– Ты меня слышишь? – спрашивает какой-то мужчина.
Голос мне не знаком.
Когда он подходит к кровати, по телу катится озноб ужаса.
– Я спрашиваю – ты меня слышишь? – повторяет он.
А когда оказывается совсем рядом, задает тот же вопрос в третий раз.
Потом вздыхает и отступает на шаг назад. Потом что-то открывает, и до меня доносится звук включаемого телефона. Моего собственного. Пальцы вводят пин-код, который я никогда не меняю. Кем бы ни был этот незнакомец, он слушает голосовую почту. Всего там три сообщения, совсем тихие, но все же различимые. Первый голос принадлежит Клэр. По ее словам, она звонит только чтобы узнать, все ли у меня в порядке, но говорит таким тоном, будто уже знает, что нет. За ним следует гневное послание от Пола: он желает знать, где я. Потом незнакомец в палате воспроизводит третье сообщение, и из телефона льется его собственный голос.
«Прости, что так вышло, все только потому, что я тебя люблю».
Ощущение такое, будто все тело превращается в ледышку. До моего слуха доносится короткий звуковой сигнал.
«Сообщение удалено. У вас нет новых сообщений».
Этого мужчину я не знаю. Зато он знает меня. Я до такой степени напугана, что даже если была бы в состоянии кричать, все равно бы, думаю, не смогла.
– Надеюсь, Эмбер, ты не думаешь, что ты вся такая несчастная, – произносит он.
Потом прикасается к моему лицу, и мне хочется вжаться в подушку, чтобы в ней раствориться. После чего несколько раз слегка стучит по моему лбу пальцем.
– Если ты вдруг не очень поняла, о чем здесь говорили, знай – это не был несчастный случай. – Палец скользит по моему лицу и замирает на губах. – Ты это сделала сама.
Недавно
Вторник, 21 декабря 2016 года, утро
Пальцы выключают будильник. Он мне не понадобится. Я практически не сомкнула глаз, и пытаться опять уснуть нет никакого смысла. Видимо, у меня бессонница из-за беспокойства о муже, но все это время я, уставившись в потолок, думаю совсем о другом. Перед мысленным взором стоит мертвая малиновка и ее крохотное безжизненное тельце. Всю ночь мне представлялось, что она хлопает крылышками в мусорном баке, будто все еще жива. Меня пугает мысль, что птичка просто потеряла сознание, а я выбросила ее, когда она всего лишь лежала без чувств.
Я долго смотрю на пустую половину кровати. От него по-прежнему нет никаких вестей. На полу валяется пустая бутылка из-под красного вина: я надеялась напиться и уснуть, но ничего не вышло. Я так часто выписывала себе это лекарство, что у меня выработалась к нему резистентность. Я размышляю, не заявить ли в полицию о пропаже Пола, но опять чувствую себя полной дурой. Не знаю, как рассказать о своих страхах, чтобы не показаться сумасшедшей. Теперь я уже большая девочка и знаю, что мужья не всегда возвращаются вечером домой. Мозг переключается с Пола на Клэр. Когда она наконец перезвонила, то была в страшном раздражении – мол, как я могла подозревать, будто ей известно, где мой муж. Сказала, что ужинала с подругой, а я испортила ей вечер. И повесила трубку. Она прекрасно знает, чего я боюсь. Я люблю их обоих, но при этом чувствую: все, что мне до сегодняшнего дня удавалось оберегать, теперь пошло прахом. Стоит один раз дернуть за ниточку – и они полетят в бездонную дыру. Возможно, уже слишком поздно.
На улице все еще темно, поэтому я включаю свет и осматриваю комнату в поисках какой-нибудь подсказки, способной пролить свет на происходящее. Вспоминаю о подарочном пакете с женским нижним бельем в шкафу Пола, вытаскиваю его опять, вынимаю бюстгальтер и трусики – тонкие полосы черного, отороченного кружевами атласа. Мне они явно малы. Я сбрасываю пижамные брюки, переступаю через них и стягиваю через голову футболку. Оставляю эту кучу хлопка пастельных тонов лежать на полу, а сама влезаю в белье. Бирки на нем еще не оторваны, и мне в кожу впивается острый угол картонки. Впихиваю грудь в слишком маленькие чашечки и встаю перед большим, в полный рост, зеркалом. Давненько я на себя так не смотрела. Тело в отражении выглядит не так плохо, как мне казалось. Снаружи я вовсе не так ужасна, как чувствую себя внутри, но все равно совсем себе не нравлюсь. Живот несколько округлился и теперь уже не такой, как раньше, но ведь сейчас я ем все подряд. Это тело я ненавижу почти так же, как себя. Оно не делало, что требовалось. Оно не удовлетворяло Пола. Не желая больше на себя смотреть, я выключаю свет, но все равно продолжаю видеть призрак своего отражения. Хватаю халат и прячусь в нем. Новое белье кусается и щиплет. Мысль о том, что Пол, возможно, купил его не для меня, слишком громко звенит в голове, чтобы ее игнорировать, поэтому я снимаю эти кусочки шелка, засовываю обратно в шкаф и начинаю новый день.
