Действительно, организовав два крестовых похода одновременно, Иннокентий III мог обещать личное содействие лишь с большими оговорками. Поскольку лангедокское предприятие поглощало массу денег, латеранская канцелярия немедленно и принялась рассылать по всей Европе просьбы о поддержке и субсидиях. Иннокентий рекомендовал Симона и его дело архиепископам Южной Франции, прелатам Лиона и Безансона, графам Савойи, Женевы и Макона, консулам Авиньона, Сен-Жиля, Нима, Монпелье, Тараскона, Нарбонна. В письме императору Оттону он превозносил успех великой армии, выставленной против ереси: «Великолепная победа — у врагов веры отнято пятьсот городов и замков!» Он преувеличивал — у него имелось письмо Симона де Монфора с точными данными, но легатам было выгоднее раздуть успех. Папа хотел, чтобы в каждой епархии все население приняло участие в выделении денег на крестовый поход. Все клирики должны будут пожертвовать часть своих доходов. Все сеньоры, под властью которых живут евреи, заставят их прекратить преследование крестоносных должников. Наконец, рыцарям, которых Монфор сумел удержать при себе, Иннокентий советовал набраться терпения и продолжать сражаться под началом своего командира: к Пасхе отправка новой субсидии позволит выплатить им жалованье вместе со всей задолженностью.
В том, что после взятия Каркассона великая армия развалилась, не было вины Симона и легатов. В идеальном варианте они рассчитывали покончить с ересью и ее пособниками с первого удара. Петр из Во-де-Сернея говорит без обиняков: «Если бы крестоносцы пожелали остаться в Лангедоке и двинуться дальше, то с теми силами, какими они располагали, им бы ничто не могло противостоять; они быстро бы заняли всю эту землю. Но этому помешали козни Сатаны, врага нашего предприятия. Впрочем, сам Бог не пожелал, чтобы война была закончена сразу же. Он предпочел, чтобы одни воины Христа прибывали вслед за другими и чтобы тем самым в акции приняло участие как можно больше людей, получив отпущение грехов и обретя вечное спасение».
Эта религиозная концепция крестового похода плохо согласовалась с военными и политическими нуждами, с которыми были вынуждены считаться его руководители. Когда группы рыцарей приезжают одна за другой, маленькими порциями, чтобы только выполнить свой сорокадневный обет и спешно вернуться на родину, уступая место новым отрядам, то такие перебои и постоянная смена личного состава могут лишь навредить предприятию и затянуть борьбу до бесконечности.
Столь же неприятной помехой для Симона де Монфора и его товарищей была необходимость щадить графа Тулузского. Папа не хотел, чтобы на Раймунда VI нападали, потому что тот попросил Церковь о примирении и не принял открыто сторону ереси. А легаты видели в нем главную опору сектантов, врага, которого, если хочешь искоренить κатаризм в Лангедоке, надо обезвредить и вынудить просить пощады. Раскаяние Раймунда — блеф чистейшей воды! Чтобы не допустить его прощения и примирения с Церковью, они чрезвычайно искусно уклонялись от выполнения категорических приказаний Рима. Ведя себя высокомерно и выдвигая неприемлемые требования, они рассчитывали вынудить графа сбросить маску и перейти в другой лагерь. Но Раймунд видел эту опасность и не желал этого делать. Встать во главе противников религии и крестового похода — разве это не значит дать повод к действию врагам, чью неумолимость и готовность обобрать его он ощущал постоянно? Поэтому он сохранял приверженность католицизму и непрестанно демонстрировал свою ортодоксальность.
В то время как Симон де Монфор зажигал костры и занимал — замок за замком, город за городом — обширный домен, на который он положил глаз, дипломаты на конференциях и Соборах состязались в лукавстве. Вся эта проблема имела еще несколько аспектов: частные притязания Педро Арагонского, поначалу хранившего нейтралитет, в потом занявшего враждебную позицию по отношению к крестоносцам, и прежде всего — нерешительность и резкие перемены настроения Папы. Его плохо слушались и плохо информировали, его собственные наклонности резко не совпадали с тем, на чем настаивали апологеты насилия, и потому Иннокентий III то дезавуировал своих легатов, то давал им карт-бланш. Перед нами — сложное и во многих местах запутанное плетение ткани исторического события, где, как и во всех человеческих делах, соседствуют драма и комедия.
* * *
После взятия Каркассона и смерти виконта Безье — умершего от болезни, как утверждают одни, убитого, как говорят другие, — положение графа Тулузского в армии вторжения стало невыносимым. Внешне казалось, что он далек от разрыва с вождями похода: он по-прежнему держался дружелюбно по отношению к ним и даже планировал брак собственного сына с дочерью Монфора! Но эта видимость согласия исчезла, когда аббат Сито потребовал от графа и консулов Тулузы выдать ему еретиков и подозрительных лиц своего города. Их список он составил сам. Однако обвиненные бюргеры выразили энергичный протест, заявив, что они не еретики и не пособники ереси. Консулы отказались выдавать своих земляков. «Тулуза, — говорили они, — католический город: разве он не жег катаров при графе Раймунде V?» Они апеллировали к Папе и отправили к нему депутацию. Со своей стороны, Раймунд VI жаловался, что все это направлено непосредственно против него; он напоминал, что легат Милон дал ему отпущение, и с негодованием обличал методы Арнольда Амальрика. Он сам поедет к Папе, чтобы изложить свои претензии и осведомить его о несправедливостях, которые творят легаты. «Зачем ехать в Рим? — якобы ответил ему аббат Сито. — Вам незачем так беспокоиться и тратить деньги на дорогу. Того же результата вы добьетесь при переговорах с нами».
