Вперед!..
Я желала идти в ту черную парящую тьму, и унитазы… они тоже хотели, чтобы я уходила отсюда. И наверно поэтому, будто обезумившие, выплескивали и изливали из себя, раз за разом, наполняя этой отвратительной массой экскрементов пол, и непереносимым запахом комнату.
Я еще минуту глядела на этот туалет, который превратил меня из павы в борца и научил без посторонней помощи, без поддержки Андрейки биться, бороться за себя. И кивнув напоследок этой комнате, унитазам облитым нечистотами и раковине, откуда тоненькой струйкой бежала вода, залезла на покореженные остатки подоконника. Я прижала правой рукой покачивающуюся, поворотную створку к боковому откосу оконного проема, сделала шаг вперед, и поставила стопу на нижнюю раму окна, да придерживаясь за створку, выглянула наружу.
Пар, витающий в этой тьме, мгновенно подкрался ко мне и будто огромный язык зверя мягко лизнул меня, окатив прохладными каплями воды. Еще миг я колебалась, страшилась тьмы, плывущей кругом, глубоко втягивала в себя цепкий, прохладный воздух, слушала барабанящие позади меня унитазы, точно выбивающие ритм, перед страшным шагом.
Еще миг… Еще…
А потом я развернулась спиной к тому миру, и, глядя в комнату, придерживаясь за створку, прижала правую руку к ее холодному, мокрому стеклу, прильнувшему к откосу оконного проема, и протянула левую руку и левую ногу к водосточной трубе. Осторожно нащупав гладкую поверхность трубы рукой, я несильно потрясла ее, проверяя, насколько она прочная. Затем обняла ее, крепко обхватив левой рукой, и, обнаружив голой стопой округлый край крепления, что намертво прижимал трубу к стене, отступая от нее как раз настолько, чтобы можно было туда втиснуть ногу, поставила на него стопу.
И тотчас отпустила створку, которая тихо скрипнув, потянулась за мной, и, достигнув другой створки, внезапно громко щелкнула и затворила окно, оставляя меня в этом новом… ином мире один на один с черным, клубящимся паром.
А я уже обнимала трубу двумя руками, прижималась к ней телом и тулила правую ногу на крепление. В таком, неудобном положении, тяжело дыша, и дрожа от страха, я замерла.
Замерла… затихла… испытывая одновременно и радость и страх.
Все же мне удалось перелезть на эту трубу, зацепиться за нее и теперь глядя на закрытое окно, в котором в ту же секунду потухли лампочки, что тускло, освещали туалет и стихли унитазы, поняла, что обратного пути у меня нет. И теперь мне нужно продолжить этот тяжелый, трудный спуск возможно с огромной высоты… спуск каковой приведет меня, вниз… покажет новое… иное…
Однако сейчас меня тревожил лишь этот спуск и тот животный страх, который всякий раз, с самого моего детства, охватывал меня при виде огромной высоты, глубокого дна или пропасти. Но вот теперь я должна преодолеть и этот животный страх, и витающий, цепкий пар, и влажность трубы.
«Ничего… ничего… я справлюсь… мне не привыкать», — шепнула я, подбадривая себя.
Шепнула и начала осторожно и неторопливо съезжать по трубе вниз, перехватываясь руками и приседая на корточки. Труба была мокрая, с нее прямо-таки стекали капли воды, поэтому и я мигом намокла… хоть бери и выжимай, и вещи, и меня саму. Опустившись на присядки, я протянула правую руку и ощупала крепление, на коем стояли мои стопы, вернее сказать теснились. Под моими ногами, оказалось, находится, почти с палец большая железная, рельефная арматурина, именно она намертво обхватывая по кругу трубу, держала ее в столь устойчивом состоянии.
Словно гимнаст, я обхватила трубу руками, чуть выше того места, где находилась арматурина, а потом резко убрала с нее разом обе ноги, и под весом тела поехала вниз, при этом стараясь пальцами ног нащупать очередное крепление. По ходу движения поблагодарив свою маму за то, что в детстве она отдала меня заниматься акробатикой, навыки которой мне так сейчас пригодились. Руки мои нащупали крепление арматурины и перехватились, так, что я на маленько повисла вдоль трубы, придерживаясь за нее ногами.
И тихо охнула!..
Охнула, только сейчас увидев, что рваные края разрезов на моих руках сошлись… срослись будто и никогда не было там никаких порезов.
Новое… иное… теперь у меня новый путь и иное состояние.
Я отпустила арматурину, обхватив руками трубу, вновь прижавшись к ней телом и начала на груди съезжать вниз, все время, пальцами ног стараясь нащупать крепление, негромко так кряхтя, посапывая и сдувая с губ образующуюся там водную лужицу. Немного погодя мои пальцы нащупали арматурину и стопы впившись в нее остановили мое движение.
Тяжело дыша, обнимая трубу одной рукой, я протянула правую руку и смахнула с лица воду, оная теперь струилась по мне, а когда отдышалась и чуток передохнула, подняла голову и посмотрела туда наверх, стараясь разглядеть в этом клубящемся паре окно. Однако ничего кроме тьмы и кружащихся капель воды, я не смогла увидеть, ни там наверху… ни справа… ни слева.
И тогда я снова продолжила свой путь, перехватываясь руками, приседая, придерживаясь за арматуру и на доли секунд повисая на руках в этой пугающей меня мгле, а после сползая вниз, находя дрожащими пальцами опору.
