«Кто опять размалевал фасад моего дома?» Мы оба молчали. «Я спрашиваю: кто из вас только что оставил там надпись?!» – гневно повторила новенькая. «Расслабься, блондинка, злость тебе не к лицу». «Заткнись, Марко», – велела я ему. Женщина впилась в нас взглядом, словно сверлящим насквозь. «Вы считаете себя самыми умными, но ни хрена подобного». Ни хрена подобного, добавила она, ни хрена подобного, и это выражение, сеньор, не сочеталось с её лицом горожанки. «Вы просто шайка назойливых грубиянов, в следующий раз я обращусь в полицию». «И на кого же ты собираешься заявлять, ни хрена не зная о деревенской жизни?» И Марко шагнул к ней. «А ты, – сказала она, обращаясь ко мне, – ты, молчунья, хуже всех, и надеешься, что я не видела дохлых зайцев, которых ты подложила мне под дверь? Чего вы хотите, чёрт возьми, что с вами стряслось?» «А вы зачем здесь объявились? – спросила я, наконец. – Чтобы использовать нас, как все остальные чужаки? Чтобы потом отнять наши земли? Нам здесь не нужны те, кого невзлюбили в других местах». «Да что тебе известно!» – воскликнула она. «Я знаю, как выживать в этом посёлке, и мы не желаем терпеть у нас таких, как вы с мужем, потому что чужаки добавляют нам проблем». Белокурая женщина повернулась вполоборота, и когда Марко попытался пойти за ней, я его остановила, сеньор, потому что Марко может превратиться в дикую собаку, если его не посадить на привязь. «Это сделала Каталина», – сказала я Марко, когда новенькая уже почти вошла в свой дом. И в этот момент я поняла, что словом грубиянка меня письменно обозвала тоже Каталина.
Я заперла лавку на замок, повесила табличку «Скоро вернусь» и пошла вместе с Марко взглянуть, что же теперь украшает фасад новичков. И действительно, сеньор, надпись не лгала, потому что Каталина никогда не врёт. Самый паршивый боров сожрал лучший желудь, вслух прочитал Марко и захохотал. «Здесь живёт боров, здесь живёт боров!» – начал он кричать. А я ему: «Марко, Марко, заткнись». «Этот глупец не понимает, в кого он влюбился», – сказал он, продолжая смеяться. А я решила заглянуть в окно, как это делают жительницы нашего посёлка, чтобы потом посплетничать, и увидела, как только что вошедшая блондинка заспорила с Мигелем. Он жестикулировал, снова и снова посматривая на свой мобильник и указывал пальцем то на жену, то на ребёнка, то снова на жену. А она отрицательно качала головой и ходила по комнате взад-вперёд.
И вдруг рядом с нами появилась Каталина с грустно-сердитым выражением лица. «Не корчи такую печальную рожицу, ты выглядишь смешно», – заявил ей Марко. Каталина спросила: «Над чем ты смеёшься?», и прежде чем он ответил, я встряла и выкрикнула: «Это ты написала слово грубиянка на моём доме». «Потому что так и есть», – ответила Каталина. «А ты кто? Жёлудь?» «Да, Лея, я жёлудь, и самый вкусный, а Мигель такой же свинтус, как все остальные, он много говорит, болтает, забивает мне голову всякой всячиной, а потом вдруг – нет-нет-нет. Ты же сама сказала мне, что я для него даже слишком женственна». И тут Марко начал орать: «Мигель, Мигель, свиней у нас закалывают, мы их убиваем!» «Заткнись, Марко, ты такой же свинтус, как и он», – огрызнулась Каталина. А потом, сеньор, внезапно появился Эстебан и спросил: «Что тут за крики?» – и, увидев своё ружье, которое высовывалось из-под рубашки Марко, добавил: «Оно моё». Марко ответил: «Вы скоро забудете не только его, но и собственную голову за порогом дома, Эстебан». Тот собрался возразить, думаю, сказать что-то вроде: «Чужими вещами не хвастаются», что он нередко повторял, но тогда промолчал и лишь протянул руку к Марко, чтобы забрать своё ружьё. Марко хотел отдать его Эстебану, но ему так не повезло, что оно выскользнуло у него из рук, что очень странно, сеньор, потому что руки у Марко мощные, как клещи. Ружьё упало на землю, приклад подпрыгнул на камне, и, видимо, поскольку Эстебан не пользовался им с тех пор, как после инцидента с моим отцом продырявил себе ногу, оно было заряжено одним патроном. Резкий удар приклада привёл в действие спусковой механизм, и ружьё выстрелило. Каталину, Марко и меня оглушил выстрел, который угодил прямо в грудь Эстебану.
Известно ли вам, сколько кровищи в наших телах? Вы не можете себе даже представить.
Я мало что знаю о крови, сеньор, зато мне приходилось видеть укушенных животных, коров с потрескавшимися и окровавленными копытами, ободранных кроликов, но до того момента я не видела хлещущей крови из тела человека. А увидев, как она безостановочно течёт, наподобие пролитого молока, я невольно подумала: сколько же крови содержат наши тела, а также о том, сохранилась ли она у моего похороненного отца. И вспомнила, как он часто говорил моей сестре: «Нора, у тебя кровь слипается, поэтому мы делаем тебе уколы, чтобы она лучше бежала куда-нибудь». Каталина и Марко тоже ничего не знали о крови.
