– Боков уже пожалел об этом, – сказал Максим. – Увы, но дырка в тебе имеется, и ситуацию мы изменить не сможем. Ты, главное, терпи и не вырубайся. Чуть-чуть осталось.
Вырубаться я начал, но Максим не дал мне этого сделать. Всячески подбадривал, делал какие-то уколы, отвешивал пощёчины, рассказывал анекдоты. Говорил, говорил и говорил…
По огням в окнах я понял, что мы приехали в Двойку. Услуги парома не понадобились. Меня вытащили из багажника Ауди, немного пронесли и повезли на моторной лодке на другой берег реки Тихой. Там снова погрузили в машину. В какой-то здоровенный джип. Немного провезли и опять вытащили на улицу. В глаза ударил луч света.
– В сознании, главное. Остальное дело техники. В дом его.
По голосу узнал Олю Баркову. Доктор Айболит. Или Ойболит. Без разницы…
Максим и Саша подняли носилки и куда-то понесли меня. Оля спросила:
– Что-нибудь ставили ему?
– Да, – ответил Максим. Какого чёрта меня несут вперёд ногами? Хорошо, что не выносят.
– Что ставили? – не унимается Ольга.
– Пофигин двойная доза, – ответил Максим. – Ну и рану залепили, как смогли.
– Что такое пофигин? – сумел спросить я.
– Ты давай не болтай! – грозно сказала Ольга, но на вопрос ответила: – Пофигин – местный аналог морфина. Ты сейчас боли не чувствуешь, и тебе всё пофиг. Оттого и название.
Насчёт пофиг она преувеличила. Мне далеко не пофиг. Мне страшно… Или всё же нет? Похоже, что пофигин работает.
Стало светлее. Значит, мы уже в доме.
Немного ходьбы по коридору, и меня занесли в прохладное помещение. Светло, как днём. И страшно. Не работает ваш пофигин!
Немного манипуляций, и я уже на столе. Полминуты, и абсолютно голый. Холодно!
– Дрожит сильно, – недовольно пробурчала Ольга. – В нём весу почти сотня. Надо было тройную дозу ставить… Эх, что же мне с тобой делать-то, Никита? Макс и Саша, вяжите его. Мне буйство после наркоза не нужно.
Бодров склонился надо мной и, широко улыбнувшись, сказал:
– Давай терпи, Ермак. Ты в надёжных руках…
Тело, руки и ноги зафиксировали ремнями, а на глаза повязали тряпку. Ослепили. Но зачем?
Затрещал какой-то механизм, и я понял, что меня разворачивают вместе со столом. Полминуты – и вишу на ремнях лицом вниз.
– Ну, тут страшного мало, – заговорила Ольга. – Зашью, и дело с концом. А вот с печенью придётся разбираться. И, однозначно, резать! Разворачивайте его обратно. Я пока анестезию приготовлю. Шока нет, и это хорошо. Живучий Ермак. Ох и живучий!
Меня снова развернули. Лицом вверх лежать удобнее. Ольга тихо заговорила:
– Сейчас нос щипать начнёт. Как только начнёт – резко вдыхай. Это местный наркоз такой. Местный, значит из этого мира. А так он общий. Два-три часа тебя с нами не будет. Мультики посмотришь. Весёлые мультики…
Нос защипало, и я вдохнул. Затем вдохнул снова. И снова… И снова…
Открыв глаза, понял, что еду верхом на бругаре. В руке массивная дубина. Одет в какую-то шкуру. Рядом со мной по розовому полю точно на таком же бругаре верхом едет (или скачет?) затянутый в шкуру Боков. Вдали стоит старый контрразведчик Егоров и целится из своего ТТ в немецких шпионов. Бодров летит на своей Ауди и пытается подрезать бругара. Осипов загнал древний танк на холм и полирует его. Мусин и Нугуманов бегают за каким-то бараном и кричат, что хотят сделать из него шашлык. Раиса Серкова ведёт снайперский огонь по немецким шпионам, которых пытается убить Егоров. Модест Карандашов бредёт по полю и плачет. Ольга Баркова прямо в поле оперирует парня, похожего на меня, не забывая попивать винцо из бокала. Пушок сидит возле Осиповского танка и лижет свои…
И это мультики? Сколько мне на бругаре верхом скакать? Давай, Оля, ремонтируй меня. Не хочу я таких мультиков.
Мультиков насмотрелся жизней на десять вперёд. Были они разные. Некоторые вполне безобидные, а некоторые настолько бредовые, что и не сразу понимаешь, что к чему. Чего только не было. Хорошо, что всё закончилось. Я очнулся.
Лежу на кровати, смотрю в белый потолок и радуюсь лучам солнца, которые греют лицо и тело. Хочу скинуть простынь, вот только руки и ноги связаны. Не пошевелиться. Боли не чувствую. Бодр и свеж. Помнится, что меня ранили. Неужели всё успело зажить?
Судя по тому, как простынь топорщится в районе печени, повязка там нехилая. И со спины что-то немного давит. Значит, и там повязка.
– Ник, ты как? – спросил хриплый голос. Знакомый голос. Мертвецу принадлежащий. Или всё-таки нет?
Палата просторная, на две кровати. В полутора метрах от меня, тоже связанный по рукам и ногам, лежит Зубарь. Посмотрев на его лицо, я испугался. Постарался не показывать испуга, но, видимо, получилось плохо.
– Судя по твоей роже, – забормотал Зубарь, – моя страшнее раз в десять. Хотя мою теперь и рожей-то не назовёшь…
Всё-таки Зубарь не погиб. Получил ранение в голову, но не погиб. Живучий и везучий. Ключевое слово в данной связке «везучий».
