Всего нас, рабов первой категории, в автобусе было одиннадцать. На сортировке более пятидесяти набралось, но везти решили почему-то такими малыми партиями. Наверное, по причине пониженной вероятности побега. Одиннадцать безоружных против пятерых вооруженных вряд ли что-то смогли бы сделать. А вот если их было бы не одиннадцать, а почти три десятка, то расклад мог бы получиться совсем иным.
Из знакомых среди одиннадцати был лишь один из бойцов Зубаря и Андрюха Боков с Пашкой Кузнецовым. Других крепышей, вот хоть убивали бы, я видел впервые в жизни и ничего не мог о них сказать. Зато своих знал хорошо и мог смело заверить, что положиться на них можно. И плевать, что совсем недавно между нами была перепалка…
– Эй, идиоты, он же сейчас коньки отбросит! – недовольно зарычал Боков. Автобус так и не сбросил скорости и стоять в полный рост ему было совсем не просто.
– Хочешь помочь – помогай! – крикнул один из наёмников. – А если не можешь, то сядь на место и не дёргайся. Этот раб по ошибке попал в первую категорию. Он болен, такие ценности не имеют, всё равно в скором времени сдохнет, много таких видел. А ещё есть вероятность, что кое-кто просто притворяется. Нам вмешиваться запрещено, были подобные ситуации и кончались они для рабов плохо. Мне вообще проще пристрелить его!
Автобус начал замедляться. Я по-прежнему изображал припадок и пытался придумать, как же мне выйти из созданной своими же действиями столь дерьмовой ситуации хотя бы живым.
– Этот парняга ещё всех вас переживёт! – Боков начал прорываться ко мне. Автобус ехал всё медленнее, поэтому передвигаться можно было вполне сносно.
Сильные руки схватили меня и пытались перевернуть. Андрюха, не справившись, начал орать:
– Да не сиди ты, помоги мне, давай его посадим. И воды дайте, она помогает. Воды, говорю, дайте!
По моей спине прилетело бутылкой. Охранник, видимо кинувший её, весело крикнул:
– Вот тебе твоя вода!
Егоров подключился и в четыре руки они наконец-то меня перевернули. Охрана нас не видел, шума было по-прежнему много, поэтому я рискнул сказать:
– Не прокатило!
А затем продолжил изображать припадок, ведь на долго останавливаться было нельзя. Боков зарычал:
– Идиот ты, Ермак, и план у тебя идиотский был. И не план это вообще, а тупизм чистой воды!
Совершенно случайно я увидел под сиденьем что-то интересное. Руку протянешь и не достанешь, надо было ползти, минимум метр нужно приблизиться. Рукоять револьвера, кто-то припрятал его под сиденьем, он был вставлен стволом между поролоном и железной пластиной. Вставлен давно, судя по ржавчине. Старина Кольт, надеюсь на тебя, только ты способен спасти мою жизнь!
Я начал вырываться, ползти к оружию что есть силы, но выходило плохо. Боков и Егоров держали хорошо. Но не настолько хорошо, как могли бы, и спустя секунд двадцать борьбы я наконец-то схватил то, к чему так сильно спешил. «Помощники», увидев ствол, тут же прекратили мешать, но продолжили закрывать меня от наёмников. Ну, с Богом…
Вскочив довольно проворно, я направил оружие на ожидавших развязки представления наёмников. Лишь двое были на ногах и сию секунду поняли, что произошло. И им столь неожиданная для них развязка не понравилась совсем. Оставшиеся трое, включая водителя, пока ничего не поняли, но это было дело нескольких секунд, и до них всё дошло бы совсем скоро. Спешу-спешу…
– Стволы не трогать, суки! – взревел я, всем видом давая понять, что готов стрелять. Не знал, есть ли в револьвере патроны, но надеялся, что они там были.
До оставшейся троицы наконец-то всё дошло, водила начал вновь давить на газ и слишком сильно крутить рулём. Две цели, которые удержать на мушке в таких условиях было невозможно, превратились в четыре. Наёмники всё ещё не взяли оружие, все они были растеряны, каждый опасался получить пулю. Вот только водитель! Ох и сволочью он оказался…
Скорость успела вновь стать приличной, и тряска сильно мешала. Рывок рулём усугубил ситуацию до невозможного, на ногах я не остался, полетел в сторону бокового окна. Помощь Егорова не помогла, он лишь всё усугубил, полетел вместе со мной. Но и плюсы нашлись, четверо наёмников на ногах так же не устояли и попадали. На месте остались только пристёгнутые пассажиры и водитель. Последний, как выяснилось чуть позже, оказался самым настоящим водятлом!
Падая, я непроизвольно вдавил спусковой крючок и был неприятно удивлён, потому что вместо ожидаемого выстрела оружие только щёлкнуло. А затем была боль от падения, а следом за ней случились следующие падения, в процессе которых мой мозг отказывался понимать происходящее. Всё крутилось и вертелось. Да так сильно, будто не в автобусе были, а в самой настоящей мясорубке…
Мне не повезло, приложился головой и отключился. И пропустил много интересного, потому что когда очнулся тряски уже не было, а было лишь спокойствие. И некий не шибко навязчивый треск, звучавший далеко. И слабый звон присутствовал, чуточку ближе треска, но тоже не шибко тревожный. А вот насчёт боли то же самое сказать было невозможно. Этой заразы хватало с лихвой и мешала она сильно.
