после всего, что было, на ноги не встанешь.
Угрх, сидевший с родичами, двинул к нам. Саня, Булат и Лейн поприветствовали меня. Усадив, сунули в руки тарелку и кружку с чаем. Про ложку забыли, но ситуацию исправил Стенли.
— Как спалось? — поинтересовался Лейн. — Многое вспомнил?
И этот туда же. Теперь все будут один и тот же вопрос задавать? Опа, перестрелка прекратилась! Как-то неожиданно резко.
— Были пацаны — нет пацанов! — Саня довольно ухмыльнулся. — Берсерки опять всех в капусту порубили. Надеюсь, что приберутся. Хотя…
— Очередь не наша, поэтому пофиг, — отмахнулся Булат.
Я ел и слушал. Первым говорил Угрх, и он поведал немногое. Рассказал про состояние, в которое меня отправила настойка медведиц. Сделали хладнокровную тварь, так сказать. В анабиоз погрузили. Правда, опасный. Если хладнокровные, впадая в анабиоз при понижении температуры, заранее откладывают нужные для жизни питательные вещества и с помощью них поддерживают обмен веществ, то человеческий организм на такое не способен. Три дня — максимум. Дальше начинается процесс горения организма. И главная проблема — вода. Её в мой желудок заливать было бессмысленно, потому что организм в анабиозе, устроенном медведицами, почти не функционирует. Сердце, и то почти останавливается. Пульс такой, что можно и за покойника принять. Но друзья не боялись. Медведи убедили, что даже за пять дней такой крепыш, как я, не помрёт. Похудает, это да. Но не помрёт. Медведи ведь тоже в анабиоз впадают. Зачем — не сказали. Не болтливы. Для человека анабиоз нужен только в одном случае — если этого человека хотят отправить на прогулку по древу генетической памяти. О том, что это лотерея и выживает только половина, мишки не сказали, а нам узнать без них не суждено. К подобному медведи прибегают довольно редко. Последний раз человека в такую прогулку отправляли аж целых сорок лет назад. Местных лет, а они чуть длиннее земных.
Далее рассказывали Саня, Булат и Андрюха. Узнал, что на следующий день после того, как я отъехал, припёрлись иерихонские шестёрки. Нашли всё-таки. Заявилось их аж пять десятков, что немало. Наша компания, даже учитывая медведей, поменьше будет. Но беды в этом не было. Для четвёрки берсерков столько противников, которые просто люди, пусть и вооружённые, — ерунда. Пули берсерков не берут. Щиты решают. И даже гранаты, как ручные, так и подствольные, для мишек в броне опасности не представляют. Только хлопками да визгом осколков нервируют. Тяжёлое стрелковое в виде крупнокалиберных пулемётов и реактивные гранатомёты могут навредить берсеркам, но такого оружия в пещеры брать никто не стал. Непрактично и слишком тяжело.
Пятьдесят, а точнее — пятьдесят семь бойцов рассчитались за нападение на мишек-психов максимально дорого. Жизнями заплатили. Боевая единица берсерков зовётся в переводе на наш язык как Жнец. Идёт Жнец медленно, потому что стреляют. Но идёт так, как идёт на толпу индейцев с луками и копьями танк — не остановишь.
Когда расстояние сокращается до возможности атаки — Жнец атакует. Четверо громадин, каждая больше полтонны весом, по три метра плюс-минус ростом, в броне, с мечами и щитами — страшная мощь. Прибавим к этому несвойственную размеру ловкость и быстроту, а также слишком огромную силу, которая также не вяжется с размером, потому что берсерки сильнее, чем можно подумать. И что получим? А получим груды мяса, в которые превратились нападающие. Человек, даже в большинстве и с огнестрельным оружием в руках, слаб. Медведи это доказали. И уже трижды.
Четверо берсерков, бьющихся за нас, это хорошо. Но есть и кое-что плохое. Медведи требуют уборки, а сами они это делать не намерены. Приходится нам. Не мне, что хорошо. Задачу медведи передали посредством Угрха — убрать трупы. Просто сложить их в кучу. Местные обитатели уберутся окончательно, но позже. Со слов Сани и Булата, которые уже поучаствовали в одной из уборок, — занятие это сильно неприятное. Разрубленный по диагонали или просто поперёк человек — не самое худшее, что делает меч берсерка. Выражение «нашинковать капусту» характеризует действия медведей-психов просто отлично.
Через несколько часов после первого нападения медведи объявили сбор. Собрались и пошли. Сложного в этом нет. Проблемы есть, но решаемые. И они были решены. Пеший путь начался. Для меня, пребывающего в анабиозе, он начался в носилках.
Большего мне не рассказали. То, что Лейн обзавёлся деревянной ногой, которую сделал Угрх, сам вижу. Вот только вряд ли стратег способен ходить самостоятельно. Обрубок до конца не зажил. Болезненно нагружать его. Адски болезненно.
