«Вы покарали графа, сославшись на то, что он не выполнил всех своих обязательств. Граф же утверждает, что воплотил в жизнь большую часть статей договора, заключенного с Милоном. Он доказывает это, приводя свидетельства церквей, которым возместил ущерб, и изъявляет готовность сдержать и остальные обещания. Кроме того, он уверяет, что его всегда необоснованно подозревали в отсутствии правоверия, и умолял нас позволить ему оправдаться по этому пункту перед нами, чтобы мы могли вернуть ему замки. Он их передал только в качестве гарантии, и если их собираются удерживать до бесконечности, это, как утверждает он, нанесет ему большой вред. Вы говорите, что он лишен прав на эти крепости за нарушение слова; однако неприлично, чтобы Церковь обогащалась путем грабежа чужих владений. Движимые апостолической благосклонностью и в согласии с мнением нашего совета мы решили: тот факт, что он «еще не выполнил всех статей договора, не лишает его прав на собственность; кроме того, мы не желаем, воспользовавшись его обязательством, лишать его определенных городов в случае, если он не выполнит всех наших приказаний. Исходя из того же принципа, мы повелели христианской армии, действующей по нашим предписаниям против еретиков, не трогать его домена».
Что в конечном счете приказал Иннокентий III? Пусть через три месяца после получения его письма легаты созовут Собор с целью разбирательства, действительно ли граф виновен в ереси и причастен ли он к убийству Кастельно. Если найдется кто-нибудь, кто обвинит его по закону в этих двух преступлениях, пусть легаты начнут судебный процесс, но без вынесения окончательного приговора. Материалы следствия они передадут в Рим, и приговор вынесет уже папская юстиция. Если такого обвинителя не окажется, они разрешат графу оправдаться самому, и если граф примет такой способ оправдания и действительно докажет свою невиновность, они должны будут публично объявить его христианнейшим и возвратить ему замки, как только он выполнит принятые на себя обязательства. Если же граф не явится или выразит недовольство формой оправдания, сочтя ее недостаточно справедливой, дело опять-таки следует передать в Рим и ждать приговора, который будет вынесен здесь. Что касается консулов Тулузы, то Папа объявлял, что получил от них полное удовлетворение и что от интердикта их следует освободить.
У легатов не могло остаться иллюзий — их считают алчными до добычи; Иннокентий не позволял им самим ни судить графа Тулузского, ни обирать его; он хотел, чтобы последнее слово в этом деле осталось за его судом. По отношению к епископу Рье и прелатам Нарбонна и Экса он не потрудился даже сгладить неприятное воздействие этого выговора и этих решений. В более деликатной форме он их изложил аббату Сито. Для этого в бесконечной преамбуле Папа использовал множество риторических приемов. Он расточал похвалы тому, как аббат руководит великим делом крестового похода, и называл его «столпом, на коем держится это священное здание». Но при всех дифирамбах Папа дает понять, что не может доверить ему дело примирения графа с Церковью. «Это поручается магистру Федизию не как легату, — спешит добавить Иннокентий, — а просто как представителю Рима. «Впрочем, он будет только выполнять твои предписания; он станет твоим инструментом, твоим органом, наживкой, скрывающей рыболовный крючок твоей проницательности. Раймунд поведет себя как больной, для которого милосердный врач смягчает горечь лекарства; он спокойнее примет твое средство из рук другого». Ехидный способ показать аббату Сито, что граф видит в нем личного врага и что в интересах Церкви лучше, чтобы отпущение ему давал другой уполномоченный Папы, не столь подозрительный.
Этот удар был для Арнольда-Амальрика и Симона де Монфора тем болезненней, что в конце 1209 и начале 1210 г. продвижение крестоносцев, похоже, замедлилось. Устрашенные первыми побоищами и взятием основных центров ереси: Безье, Каркассона, Памье, Альби, — катары поначалу не оказали серьезного сопротивления. Пока они укрывались в горах, отъявленный покровитель нечестивцев — Раймунд-Рожер, граф де Фуа — не рискнул выказать неповиновение. Но когда великая армия оставила дело незаконченным и повернула на север, они пришли в себя. Кастр и Ломбер, важные крепости, вновь стали катарскими, и граф Фуа опять занял враждебную позицию. Нужно было предпринимать новое усилие.
Тревогу, вызываемую этим откатом в завоевании, дополнительно усиливала позиция внешней власти и соседей. Было известно, что Филипп Август к крестовому походу относится неодобрительно. Раймунд VI, после возвращения из Рима еще раз ездивший к нему просить помощи, не получил ничего, но был хорошо принят. Его новое обращение к императору Оттону также не принесло результатов. Но Педро II, его шурин, был явно не расположен позволить Монфору и его легатам захватить весь Юг под предлогом спасения веры. Его репутация христианнейшего государя не позволяла ему открыто объявить себя врагом крестоносцев, но он постоянно вмешивался, затрудняя их продвижение. Исподтишка он подстрекал шателенов завоеванных земель восставать против захватчиков. В то же время он упорно отказывался принять от Симона де Монфора оммаж за виконтство Каркассон, как бы не признавая свершившегося факта. Весной 1210 г., решив выступить в защиту графа Фуа и его земель, он пригласил Раймунда-Рожера и Монфора на конференцию в Памье. Естественно, соглашение между ними, которого он добивался, не состоялось; Арагонец был для крестоносцев грозным препятствием. К нему было нельзя относиться как к врагу, и многие шателены приносили ему оммаж за свои крепости, чтобы избежать подчинения Симону де Монфору! Что станет с великим начинанием, если так начнут делать все?