И так продолжалось… продолжалось… продолжалось…
Пар обнимал меня, осыпал градом капель, иногда и вовсе точно желал меня смыть с трубы вниз. Впрочем я каждый раз крепко впивалась в трубу, я почему-то боялась падения… очень боялась. Я понимала, что лишь пройдя этот путь верно, без падения, преодолевая все невзгоды выпадающие на мою долю, смогу приобрести, что-то иное. А потому когда пар начинал переходить с крупных капелек на мелкий бусенец, казавшимся сеяным сквозь черное ситочное марево, я вжималась в трубу, и на мгновения прекращала двигаться. И тогда в этом густом паре мне слышался тихий, тихий свист, чем-то схожий с тем как посапывая посвистывает спящий человек, который еще не храпит, но у коего дыхание не ровное и спокойное, как у ребенка, а тяжелое и будоражащее, как у взрослого человека. И слыша этот страшный свист, я вздрагивала… пугалась его…мне казалось, что этот звук хранит в себе угрозу, зорко следящее сопение наблюдает за моим спуском и вроде как даже желает, чтобы я свалилась с этой высотищи туда вниз… вниз… в эту черную, плотную, мокрую тьму…
Тьму!.. Тьму!.. Тьму!..
«Тише… тише… успокойся», — шепчу я самой себе, и, облизывая языком губы смахивая с них водную лужицу, которая затаилась на верхней губке, пытаюсь отвлечь себя от этого страха, чувствую, как, несмотря на мои уговоры, дрожат мои руки и ноги, паникует мое тело.
И тогда, чтобы не страшится свиста, высоты и этого пути я начинаю петь… петь ли… читать стихи… разговаривать… я делаю все, чтобы заглушить нарастающий позади меня свист и сопение. Отвлечь свои мысли оттого, что творится там позади меня и сконцентрироваться только на спуске… на том, что впереди меня будет ждать что-то иное… а этот спуск лишь временное препятствие к моим новым свершениям, к моему новому пути. И вновь я обнимала как дорогую родственницу трубу, приседала, повисала, сползала вниз.
Но чем дольше я вот так спускалась вниз, точно в бесконечную пропасть, которая не имеет дна, тем больше уставали мои руки, ноги, да и в целом тело. Спина от постоянного приседания и изгиба разболелась так, что хотелось заплакать. И болела не только поясница какими-то рвущимися, режущими болями. Болел и позвоночник, будто в него вогнали огромный штырь тот самый, что я так ненавидела в шпингалете. Руки болели везде… и в ладонях, и в локтевом сгибе, и в плечах. А ноги… это вообще был кошмар… мало того, что невыносимо кололо в бедрах, так еще ко всему прочему, я почти не чувствовала стопы, словно там одеревенела подошва на них. Руки от бесконечного обнимания, все время норовили разомкнуть объятия. Слабеющая и теряющая от боли силы, я все чаще останавливалась, стараясь передохнуть, отдышаться… Однако деревянные, ставшие неповоротливыми стопы на каковых невозможно было долго стоять, заставляли меня продолжать спуск, а значит и мои мучения. Изредка со слов песни, со строчки стихотворения которыми я все время пыталась себя отвлечь, я переходила на тихое поскуливание, и этим слабеющим визгом подпевала свисту, что раздавался позади меня и становился все громче и насыщеннее.
И вот уже там звучит не просто свист, а размеренный, глубокий рык со скрипом и хрипом. Там позади меня в том черном мареве пара, на самом деле притаился какой-то зверь. Он тяжело дышал, рычал… Он наблюдал за мной, чуял меня, судя по всему, желая выхватить из тьмы… И оторвав от трубы острыми зубами хотел сожрать мое измученное тело, не оставив от меня ни косточки.
Внезапно резкий порыв ветра стукнул меня в бок. Откуда… откуда он прилетел было неизвестно. Но от его удара я тотчас раскрыла свои трясущиеся объятия, мои ноги сорвались с арматуры, и, заскользив по трубе, соприкасаясь с ней своей грудью прикрытой мокрой, трикотажной материей футболки, я полетела вниз.
От неожиданности случившегося и страха за себя я громко и пронзительно закричала так, что мигом стих рык позади меня… пропало, испарилось, исчезло дыхание зверя. А затем я услышала тихий голос Андрейки и его прощальные слова: «Люблю тебя!»
Люблю! Люблю! Люблю!
И услышав его голос, прозвучавший как призыв продолжить борьбу, я сей же миг выбросила руки вверх стараясь ухватиться за скользящую, мокрую и гладкую трубу. Стараясь ухватиться за нее, или за бетонные стены пролетающие перед глазами, или за железное крепление. Неважно за, что… но главное ухватиться… и спасти… спасти себя и тот путь, что пройден мною.
Я слышала, как хрустели и обламывались, отлетая мои короткие ногти, слышала, как визжали мои ладони старающиеся замедлить полет, как плямкались стопы ног ударяясь о стены, как гулко и надрывно ходила взад и вперед моя грудь от издаваемого мною крика.
«Непременно… непременно удержаться», — мысленно шепнула я себе.
И вот мне наконец-то удалось схватиться правой рукой за арматурину, и тут же я крепко обняла левой рукой трубу, вжалась в нее, так вроде желала стать с ней единым целом и даже на миг перестала дышать, ощутив через футболку лишь холодн