Водила крутил рулём слишком активно и в итоге положил автобус набок. И тот по инерции развернулся, а затем сполз с дороги в какой-то овраг или что-то подобное. Повреждения, которые я наблюдал, говорили лишь об одном, помотало нас серьёзно. Без погибших сто процентов не обошлось.
Несмотря на боль сумел понять истинную природу то появляющейся, то пропадающей трескотни. Совсем рядом шёл бой с применением автоматического оружия. Даже не верится! Мне было настолько плохо, что попытаться встать был не способен. Как же больно… Думать без боли и то не выходило!
Тряпки, поролон, куски обивки, какие-то металлические детали, ломанное дерево и мятая трава… и особенно много перемешанной с битым стеклом земли – вот чем был наполнен измятый кувырками автобус. И ещё в нём имелись трупы, теперь я видел их хорошо. Не всем наёмникам и рабам повезло остаться в живых. Водитель, гад такой, тоже не выжил, вижу часть его кресла и торчащую руку. Придавило смявшейся крышей словно многотонным прессом, шансов на спасение у него вообще не было.
– С возвращением, Никита Андреевич! – Егоров возник рядом словно по волшебству. Не было никого и тут раз, появился. И чтобы понять, что его дела плохи, мне хватило одной секунды. Правая рука, она у Юрия Николаевича была ужасна, два открытых перелома, и даже просто глядя на это я начинал чувствовать сильную боль.
– Дядя Юра, у тебя похоже проблемы… – сумел сказать я и закашлял.
– Не без них, Никитка. Но это не страшно, переживём, кровь остановилась, я неплохо подготовлен к подобному. У нас тут бой, каждый боец на вес золота. Главный минус – враг на высоте, а мы в яме. Сможешь помочь? Думай резко, спешу!
– Конечно, я весь ваш… – попытка встать принесла ожидаемый результат, боли стало больше прежнего. У меня вроде бы нет переломов. По крайней мере открытых точно нет. Тогда почему всё так плохо? Чёртовы ушибы, слишком знатно прикладывало, отбило всё тело…
Егоров, глянув на свою руку, а затем на меня, как-то странно усмехнулся. А затем, бросив мне на грудь какую-то непонятную сумочку красного цвета, сказал:
– Эту дрянь я нашёл у одного наёмника, думаю она поможет тебе. Поторопись, Никитушка!
И всё! Больше дядя Юра вообще ничего не сказал. Просто пригнулся и вынырнул в искорёженный проём, ещё недавно называвшийся окном. Ушёл туда, где кто-то в кого-то стрелял. И, скорее всего, сейчас он тоже будет стрелять. Одной рукой…
Сумочка-сумочка…
Каждое движение приносило боль…
Сумочка красная, имела на боку крест белого цвета. Аптечка, надо полагать…
Внутри были бинты и жгут. Ага, спасибо, они мне помогут… Ищу дальше, там должно было быть что-то более полезное.
Ага, есть, сбоку внутри сумочки был прицеплен мелкий контейнер. И в нём лежали три одинаковых шприц-тюбика.
Наёмнику, таскавшему при себе эту аптечку, нужно отдать низкий поклон. Промедольчик, родненький, скоро мне будет хорошо…
Желание поставить двойную дозу имелось, но трезвость разума победила. Задумался об остальных, им тоже может быть нужна помощь, поэтому два шприц-тюбика оставил целыми и невредимыми. И не прогадал…
Хотелось бы полностью забыть о боли, но нет, так это никогда не работало. Стало легче, намного легче, но при этом тело осталось чужим, словно деревянным, не желающим чётко выполнять команды упрямого хозяина.
Автобус упал в какой-то овраг, вокруг было много растительности, поэтому меня вряд ли можно заметить откуда-то сверху. Стрельба была совсем рядом, но понять хоть что-то пока не получалось. Хромая, я продвигался в сторону стрекочущих звуков. Совсем немного идти было…
Полёт в овраг, оказывается, был значительно масштабнее, чем думал изначально. Мы сползали по крутому склону, не менее сорока градусов, метров шестьдесят, а затем ударились в валун размером с частный дом и вместо того, чтобы там и остаться, продолжили спуск с незначительной корректировкой курса в сторону. Самую настоящую просеку создали, будто несколько катков по растительности проехало.
Дорогу, по которой ехали, снизу не было видно, но зато отлично воспроизводилась картина того, как протекали события после аварии. Остатки рабов, добив наёмников из автобуса, додумались устроить засаду возле валуна. И наёмники, ехавшие на джипе, и надумавшие осмотреть место происшествия, дружно приняли смерть. А затем досталось и тем, кто приехал после них. Вот только последних оказалось далеко не три-пять, судя по количеству выстрелов, а несколько десятков. Но мы, увы, тем же количеством бойцов похвастаться были не способны. А с оружием у нас вообще беда была…
* * *
Егоров сидел с палкой в зубах и терпел боль, которую никакой нормальный человек терпеть был не способен. Потеря сознания в такой ситуации – норма. Я много раз от боли отключался. Во множестве моих жизней всякого дерьма случалось в избытке…
– Ну как, получается? – привалившись спиной к поросшему мхом валуну, я начал изучать обстановку. С дядей Юрой было всё понятно, сам себя лечил. С остальными всё иначе обстояло. Пашка Кузнецов из живых был худший, лежал на земле и зажимал рану на животе. Даже без тщательного осмотра можно было сказать, что дела его намного хуже, чем те, которые можно обозвать словом «хреново».