Аббату Сито и его партии приходилось бороться не только с еретиками, но и с умеренными католиками, щепетильными людьми, врагами крайних мер, а также с Папой, слишком приверженным юридическим формальностям и, похоже, не желающим репрессий. Легаты не могли делать вид, будто не получали четких приказаний Иннокентия III, но собирались выполнять их так, чтобы эти приказы не стесняли их действий. Между Папой и его уполномоченными наметился конфликт.
* * *
Им еще и приказали простить тулузских горожан! А ведь, по их мнению, именно здесь следовало нанести удар. Пока не будет уничтожен этот очаг сопротивления, крестовый поход не мог закончиться. Но Тулуза была одним из тех «святых городов», которые в средние века все особенно почитали. Со своим лесом башен и колоколен, с церквами, теснящимися в ее стенах, с чудесной базиликой Сен-Сернен, розовеющей в лучах закатного солнца, с высокой, квадратной в сечении колокольней собора св. Стефана и святилищем Дорады в блеске золота и мозаик, красный город — колоссальный реликварий — не переставал притягивать и восхищать паломников. Большинство его населения оставалось католическим, но их правоверие было очень свободным, допускающим любые вольности, и именно этого монах из Сернея ему не прощает: «Tolosa, dolosa![53]». Он обращает по адресу Тулузы весь свой арсенал проклятий и изображает ее отравленной ядом ереси от самых истоков — от ариан до альбигойцев. Этот яд передавался от отца к сыну в крови ее бюргеров, заразивших им соседние города. И теперь это «гадючье племя» восстало против самого Бога!
Когда делегаты Тулузы, довольные приемом Папы, вернулись из Рима, они привезли буллу, даровавшую им прощение. Она была адресована трем легатам: аббату Сито, епископу Рье и магистру Федизию. «По примеру того, кто желает не гибели грешника, но истребления греха, и поскольку опасно долее держать под интердиктом город, готовый подчиниться, мы повелеваем вам направиться, лично и в кратчайший срок, в Тулузу. Вы отпустите грехи жителям и снимете интердикт, получив необходимые гарантии и приняв все полезные меры предосторожности. Если вы не сможете это делать все трое совместно, необходимо участие хотя бы двоих из вас». Папа не желал, чтобы Арнольд-Амальрик действовал в одиночку. Однако аббат Сито прибыл один, без обоих коллег, чтобы продиктовать статьи примирения и приступить к обычным формальностям. Тулузцы, недовольные слишком обременительными условиями, сослались на буллу и снова апеллировали к Риму. Начались переговоры. В них приняли участие также епископ Изесский и другие лица. Фульк, епископ Тулузский, активно нажимал на своих прихожан, чтобы они уступили без сопротивления.
Преимущество этого заклятого врага еретиков и Раймунда VI состояло в том, что он жил в Тулузе, чем и воспользовался, чтобы приобрести на жителей-католиков влияние, которое он полностью поставит на службу Монфору и приверженцам насилия. Какое-то время он вел двойную игру. Как церковный сеньор Тулузы, обязанный бережно относиться к горожанам и защищать интересы города, он поначалу делал вид, что уважает верность тулузцев Сен-Жильской династии[54]. Порой он даже изображал из себя независимого посредника между Тулузой и крестоносцами. По сути, он надеялся поссорить Раймунда с его подданными и подорвать светскую власть графа, прежде чем того изгонят. Он был всегда заодно с захватчиками Лангедока, даже до открытого перехода в их лагерь.
Он создал в Тулузе обширное братство, члены которого носили белый крест, — ополчение, всегда готовое защищать правую веру внутри города и вне его сотрудничать с легатами. Эта ассоциация вскоре стала такой агрессивной, что некоторые бюргеры сочли нужным отреагировать на ее появление. В нее входили прежде всего обитатели Старой части города, Сите, симпатизирующей старой вере и крестоносцам. Другая часть города, Бург, населенная умеренными и еретиками, противопоставила «белому братству» епископа «черное братство». «Бург и Сите, — пишет Гильом де Пюилоран, — Белые и Черные под враждебными знаменами часто вели меж собой пешие или даже конные сражения».
Под влиянием своего епископа Тулуза смирилась с условиями, выдвинутыми аббатом Сито, отозвала свою апелляцию и позволила легату действовать одному, лишь бы он в остальном придерживался инструкций Папы. Кроме того, она пообещала ему субсидию в тысячу ливров из муниципальной кассы, чтобы облегчить борьбу с ересью «и упрочить дело святой Церкви». Арнольд принял дар, признал весь город, старую часть и предместья, истинно католическим, и епископ Изесский, его советник, благословил горожан. Легат даже обязался подтверждать их ортодоксальность повсюду, где будут дурно отзываться о них. Но когда настал момент выплаты тысячи ливров, тулузцы, не сумев прийти к согласию, смогли выдать только половину этой суммы. Арнольд-Амальрик тотчас отлучил консулов и наложил на город интердикт. Возмущенные тулузцы сделали эту «циничную несправедливость» достоянием широкой общественности. Вновь начались переговоры между городом и представителями Святого Престола при посредничестве епископа Фулька. Жители согласились дать клятву, что в решении всех церковных дел они положатся «на правосудие и указания сеньора Папы». Взамен они получили от легатов «дозволение сохранить верность графу Тулузскому и остаться в его домене». Но Фульк обязал их выдать заложников — нескольких нотаблей, которых под сильной охраной препроводили к Симону де Монфору. По выполнении этого условия отлученные были прощены.