой же вышел из огня невредимым, связывавшие его весьма крепкие узы мгновенно расторглись, и он вышел из огня без малейшего следа ожогов, слегка пострадали лишь кончики пальцев.
Из крепости вывели Эмерика, бывшего сеньором Монреаля, и примерно восемьдесят других рыцарей. Благородный граф предложил их всех повесить; но когда повесили Эмерика, бывшего крупнее других, виселица обрушилась, так как из-за большой спешки ее стойки были недостаточно глубоко врыты в землю. Граф, видя, какая из этого может выйти задержка, приказал перебить тех, кто еще остался. Паломники набросились на них с превеликим усердием и всех перебили в мгновение ока. Владелицу укрепленного замка, приходившуюся Эмерику сестрой и бывшую закоренелой еретичкой, бросили в колодец, и граф приказал забросать ее сверху камнями. Несметное число еретиков наши паломники с великой радостью сожгли на костре.
Мы нашли там (в Морлоне, вблизи Роде) семь еретиков из секты вальденсов; их тотчас же привели к легату, они вполне определенно сознались в своем неверии и были схвачены нашими паломниками, которые их с великой радостью предали огню.
…Итак, аббат (Пьер де Во-де-Серне говорит о себе в третьем лице. — Н. М.) приказал, чтобы сеньор укрепленного замка и все, кто находился внутри, даже посвященные еретики, если они желают примириться с Церковью и отдать себя в ее руки, вышли наружу и оставили замок на попечение графа; даже «совершенные» члены секты, число которых было весьма велико, могли выйти, если они согласны были обратиться в католическую веру. При этих словах один благородный рыцарь из ревностных католиков, по имени Робер Мовуазен, узнав, что еретики, ради чьей погибели и пришли сюда паломники, могут быть отпущены, и, опасаясь, как бы страх не заставил их выполнить то, что от них требовали наши, — ведь они были уже пленниками — принялся возражать аббату. Он сказал, что наши ни в коем случае не последуют за ним, на что аббат ответил: «Ни о чем не беспокойтесь, я думаю, что очень немногие обратятся».
После того, как это было сказано, наши, неся впереди процессии крест, а позади — знамя графа, вошли в город с пением Те Deum laudamus («Тебя, Бога, хвалим») и направились к церкви; освятив ее по католическому обряду, они воздвигли на ее вершине крест Господа, а в другом месте подняли знамя графа: ведь это Христом был взят город, и по справедливости его символ должно было установить на самом высоком месте, в ознаменование победы христианской веры. Граф же еще не вошел в город.
Свершив это, почтенный аббат де Во-де-Серне, бывший вместе с графом во главе осаждавших и с великим рвением служивший делу Иисуса Христа, узнав, что в одном из домов собралось множество еретиков, направился туда со словами мира и спасения и с желанием обратить их к добру; те, однако, оборвали обращенную к ним речь, вскричав как один человек: «Что вы нам проповедуете? Мы не принимаем вашей веры. Мы не признаем Римской Церкви, ваши старания напрасны. Мы верны братству, от которого нас не отторгнет ни жизнь, ни смерть». Услышав это, досточтимый аббат тотчас покинул этот дом и пошел к женщинам, собравшимся в другом жилище, дабы обратиться к ним со словом проповеди. Но как ни были тверды и упрямы в своем заблуждении еретики-мужчины, он нашел женщин еще более упрямыми и еще глубже погрязшими в ереси. Затем в укрепленный город вошел наш граф и, как добрый католик, желающий, чтобы каждый получил спасение и приобщился к знанию истины, он пошел туда, где были собраны еретики, и принялся уговаривать их обратиться в католическую веру; но поскольку не последовало никакого ответа, он приказал вывести их за укрепления; там было