По молчанию и внимательным взглядам я понял, что от меня ждут рассказа. Всем интересно, что было там, в реальности воспоминаний. Что ж, придётся рассказать. Но не всё. Некоторые фрагменты памяти раскрывать пока не намерен. Нужно поговорить с Россом, а затем уже думать. Отец, пусть он был моложе меня, но он был умнее и опытнее. Его мысли мне нравились. И они ясно дали понять — лишнего, пусть даже кругом свои, болтать не стоит. Кротом, которому не терпится узнать, как открываются порталы на Землю, может быть любой. Но я подозреваю только одного человека…
Фрагмент 2
— У меня была сильная амнезия, и она всё ещё не прошла. — Владимир Росс, более известный мне как Старый, выглядит неважно. Медведи лечат его, а также лечит медик-федерал Андрей Клещин, но хорошего пока мало. Обрубок, в который превратилась правая рука, не хочет заживать. Воспалительный процесс идёт достаточно быстро, и на чистки, а также введение антибиотиков он плевать хотел. Похоже, что руку придётся укоротить ещё минимум на десяток сантиметров. Так сказал Угрх. Клещин с ним согласился. В остальном, если не принимать во внимание руку, Старый здоров. Скорее всего, ампутацию проведут сегодня. Во время привала. Кто-то будет спать, а кто-то страдать.
У меня, после того как побывал в памяти отца, есть много предположений насчёт происходящего. Увы, но высказывать их я не намерен. Потому что некоторые могут быть правдой, а также потому, что их слушают нежелательные люди. Четверо федералов, несущих носилки, на которых лежит Старый, относятся именно к нежелательным людям. Нет, они не показывают интереса к разговору. На лицах, сделанных из железобетона, эмоции отсутствуют. Парни слишком легко перенесли известие о невозможности перемещения. Есть мнение, что их к тому готовили. Нужно подумать.
Но даже присутствие подозрительных федералов и других ушей не мешает задать некоторые вопросы Владимиру Россу. И я их задам.
— Ты помнишь детство? Место, где родился, и родителей? Хоть что-нибудь помнишь? Михаил Росс — знал ли ты этого человека?
Старый задумался. Думая, он морщит лоб. Излишне. Напоказ работает. Тот Росс, что шёл с моим отцом, тот слишком рано повзрослевший мальчишка, он от нынешнего отличается так же, как матёрый волкодав от дворового пса. Вовка, что тебя так изменило? Где тот паренёк, что спас меня? Нет, память не может врать.
— Комитет госбезопасности — вот что помню, — наконец ответил Старый. — Не знаю, почему, но отлично я помню только то, что случилось с того момента. Осознал себя лежащим в палате одной из больниц комитета. После выздоровления начал трудиться на благо Родины. Михаил Росс мне не знаком. Я ведь Михалыч, а это значит, что он мог быть моим отцом. Не знаю… Ещё будешь больного вопросами донимать, Никита? Или дашь отдохнуть?
Я покачал головой и решил прекратить мучить Старого. Либо он правда ничего не знает. Либо не говорит по той же причине — боится лишних ушей. Почему-то склоняюсь к первому варианту.
Боков, наверное, единственный человек, которому могу доверять на девяносто пять процентов. Слишком много дерьма за слишком мало времени мы поели одной ложкой. После Бокова идут Саня и Булат. Им могу доверять процентов на семьдесят. Почему? Нет, не знаю. Пусть ответ будет таким — потому что.
Все остальные, даже Адриан Лейн и Маша, что носит моего ребёнка, могут рассчитывать на доверие ниже пятидесяти процентов. Даже медведям не доверяю. То, что мишки умеют врать, я выяснил. Вдруг им тоже нужна информация? Под словом «информация» я подразумеваю одно очень важное умение, которое пока не приобрёл. Память может раскрыть секрет, но пока не раскрыла. Умение открывать порталы в обратную сторону — вот что всем нужно. Многие бы хотели вернуться домой.
Хлопнув Андрюху по плечу, я предложил:
— Пофантазируем?
— Да не вопрос, — улыбнулся он. — Кто первый начинает? Ты?
Я кивнул:
— Начну, а ты подумаешь. Без лишних ушей только, хорошо?
— Тоже не вопрос. Пошли.
Мы пошли обратно. На нас взглянули с удивлением и не более. Саня и Булат даже отшутились. Дождавшись, когда замыкающие нашу солидную пешую колонну федералы пройдут, остановились. Пятьдесят метров дистанции, и снова пошли. Достаточно, чтобы быть неуслышанными. Я заговорил:
— Представь, что у тебя появляется знание. Ты, сам того не желая, узнал, что можно вернуться домой. На Землю. Что ты сделаешь?
— Не важно, что бы сделал я. Важно то, что есть люди, которые очень сильно захотят получить это знание. И они ни перед чем не остановятся в желании обладать этим знанием. Найдут и вытряхнут его из меня. А теперь мой ответ на заданный вопрос — постараюсь сделать всё, чтобы никто не узнал о том, что я обладаю этим знанием. Тебе же, Никита, в данной ситуации хреновенько. Медведь уже всем поведал о том, что в памяти ты можешь нарыть инфу об открытии обратного портала. И я уверен, что большинство смело считает, что ты знаешь, как попасть домой. Они ждут, когда ты расскажешь об этом. Не станешь ведь, я прав?
Я покачал головой:
— Ты прав. Я не стану. Потому что не знаю, как открыть обратный портал. Пока не знаю, но это дело времени. Нужно всего лишь заглянуть в память. В мою или моего родственника.
— Рассказывать о том, что узнал, ты не намерен, верно? Я не про обратный портал. Про то, что ты увидел в памяти.
— Могу дать наводящие вопросы. Ответишь?