Когда выстрел оглушил нас, Каталина взвизгнула, и через несколько секунд многие жители посёлка окружили Эстебана, лежавшего на земле с отверстием в груди. Новички тоже вышли поглазеть на происходящее, и блондинка стала причитать: «Что вы наделали, что натворили!» А Мигель в суматохе коснулся плеча Каталины, не перестававшей визжать, чтобы её успокоить, сеньор, заставить ее умолкнуть. Я не могла отвести взгляд от лица Эстебана; его губы дрожали, он в ужасе пытался встать и очень тихо лепетал: «Не могу, не могу, не получается», ибо ему не удавалось приподняться. Я вспомнила мою мать на похоронах отца, когда она напоминала икону Богородицы. А теперь Эстебан походил на образок Иисуса с терновым венцом, который Антон держит в задней части церкви: хотя кровь у Эстебана текла из груди, а не из головы, веки у него были такие же опущенные. Отец Каталины повторял: «К врачу, к врачу, давайте машину, его надо отвезти к врачу». Тем временем Хуанита прижималась к моей матери и приговаривала: «Ах, Большая Лея, ах Большая Лея! Пусть конец света настигнет нас всех поочередно!» Я стояла как вкопанная, как колышек на именной части кладбища, а Марко, сеньор, Марко был бледнее Эстебана. Его рука оставалась вытянутой, словно он всё еще держал ружьё, а его тоже появившиеся там родители обхватили головы руками и причитали: «Ой, наш сын, наш сын! Что ты натворил?» Я воскликнула: «Да нет же, нет-нет, это просто несчастный случай», а моя мать крикнула мне: «Иди домой, к сестре!» Но я продолжала: «Нет, это на самом деле несчастный случай». Но тут блондинка заявила: «Вот, смотрите, все посмотрите, как разрисовали мой дом. Это они, они, эти подонки». Она говорила про нас, сволочь такая, однако жители посёлка уже начали оплакивать Эстебана. И это напомнило мне день, когда в школе нам объявили, что уборщица Росалия ушла и больше не вернётся, а мы всем классом расплакались, потому что любили её. И тогда я заглянула в глаза блондинке, на этот раз отнюдь не с наивным выражением, а со всей возможной искренностью, и в моей голове не возникла картина скачущих лошадей, а появились дохлые зайцы, которых я убрала с коврика светловолосой женщины. Мне подумалось о многом, о стольких вещах, сеньор, что на мгновение захотелось её укусить – так она меня разозлила, сеньор, и сказать ей: «Что ты плетёшь, ты ведь никого не застала у своего дома». Однако мой запылавший желудок подсказывал мне: «Убирайся из этой деревни, уезжай, уезжай».
Эстебана доставили в больницу, и, как потом рассказывали, он поступил в отделение неотложной помощи уже мёртвым. Но вряд ли он был настолько мёртв, потому что через два дня вернулся в наш посёлок, и, когда появился на площади, жители окружили его, чтобы полюбоваться им, поскольку, что ни говори, а ему повезло так повезло – он выжил и на этот раз. Похоже, заряд вошёл и вышел через тело Эстебана, не причинив серьёзных повреждений, и лишь пробил грудную кость, но не задел ни сердце, ни лёгкие. К тому же, словно его спина была предупреждена о предстоящем испытании, перенесённое в детстве смещение позвонков спасло его от прикованности на всю жизнь к постели. Конечно, сеньор, после стольких переходов от смерти к жизни и обратно голова Эстебана помутилась, и разум покинул его. Ведь первое, что он сказал, вернувшись в деревню: выжил он, дескать, благодаря тому, что укротил лес, стреляя по его кустам. Лес, мол, и даровал ему жизнь до той поры, пока весь мир не покончит самоубийством.
Снова явился мэр, чтобы лично убедиться в стойкости тела Эстебана. По прибытии он проложил себе путь к Эстебану, раздвигая руками собравшихся, а затем обнял Эстебана по-мужски, несколько раз похлопав его ладонями по спине. Он изрёк: «Ты просто чудо, Эстебан, ты чудо» – и повернулся к людям с видом некоронованного короля или реки, считающей себя морем. И потом заявил: «Господа, конец света хочет застать нас живыми». А Каталина, Марко, Хавьер и я наблюдали за этой сценой со скамейки у входа на кладбище, глядя в сторону площади, прищурившись от яркого солнца, светившего прямо в лицо. «Мы пропадём здесь не только из-за жуткого леса, но и при таком мэре», – сказала я, но никто меня не поддержал, даже не взглянул на меня и не улыбнулся.
После того несчастного случая Каталина вернулась в свой вонючий дом одна, и мы не видели её до упомянутого утра, когда она пришла, чтобы посидеть с нами на скамейке. А Марко родители выгнали из дома, и последние ночи он провёл с Хавьером и жеребёнком, образ которого приняла его мать, в маленьком домике. С тех пор моя мать не разговаривала со мной и отворачивала лицо Норы каждый раз, когда та пыталась смотреть на меня, потому что из-за всего случившегося я вдобавок забыла вовремя выйти к фургону с хлебом и в результате оставила посёлок без хлеба на пару дней.
Сидя на той скамейке и размышляя над сказанной мэром чушью про конец света и незнамо что ещё, я подумала: да, возможно, он прав, и конец света будет состоять в том, чтобы остаться в живых многократно. И это заставило меня задуматься о моей сестре, о том, что она всё ещё жива, даже будучи мёртвой.
И как раз здесь, сеньор, в этой части моей истории, в начале августа, когда я уже осознала, что пожар в моём желудке был платой за решение отложить отъезд из нашего посёлка, я поверила, что действительно миру пришёл конец. Мой собственный смех, исходивший раньше из меня, стоило мне услышать о конце дней, уже больше не раздавался, и я не находила его в себе. Однако в действительности наступление конца света не имело ничего общего ни с тысячей смертей Эстебана, ни с внезапной любовью Хавьера, ни с тем, насколько кротким стал Марко после случая с ружьём: он перестал быть быком и снова стал ранимым, как в детстве. Ни с тем, что Каталина после ра