Топот тысяч ног позади меня не смолкал, а наоборот нарастал, становился многократнее, громче, мощнее…
Он подгонял меня…
Заставлял бежать быстрее, не жалея себя… не успевая ничего обдумать… лишь нагнетая во мне всеобъемлющий страх перед тем чудовищем кое, судя по всему, успело еще вырасти и теперь желало поглотить… и уничтожить меня как личность.
Внутри меня от ужаса и скорости все ходило ходуном… а страх оглянуться и увидеть то, что может прекратить мое существование и борьбу, заставлял меня торопиться…бежать…
Бежать…
Бежать…
Однако силы мои на исходе, мышцы на ногах: в икрах и на бедрах, от усталости стала сводить дергающая, выворачивающая судорога, резкая боль штырем пробивала позвоночник, выстреливая в поясницу, а дыхание уже походило на тихий, стонущий хрип.
Там же позади меня гул и топот ног лишь нарастал. Он становился яростнее и кипучее и теперь уже походил не на топот, а на сход селевого потока, который несет в грязно-бурых водах не просто вырванные стволы деревьев, но и огромные, глыбоподобные камни, смешивая все это в одну единую пугающую своей силой массу.
Я уже теряю силы…
Снижаю быстроту бега…
Перехожу на шаг… захлебываюсь скомканным дыханием и горящей болью в ногах, дергающим, рвущимся на части правым боком. И на миг я замираю, перестаю дышать… и даже не замечаю этого топота… а лишь слышу… слышу себя. И тот, кто после Андрейки появился во мне и стал меня поддерживать и помогать бороться… тот кто стал поощрять меня за смелость и уверенность… Сказал мне, чтобы я перестала страшиться, перестала трусить, потакая своим слабостям и взяв себя в руки глянула прямо в глаза той опасности… чудовищу… или безумцу… встретив его в полный рост.
И я услышала его… а вернее саму себя… и… обернулась…
Глава десятая
Прямо на меня шел огромный, высокий и закручивающийся против часовой стрелки черный хобот торнадо… смерча… ураганного вихря… Он опустился откуда-то сверху впитав в себя всю тьму неба, и достигнув громадной воронкой поверхности земли, мигом всосал в себя парящие по низу испарения, так что и небо, и земля стали какими-то серыми, точно с них содрали всю черноту и удалили весь клубящийся пар. Там же позади этого страшного торнадо идущего на меня… там… вдалеке… я увидела блеклые тени призраков Вани и Леши… они стояли в той серости уже вновь разделившиеся, вернувшие себе свои истинные образы, и, размахивая руками, нанося друг другу хлопки по голове, о чем-то горестно спорили.
Я глянула на этот смерч, его высоту, огромный диаметр танцующей воронки, и мощь с которым он поедал всю черноту, и содрогнулась. И снова меня объял ужас… страх….
Однако прошли доли секунды и я подавив в себе этот страх, смогла разглядеть в закручивающемся по спирали мареве неожиданно вспыхивающие белым светом и тотчас угасающие лица малознакомых мне людей: женщин, мужчин, стариков, подростков, детей. Малознакомых?.. или быть может знакомых?.. но просто стершихся из памяти, забывшихся, утонувших в проблемах, горестях и бедах выпавших на мою долю.
Лица возникали и ярко вспыхнув на доли секунд, затухали… И чем чаще они мигали… мелькали… чем ближе подходила ко мне эта кружащаяся высокая воронка с тонким основанием и расширяющимся верхом, которая впитывала в себя окружающую тьму и клубящийся пар, и словно серебрила мир позади себя, тем все насыщеннее становились лица, черты их проявлялись четче. И у меня возникало непреодолимое желание войти в этот смерч… в это торнадо… и не страшиться его, а познать и тех, кто там мелькает, и сам этот вихрь, каковой несет в себе, что-то иное… новое…
Но воронка накатывала неспешно, неторопливо, она двигалась, то вправо, то влево, то внезапно делая пару оборотов, поворачивала назад, и со стороны была похожа на пьяного человека, которого не держат ноги, но коему непременно надо идти.
А я настойчиво следила за ее ходом и всматривалась в лица, кружащиеся в ее черном парящем полотне.
Еще какой-то миг я напрягала зрение и память, а потом вдруг вспомнила…
Вспомнила, что это за лица… Вот… вот только, что мелькнуло лицо моей мама… только не лицо пожилой женщины, с тонкими морщинками вокруг глаз, лба и рта… а молодое, словно налитое жизненной силой, гладкостью молочного цвета кожи и красотой, чуть вздернутого, миниатюрного носика, мягко-пухлых губ, длинных каштановых волос и больших зеленых глаз. Секунда и лицо любимой мамочки погасло, а затем появилось лицо папы и его серые глаза блеснули озорным светом, широкий рот с тонкими губами улыбнулся. Он был также молод, как и мама и его черные, коротко стриженные волосы еще не тронула седина. Его лицо блеснуло своей жизненностью и утонуло во тьме, а я возбужденно и радостно затрепетала припомнив их милые, дорогие и уже такие далекие лица… припомнив добрые руки, сильные папы и ласковые мамы.
А после в кружащемся вихре смерча я узнала лица бабушки, дедушки… тети Гали и дяди Сергея…лица двоюродных сестер и брата… лица школьных подруг… одноклассников… учителей… одногруппников… знакомых… сотрудников… и вот неожиданно прямо передо мной выросло и остановилось лицо его — Андрея… Человека из-за которого я покончила со своей жизнью, и вложенным в нее трудом и любовью своих родителей, учителей. Покончила одним махом тонкого серебристого и очень острого лезвия бритвы.