Пуля вошла Зубарю в районе носа со стороны левого глаза и, забрав нос с собой, вышла под правым. Глубоко вышла. Глаз тоже с собой прихватила. И костей в придачу. Изуродовала Зубарю лицо до ужаса. Фильмы жанра хоррор отдыхают.
Ольга лечила Зубаря как могла. Где-то зашила. Там, где шить было реально. Там, где сделать ничего не смогла, оставила всё как есть. Рана успела покрыться коростами, а это значит, что лежим мы здесь достаточно.
– Я теперь пират, – попытался пошутить Зубарь. – Как выгляжу, Ермак?
Я улыбнулся и ответил:
– Не совсем плохо. Страшноват, но жить можно.
– Прорвёмся, – улыбаться Зубарю теперь не дано. – И не такое бывало. Прорвёмся…
Больше не говорили. Зубарь незаметно уснул, а я смотрел в окно и радовался. Радовался тому, что остался жив. Как тут не порадуешься?
Жив, не чувствую боли и полон сил. А проблемы, какими бы большими они ни были, подождут.
Из коридора начали доноситься звуки. Кто-то катит каталку и стучит каблуками по деревянному полу. В палату вошёл доктор Бруннерман в компании Ольги Барковой. Каталку вкатил худой блондин с огромным синяком под левым глазом. Остановив её между кроватей, гневно посмотрел на меня и перевёл взгляд на Зубаря.
– Никита в себя пришёл, – сказала Ольга и склонилась надо мной. – Как себя чувствуешь, сибиряк?
– Лучше, – ответил я. – Если развяжете, будет вообще хорошо.
Бруннерман подошёл ко мне, недовольно посмотрел и повернулся к Зубарю. Сказал лаборанту что-то на немецком, и тот засуетился.
– Пару минут подожди, – попросила Ольга.
Зубаря погрузили на каталку и увезли в неизвестном направлении. Я точно не у Ольги дома. В какой-то больнице нахожусь. В посёлке Двойка больниц вроде нет.
– Санитара кто раскрасил? – спросил я, когда Ольга начала освобождать меня от пут.
– Ты раскрасил, Никита. После операции тебя почти сутки жёстко накрывало. Агрессивно себя вёл, не подпускал никого, дрался. Санитар переоценил свои возможности и получил.
Руки получили свободу. Затекли ужасно. Всё-таки я тоже переоценил свои возможности: не так бодр и свеж.
– Что-то поплохело… – пожаловался я. – Таблеточку бы какую… и поесть…
Я был развязан полностью и подвергнут экзекуциям. Сперва Ольга поменяла повязки, а затем сделала несколько укольчиков. Про другие, самые щепетильные процедуры, вспоминать тошно. Не заметил, как уснул. Худею слишком быстро. На капельницах далеко не уедешь. Нужно срочно поправляться.
***
Наступило очередное утро, которое принесло немного позитива. Ко мне пришли посетители. Максим Ефименко и Боков Андрюха. Ольгу я со вчерашнего дня не видел, а поговорить с ней как следует не успел. Новости! Меня интересуют новости! Зубаря обратно так и не привезли. Надеюсь, что с ним всё хорошо. Страдает мужик.
– Мы поесть принесли, – сказал Максим и поставил пакет с едой на прикроватную тумбочку. – Не знаю, можно тебе это или нет. Посоветуйся с врачами, прежде чем что-нибудь съешь.
– Сказали, жирное не есть, – соврал я и мечтательно посмотрел на пакет. – Остальное всё можно. Ну… кроме алкоголя…
– Алкоголь тебе категорически запрещён, Никита. Пить ты не умеешь! – Боков вытащил из пакета стеклянную бутыль, наполненную молочно-розовой густой жидкостью и, протянув мне, сказал:
– Питьевой йогурт. Натурпродукт. Употреби, а то испортится.
Я не заметил, как опустошил полулитровую бутыль с йогуртом. Попросил добавки, и мне дали интересный фрукт, напоминающий по вкусу что-то среднее между яблоком и апельсином, а по внешнему виду сильно похожий на огурец. Чувствую, что могу съесть его без опасных последствий. Организм у меня крепкий. Быстро восстанавливается. После фрукта употребил парочку спелых помидоров. К ним добавил булочку с маком и запил её кефиром.
– Кабы не пронесло его… – с опаской пробормотал Боков. – Всё-таки советую воздержаться от столь чрезмерного поглощения еды. Мне не жалко, если что.
– Пофиг, – отмахнулся я. – После того, что со мной было, унитазом точно не испугаешь.
– Пусть будет по-твоему, – нехотя кивнул Боков. – Но всё же знай: от поноса умирают чаще, чем от сифилиса.
– Давай показывай, – попросил Максим и кивком указал на простынь, которой укрываюсь.
– Гляди, – ответил я и продемонстрировал огромную повязку. Под ней прячется небольшой шрам. Сантиметров десять в длину, не больше. Что на спине, пока не знаю, но думаю, что там всё намного лучше.
Боков Андрюха слегка похлопал меня по плечу и, широко улыбнувшись, сказал:
– Я рад, что всё обошлось. Сильно ты меня напугал, Никита. Каюсь, виноват.
– Да забей, – отмахнулся я. – Всё позади уже. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз…
– Тому в глаз, – улыбнулся Андрюха. – Будь по-твоему, Никита. Забыли и не вспоминаем.
– Зубарь выжил, – решил удивить новостью Максим. – Он в этой больнице вместе с тобой находился. Жаль, что теперь с лицом у него проблемы. Большие проблемы.
– Он тут лежал, – я показал на соседнюю кровать. – Рожа у него далеко не симпатичная. Была… Теперь вообще жуть. Вчера увезли его. Куда и зачем не знаю.