Легаты боялись его встречи с Иннокентием III. Тем не менее Раймунд составил завещание и стал готовиться к отъезду в Италию. Но его противники не привыкли отступать. Аббат Сито отлучил консулов Тулузы и наложил на город интердикт, а потом поехал в Прованс и вынес такой же приговор марсельцам, взбунтовавшимся против его власти. 6 сентября 1209 г. легаты созвали Собор в Авиньоне. Здесь было издано несколько очень суровых декретов против еретиков и их сообщников. Еще серьезней был тот факт, что Собор снова отлучил графа Тулузского и наложил интердикт на весь его домен. «Поскольку он не выполнил обязательств, которыми обуславливалось его примирение с Церковью, — писали легаты Иннокентию III, — он лишен всех прав. Так что графство Мельгей по закону принадлежит Церкви, как и семь крепостей, переданных в наши руки. По той же причине жители Авиньона, Нима и Сен-Жиля должны принести оммаж непосредственно Святому Престолу за все, чем они владеют».
Они поторопились: Иннокентий III не давал ни приказа, ни дозволения на подобную расправу, совершенную от имени его представителей. Милон и епископ Рье попытались оправдать свой поступок. «Граф Тулузский — клятвопреступник, враг всякого мира и всякой справедливости. Он определенно замешан в убийстве Петра де Кастельно, потому что всегда принимал у себя убийцу. Если мы наложили интердикт на Тулузу и отлучили консулов, так это потому, что они не пожелали выдать крестоносцам многочисленных сектантов, которые живут в их городе». Легаты, правда, добавляли, что отлучение графа не абсолютно и предполагает отсрочку: они дали ему время на выполнение требований Церкви до праздника Всех Святых. После этого приговор вступит в силу. Однако показательны их настойчивые просьбы Папе не верить словам Раймунда и ни в чем с ним не соглашаться. «Опасайтесь, — писал Милон, — этого ловкого языка, источающего ложь и оскорбления. Если, избави Бог, граф добьется от вас возвращения своих замков, не дав нам необходимого удовлетворения, — все, что было сделано в Лангедоке против ереси и во имя мира, будет сведено на нет. И тогда лучше было бы не начинать предприятия, чем прекращать его подобным образом». Епископ Рье, в свою очередь, советовал преемнику св. Петра, когда тот будет принимать графа Тулузского, противопоставить ему твердость того камня, на котором Христос воздвиг свою церковь. «По милости Бога и вашей ныне граф так крепко скован, что не может более ни совершить малейшего мятежного движения, ни нарушить ваших священных приказаний, если только, — добавлял епископ с горечью, — влияние некоторых людей не сделает напрасными все меры, принятые против него». Таким образом, посланники Папы боялись, что их действия будут дезавуированы; именно это и собирался сделать Иннокентий III.
В январе 1210 г., вскоре после неожиданной смерти легата Милона, Раймунд VI прибыл в Рим в сопровождении тулузских делегатов. При описании дальнейших событий историк попадает в очень затруднительное положение. Монах из Сернея утверждает, что Папа осыпал графа насмешками и оскорблениями, называл его «нечестивцем, гонителем Христа, врагом веры», так что Раймунд в отчаянии даже «уже не знал, что и делать». По словам автора «Песни», он был принят с распростертыми объятиями: «Папа подарил ему дорогой плащ, ценное золотое кольцо, один камень в котором стоил пятьдесят марок серебром, и коня. Они стали сердечными друзьями». Возможно, поэт преувеличивает знаки благоволения, оказанные Иннокентием князю, по меньшей мере находящемуся у него на подозрении, но можно ли принимать на веру свидетельство монаха из Сернея, столь ожесточенного против Раймунда? Зачем Иннокентию было выводить из себя графа Тулузского, который еще мог, если его довести до крайности, погубить все крестоносное дело? Все действия и послания Папы показывают, что он должен был вести себя осторожно в отношении графа. Петр из Во-де-Сернея противоречит сам себе, добавляя, что граф в надежде снискать милость Папы сделался кротким и покорным и подписал все его требования. Того, кто сдается на милость победителя, так резко не бранят. Лучше поверим самому Иннокентию III: «Поскольку граф Тулузский приехал в Рим и обещал дать нам полное удовлетворение, мы озаботились его почтить».
Три письма, которые после этой встречи Папа направил архиепископу Нарбоннскому, аббату Сито и епископу Рье, были всего лишь официальным сообщением об отмене мер, принятых его легатами. Всего через несколько месяцев после резни в Безье инициатор крестового похода уже находил, что дело зашло слишком далеко!