Лицо Андрея становилось ярче, насыщеннее, казалось, оно впитывало в себя живые силы других лиц, что витали вокруг него, высасывая их жизненные соки… или уничтожая в них их чувства, их любовь… поддержку которую они когда-то дарили мне.
Прошло не больше минуты, и я уже четко увидела и его зелено-серые глаза с мелкими прожилками шоколада, его полноватые губы, и немного большой, похожий на клюв орла, загнутый нос, и светло-русые волосы, растрепанные и едва прикрывающие лоб.
Андрей глядел на меня будто живой, и видела я как небрежно и лениво закрываются его очи тонкими, прозрачными веками… Как суетливо дрожат ресницы при взмахе вверх, как дрогнув изогнулись в ехидной улыбке его губы собираясь заговорить со мной, спросить о чем-то, посмеяться в его излюбленной форме… а может быть, даже, сказать слова о том, что он готов вернуться ко мне.
Вернуться ко мне и начать все заново… все сначала…
Все…
Сначала…
— Нет! Нет! Нет! — закричала я и закачала поспешно головой. — Ничего… ничего не может быть сначала… заново… Не возможно склеить разбитую чашку… не возможно склеить мою разбитую вдребезги жизнь… И я вообще не понимаю, за что любила тебя? Зачем желала твоего возвращения? И почему не смогла пережить твоего ухода… убив… уничтожив свою плоть.
Я сделала шаг назад, один… второй… мои ноги подогнулись в коленках и дрогнула в позвоночнике спина. И тут внезапно, Андрей проявился весь… не только лицо, но и крепкая его фигура. Я увидела, как он отодвинул черную завесу воронки в сторону, словно полог над кроватью, вышел из смерча, шагнув ко мне навстречу. Я увидела на нем, его любимые черные джинсы и с длинным рукавом аляписто-серую толстовку и такие же под стать толстовке аляписто-серые кроссовки, на высокой платформе. Андрей расставил широко руки и кивнул, подзывая тем самым меня окунуться в его объятия, воссоединив нашу любовь.
Да, только… только нет уже никакой любви… все давно погибло… умерло… вытекло вместе с моей кровью… захлебнувшись в алой воде ванны. Я глубоко задышала, а на глазах моих появились крупные слезы, они не подчиняясь мне, выскочили из очей и брызнули в разные стороны… будто растерялись от неожиданности… от увиденного, припомнив пережитое… выстраданное. Они осыпали своей влажной, каплевидной соленостью и мою футболку, и пар, который все еще витал подле моих ног… моего тела…
— Иди… иди ко мне, — шепнули губы Андрея. — Ведь ты страшишься шагать вперед… ведь там может быть смерть… Останься здесь в моих объятиях и все будет хорошо… Мы обретем вновь друг друга… воссоединимся… продолжим наше общее существование.
— Нет, — подавляя текущие слезы, ответила я, понимая, что новое… иное лишь там впереди в тех черных испарениях. — Тебя здесь нет… Ты там на планете Земля… Ты жив… А я… я мертва. И, чтобы мне дойти сюда… мне пришлось пройти тяжелый путь, преодолеть боль, одиночество и главное победить свой страх. А ты… ты в прошлом… также в прошлом, как и мои мамочка, и папочка… как дедушка и бабушка, тетя и дядя… брат и сестры. Вы там… позади. А я иду вперед… лишь впереди моя жизнь и что-то новое… иное… И я пойду туда… пойду, как учил меня Андрейка… Он тот кто даровал мне смелость и волшебные слова… слова надежды! — Я подняла голову, устремила свой взгляд туда вверх, в черное клубящееся марево, туда вверх, где как подозревают люди живет Он- Бог и громко… очень… очень громко прокричала, — лишь те, кто не страшась идут к намеченной цели, остаются победителями!
Я прокричала эти слова для него… моего Бога, который, несомненно, был… и жил где-то вдали от нас. Это Он… Он создал и нашу планету Земля, и наши души, и наши тела… и этот долгий, томительный, но столь необходимый путь познания себя…
Он…
Всевышний…
Небесный Родник…
И как говорили славяне и русичи, Небесный Отец…
Я выкрикнула эти слова и ощутила внутри спокойствие, я осознала эту истину и поняла, что не зачем обращать внимание на Андрея ведь его нет. Не зачем бояться смерча… все сделано по велению Божьего слова.
И потому я глубоко вздохнула, и, опустив голову, посмотрела на все еще стоящего и протягивающего ко мне руки Андрея, который лишь стоило мне взглянуть на него и улыбнуться начал как-то неестественно бледнеть, теряя свой обыденный цвет, укорачиваться и усыхать. Бледнело, усыхая и укорачиваясь не только его лицо, руки, но и вещи: толстовка, джинсы, кроссовки. Все то в чем он ушел от меня когда-то в ином мире в иное время… далекое и канувшее в пучину времени. Я видела, как сменился цвет кожи на его лице, превратившись из смуглого в прозрачное. Серая с аляпистыми пятнами толстовка и вовсе смешалась с мрачным, черным цветом подходящей сзади воронки. Впрочем также в ее цвете растворились джинсы и кроссовки. И только прозрачное лицо размером с ладонь и две беловатые капли скукоженных рук еще мгновение виднелись, кружась в воронке. Еще доли секунд и пропали они — руки, а после погасло… растворилось и само лицо.