Рассвет даже еще не брезжит, но я знаю этот дом и без труда ориентируюсь в темноте. Если Пол находит уединение в своем домике, то я могу скрыться в крошечном кабинетике в глубине дома. Это мое личное пространство, куда помещаются лишь небольшой стол да стул. Я сажусь и включаю лампу. Стол приобретен с рук и хранит множество тайн – некоторые из них мне известны, другие нет. В нем четыре маленьких ящичка и один большой, расплывшийся в проницательной деревянной улыбке. Я тихонько его открываю, отыскиваю белые нитяные перчатки и натягиваю их. Потом беру лист бумаги, ручку и сажусь писать.
Когда я заканчиваю, когда убеждаюсь, что написала нужные слова и хочу, чтобы их прочитали, складываю лист вчетверо и засовываю его в красный конверт. Потом принимаю душ, смываю с себя любые следы тревоги и вины и собираюсь на работу.
Сегодня я раньше обычного. В офисе еще никого нет, но в кабинетике Мадлен уже горит свет. Я снимаю пальто, небрежно швыряю на стол сумку и пытаюсь стряхнуть пелену окутавшей меня усталости. Нужно быть начеку и сосредоточиться на предстоящих задачах. Не успеваю я сесть, как с тихим скрипом открывается дверь.
– Это ты, Эмбер? Можно тебя на два слова?
Я закатываю глаза, уверенная, что в этот момент меня никто не видит. Сейчас мне это ни к чему, но я все же придаю лицу соответствующее выражение и направляюсь в небольшой кабинетик в углу, сжимая в карманах кулаки и готовясь отразить любое нападение.
Перед тем как распахнуть слегка приоткрытую дверь, негромко стучу. А вот и Мадлен, как всегда облаченная во все черное. Ссутулилась над столом и чуть ли не прилипла перекошенным от злости лицом к экрану, чтобы лучше видеть, что там написано. Мельница слухов в «Твиттере» по-прежнему работает во всю мощь, выдавая сплошным потоком дальнейшие предположения и догадки касательно ее скорого увольнения. Интересно, она читала новые комментарии с хештегом #МадленФрост, которых теперь пруд пруди?
– Погоди минутку, мне надо додумать до конца одну мысль.
Она всегда так делает – ценит только свое время и недвусмысленно дает мне это понять. Мадлен что-то печатает, но что конкретно, я увидеть не могу.
– Хорошо, что ты сегодня пораньше, – говорит она, – я как раз хотела с тобой поговорить, пока мы одни.
Я стараюсь никак не реагировать, прилагая все усилия для того, чтобы ни одна мышца лица не шевельнулась. Мадлен снимает очки, и они повисают на розовой бисерной веревочке вокруг ее могучей шеи. Я представляю, как стягиваю ее концы, и тут же изгоняю этот образ из головы.
– Хочешь присесть? – произносит Мадлен, показывая на лиловый кожаный пуф, привезенный ею из Марокко пару месяцев назад.
– Спасибо, я постою, – звучит мой ответ.
– Садись, – настаивает она, подкрепляя свою просьбу двухрядным оскалом безукоризненных зубных протезов.
Я в ответ тоже улыбаюсь и повинуюсь. Именно этим и вынуждены заниматься каждый день продюсеры – входить в эту убогую комнатенку, садиться на пуф и ждать, когда Мадлен примется их мурыжить по поводу сюжетов предстоящего эфира. Я опускаюсь на пуф, слишком низкий и совсем не удобный, и направляю все силы на сохранение равновесия. Как всегда, все дело в контроле над ситуацией, и в данный момент он явно не в моих руках.
– Ты знала о вчерашней встрече Мэтью с нашими гостями? – спрашивает она.
– Да, – отвечаю я, выдерживая ее пристальный взгляд.
Она кивает и оглядывает меня с головы до ног, будто пытаясь оценить мой наряд. Я сегодня надела еще одно новое платье, но оно явно не произвело на нее впечатления.
– Мне хочется попросить тебя об одной услуге, – наконец продолжает она, – если ты услышишь что-нибудь такое, что я, на твой взгляд, должна знать, обязательно мне сообщи.
Похоже, она забыла, что добивалась моего увольнения, или же просто считает, что мне об этом ничего не известно.
– Обязательно, – отвечаю я.
Если бы сейчас ее шею обвила ядовитая змея, я бы ей точно ничего не сказала.
– Нам надо держаться вместе, Эмбер. Они избавятся не только от меня, но и от всех, приведя на наше место совершенно новую команду, это обычная практика. Тебе тоже подыщут замену, так что не думай, что тебя это не коснется. Помни об этом, и если в следующий раз что-нибудь услышишь, приходи и все мне расскажи, договорились?
С этими словами Мадлен опять нацепляет на нос очки и принимается стучать по клавиатуре, давая понять, что аудиенция окончена. Я с трудом встаю с пуфа, выхожу из кабинета и закрываю за собой дверь.
– Все в порядке? – шепчет мне Джо, которая как раз только что пришла.
Я вновь сажусь за свой стол и, зная, что Мадлен смотрит через стеклянную дверь, отвечаю:
– Да, все хорошо.
– По твоему виду не скажешь, – возражает Джо.
– Просто я не знаю, где сейчас Пол. Он не ночевал дома.
Как только эта фраза срывается с моих губ, я тут же о ней сожалею.
– Опять Клэр? – спрашивает она.
Ее слова хлещут мне прямо в лицо, снедающий меня страх сменяется гневом, но в чертах Джо проглядывает неподдельная тревога. Не ее вина, что она так много знает о моем прошлом, я ведь сама ей обо всем рассказала.
Мне это неизвестно, и я отвечаю, надеясь, что говорю правду: