е вещи. В маленьких деревнях мы верим, поскольку нам приходится как-то оправдывать слишком много разных слухов, а в этом посёлке твердят, что исчезнувшие в лесу наблюдают за нами, когда мы спим.
Сеньор смотрит на меня с таким видом, будто он понимает, как живут в маленьких посёлках.
«Что за чушь ты несёшь, Хавьер?» – спросила я его и привычно рассмеялась, да так, что мой смех отозвался эхом даже в домах в низине, которые затопляет речка во время разливов. «Да-да-да, сущая правда, я вижу того, кто был моим отцом, но не беседую с ним, потому что боюсь, что тогда он не уйдёт», – ответил Хавьер. Через день после того, как он мне это поведал, у его дома вдруг появилась коза. Хавьер убеждён, что это животное – его отец, пришедший повидаться. Отец, которого он не любил и который в действительности не был его отцом, теперь вернулся сюда, на край света, видимо, чтобы сын, который не был его сыном, крепче полюбил его в обличье козы. С тех пор эта старая коза обитает во внутреннем дворике моего дома, вместе с курами, потому что Хавьер твердил, что в его маленький домик козы не вмещаются, а эта не требует выпаса в горах и вообще ей ничего не надо. Я иногда глажу её, но если часто прикасаться к любой козе, то запах от неё никогда не исчезает, вам это известно? Через некоторое время я снова спросила Хавьера, продолжает ли он видеться со своим отцом, и он ответил, что теперь уже нет.
Я рассказываю вам это потому, что даже если вы не верите в призраков и мертвецов, бродящих где-то поблизости, мне нужно, чтобы вы солгали мне, хотя я никогда никого об этом не просила. Однако сейчас мне хочется, чтобы вы солгали и подтвердили мне – да, люди блуждают после своей смерти. Я хочу, чтобы по окончании моего повествования вы произнесли эту ложь для меня. Сможете?
Сеньор смотрит на меня, и в его глазах – нежность вперемешку со странным выражением, которое я не способна объяснить. А я гляжу на него, понимая, что всё равно требую слишком многого.
Как я вам уже говорила, когда я спускалась по каменной тропе к дому и размышляла о том, что хочу уехать из посёлка, часы пробили ровно двенадцать и зазвенели колокола, поскольку наступала минута молчания по случаю конца света. Стихло бормотание жителей деревни, болтавших о доме Химены, и слышались только мои шаги по камням. Когда до возобновления суматохи оставалось несколько секунд, залаяла соседская собака, и я услышала по звуку, что она приближается ко мне. Я нахмурилась, подумав, что моя Нора опять обмаралась. Собака догнала меня на полпути и залаяла так громко, так громко, сеньор, что я почувствовала боль в ушах. «Умолкни, пёс, заткнись, я уже спешу домой». Но поскольку я очень умна и к тому же моя интуиция подобна дротику, попадающему в «яблочко», тут же бросилась бежать к дому родителей. Остававшиеся метры показались мне километрами.
И тут внезапно, сеньор, путь мне преградили ручищи Марко. Он схватил меня так крепко, что мне стало трудно дышать, и заявил: «Тебе не надо туда идти, Лея». «Что ты несешь, Марко? Отпусти меня». «Не ходи туда, Лея». «Марко, я еле дышу, отпусти меня. Я задыхаюсь». И я начала извиваться, а когда тело Марко заблокировало моё тело, почувствовала себя как в железобетонном каркасе. «Он убил себя, убил себя, покончил с собой». Марко не отпускал меня и не позволял повернуть голову. Я крикнула, что ненавижу его, что он душит меня и что требую отпустить. А Марко – нет-нет-нет. Соседская собака не прекращала лаять. И всё же я, в случае нападения, веду себя, как бурый медведь: несколько раз так вонзила зубы в руку Марко, что, когда он меня отпустил и я увидела моего отца мёртвым, лежащим с разбитым лбом у фундамента собственного дома, даже почувствовала во рту вкус крови.
Сеньор, я точно знаю, что такое смерть. И что такое траур. Да, сеньор, действительно: смерть – всего лишь плач в течение нескольких дней. Но вы не сможете отрицать, что сама по себе смерть – это конец света, что это мгновенный небольшой взрыв, который меняет весь порядок вещей и вызывает у тебя огромное желание сбежать оттуда, где бы ты ни находился.
Хавьер утверждает, что мои крики были слышны даже в Большом Посёлке. А Каталина говорит, что, когда она услышала крик, шрам на её ноге разболелся, словно никогда и не заживал. Чего не знаю, того не знаю. Зато, кажется, знаю и о других вещах. Услышав мой крик, наша мать выронила корзину, когда уже подходила к двери приезжих. И яблоки покатились по площади, шоколадные конфеты прилипли к земле, а яйца, ох, яйца! Все они разбились о камни. Каталина вопила моей матери: «Подожди, я помогу тебе, Большая Лея! Подожди!» И ни она, ни моя мать не заметили, что Эстебан от испуга выстрелил себе из ружья в левую ногу, и струйка крови окрасила в тёмно-бордовый цвет валявшиеся на площади зелёные яблоки.
Не смотрите на меня, сеньор, не смотрите так.
Мой отец, наверное, многого не умел, но любить умел очень хорошо, уверяю вас. Когда я была маленькой, он водил меня к речке и поддерживал, чтобы я не поскользнулась на мокром мху на камнях. И он осматривал мои руки – нет ли там заноз. Потом он нёс меня домой на руках, а если с нами были Марко, или Каталина, или Хавьер, он и их неё на своей спине. Потому что мой отец походил на лошадь, но обращались с ним всегда, как с ишаком.
Когда я увидела его мёртвым, тут же вспомнила, как он разрешил мне выбрать себе кролика из тех, что были у него во дворе. Потом отец отселил его от остальных, позволял мне играть с ним, гладить и дать ему кличку. Тем временем отец убивал одного за другим своих остававшихся питомцев. Сначала он их выкармливал, а затем кормил ими свою семью. Мне всегда было жалко выбранного отцом очередного кролика, и я мечтала спасти тех, с которых он потом снимал шкуру.
А сеньор смотрит на меня с серьёзным выражением лица, как у тех, кто сопереживает чужой боли.
Ну ладно, дело в том, что я увидела своего отца лежащим на земле, и это напомнило мне везучих кроликов, которые умирают от старости и их морды заостряются. Мёртвый отец был таким же, но с разбитым лбом, потому что мой папа, пытаясь поймать кролика, упал с откоса на ферме семьи Долорес. Марко взял его на руки и дотащил до дома на своей спине. Марко всегда походил на ишака, а не на лошадь. И он принёс его домой. Тогда после моего вопля я услышала только клацанье зубов Норы.
Сеньор глядит на меня, а я на него. Я уже говорила вам, сеньор, что у меня есть что рассказать. А он смотрит теперь на лес.
Моего отца отпели в нашем доме под вечер того же дня. Эти Долорес взяли на себя улаживание всех формальностей. Они пытались выглядеть добряками, чтобы мы молчали об условиях труда на их землях. Хотела бы я уметь разбираться в этих вещах, но я ничего не знаю о борьбе и эксплуатации, как и моя мать, Марко, а тем более остальные бездельники, которые оплакивали моего отца в нашем доме. Все ротозеи перестали следить за новичками в доме Химены, чтобы притащить свои стулья поближе к моему усопшему отцу. Каталина, плакавшая так сильно, что оросила пол на кухне, объявила мне: вот и всё, вот и всё, вот оно, это несчастье – еще одно доказательство близости конца света. А я, мало что чувствовавшая и говорившая ещё меньше, ответила: да, миру пришёл конец, и она обняла меня так, как обнимают незнамо кого. Во дворе, среди живых кроликов, я искала лицо отца и думала: нет-нет-нет, он умер сегодня, но наша жизнь продолжится завтра. Пыталась убедить себя в этом, сеньор. А моего отца среди кроликов уже не было.
Я считаю, сеньор, что наступление конца света – это восприятие того, что время (я имею в виду стрелки часов) перестает иметь тот смысл, который мы придавали ему до сих пор. Я ощутила это на похоронах отца. Моего отца, который всего несколько часов назад был жив и трудился на участке земли, который он собирался купить. Я чувствовала, что настоящее, прошлое и будущее сосуществуют в доме, полном людей и кроликов, вокруг опустевшего тела, которым всего несколько часов назад был мой отец. Там-то я и подумала, что моё нутро пылает, ибо время теперь лишилось смысла. Прерывание времени, сеньор, – признак того, что мир себя убивает.
«Забери отсюда свою сестру, я терпеть не могу, когда она скрежещет зубами», – велела мне мать. «Мама, ты прекрасно выглядишь в чёрном». – Её лицо не дрогнуло, но она сказала: «Моя маленькая Лея, мы остались одинёшеньки». А внутри у меня, вы же знаете, какое жжение. И я почувствовала себя кроликом, которого она выбрала, чтобы спасти. Я попросила Марко посадить мою сестру в инвалидное кресло и ждать меня снаружи. Затем присела на корточки, чтобы поочередно заглянуть кроликам в глаза, и открыла им дверцу клетки. «Что ты делаешь, Лея? Ты же заполонишь дом кроликами», – сказала Каталина, а я ответила, что эти животные имеют чуть ли не больше прав проститься с моим отцом, чем столько надоедливых односельчан.
Мой отец любил напевать мне: в китайском лесу заблудилась китаяночка, и, поскольку я тоже блуждал, я её повстречал. Он повторял мне это в детстве, укладывая спать, или когда кормил завтраком. А иногда этой песней встречал меня на автобусной остановке по возвращении из школы. Потом я выросла, и отец объяснил мне, что когда пашешь землю, когда ты сталкиваешься с бескрайними просторами поля, то с готовностью подвергаешься смертельной опасности. Жизнь так чудесна, говаривал он, что в любой момент земля, гора, лес или поле могут поглотить тебя. И вот земля, по которой он ступал, убила моего отца, поле съело его, как сам он ел кроликов. Мой отец был добрым человеком, постоянно мечтавшим вернуть свои земли. Ведь участок, на котором он трудился всю жизнь, раньше принадлежал ему, его семье, но он продал его этим Долорес, чтобы купить инвалидное кресло моей сестре. Отец научил меня тому, что, несмотря на страдания, мы не с теми, кто плачет. Вот почему в нашем доме плачут только в подушку. Обратите внимание, каким был мой отец – однажды он взял меня за руку и изрёк: «Если я умру слишком рано, то подарю тебе мои непрожитые годы». И как же теперь быть, папа, как же теперь быть, думаю я всё время.