.
С.В. Косиор, первый секретарь ЦК ВКП(б) Украины, всё внимание в своём выступлении сосредоточил на необходимости усилить агитационную работу, дабы выяснить «источник чуждых нам влияний».
Н.С. Хрущёв, первый секретарь МК: «В связи с большой активностью, которую мы имеем на предприятиях, в колхозах, в учреждениях, среди рабочих и служащих, мы имеем безусловно оживление некоторых враждебных групп и в городе, и на селе. У нас в Рязани не так давно выявлена эсеровская группировка, которая также готовится, что называется сейчас уже, к выборам на основе новой конституции».
Л.И. Мирзоян, первый секретарь ЦК КП(б) Казахстана: «Наметилось большое оживление работы враждебных элементов… В целом ряде мест духовенство так ловко подделывается под советский лад, что частенько разоружает наши отдельные первичные организации».
Я.А. Попок, первый секретарь ЦК КП(б) Туркмении: «По всем линиям мы чувствуем рост активности враждебных элементов».
И.Д. Кабаков, первый секретарь Свердловского обкома (его появление на трибуне Сталин встретил издевательской репликой: «Всех врагов разогнали или остались?»[436]): «Та активность, которая выливается в форму усиления участия масс в строительной работе, зачастую используется враждебными элементами как прикрытие для контрреволюционной работы».
Е.Г. Евдокимов, первый секретарь Азово-Черноморского крайкома: «Вскрыта у нас группа так называемых промежуточных элементов, которая в индивидуальном порядке обрабатывает неустойчивых людей… Дальше, эсеровская организация в трёх донских районах на границе с Украиной, сейчас арестовано сорок человек из эсеровской организации. Они тоже самым энергичным образом подготовляются к выборам»[437].
И всё же при голосовании члены ЦК не могли не поддержать предложенную резолюцию. Тем более что они, собственно, должны были проголосовать всего лишь за точное и неукоснительное соблюдение устава партии, а не за новое положение о выборах, которое весьма интересовало их, но о котором они так ничего и не узнали.
В прениях, правда, этот вопрос всё же прозвучал. Р.И. Эйхе заметил, что «следовало бы начать со скорейшего ознакомления с избирательным законом. До сих пор мы ничего не знаем». Однако Жданов не стал углубляться в не предусмотренную темой доклада проблему. Предоставил ответить M.И. Калинину, сумевшему, хотя и довольно неуклюже, уклониться от прямого объяснения. Все «вопросы, — сказал Михаил Иванович, — будут разрешены, когда будет обсуждаться проект. …Опубликовать раньше проект нет оснований. Обсуждаться проект, очевидно, будет на сессии, и вы тогда внесёте поправки»[438]. Единственной неудачей для Жданова оказалась попытка настоять на быстрейшем проведении выборов во всех парторганизациях, завершив их не позже конца апреля. Ссылаясь на незнание новых, демократических норм избирательной системы, пленум поддержал предложение, высказанное С.В. Косиором и М.М. Хатаевичем — «надо несколько оттянуть сроки окончания партийных выборов»[439]. Жданов вынужден был внести поправку в проект резолюции — отнести завершение восстановления уставных норм в партии на 20 мая[440].
Более заинтересованный, а потому и весьма оживлённый характер приняло обсуждение третьего вопроса, внесённого на рассмотрение пленума, — «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа троцкистских и иных двурушников». Вопрос был продуман предельно тщательно, до мелочей, начиная с названия. Суть его подчёркивалась словом «уроки», что оставляло собственно «вредительство» хотя и в недалёком, но всё же прошлом.
Первый содокладчик, а на деле основной докладчик, В.М. Молотов, попытался сразу же задать нужный, с точки зрения узкого руководства, тон, подчеркнув: «Мой доклад… будет, главным образом, докладом о наших недостатках». Тем самым он изначально перенёс всю ответственность за выявленные недостатки с НКВД, как это можно было предполагать, на высшие органы власти — как партийные, так и советские в целом. Чтобы добиться необходимого эффекта, требуемой ответной реакции членов ЦК, Молотов разделил выступление на две равные части. В первой изложил свой вариант истории «вредительства», которое, по его мнению, «началось не со вчерашнего дня, а с тех пор, как возникла советская власть», объяснил прежде всего экономический характер этого нового вида преступления — оно, мол, «никогда не прекращалось на тех или иных участках нашей хозяйственной работы».
Разницу между «вредительством» старым и новым Молотов объяснил так: «Особенность разоблачённого ныне вредительства заключается в том, что здесь использованы были наши партийные органы, использован был партийный билет для того, чтобы организовать вредительские дела в нашем государственном аппарате, в нашей промышленности».
И дабы доказать верность именно такого взгляда, он широко использовал показания Пятакова, Дробниса, Асиновского, Тамма, детализирующие случаи «вредительства» в химической промышленности, Шестова и Пятакова — в угольной, Пятакова — в медеперерабатывающей. Ярко живописуя многочисленные аварии, взрывы, выход из строя оборудования, срывы планов, Молотов дал весьма двойственную оценку уже прошедшего «разоблачения врагов». Сначала заявил, что «главные факты мы теперь уже знаем», а затем, перейдя к анализу положения в лёгкой, пищевой промышленности, в сельском хозяйстве, водном транспорте и других отраслях народного хозяйства, пришёл к прямо противоположному выводу. Отметил, что «мы там ещё до этого дела (вредительства — Ю.Ж.) не добрались», «по-настоящему ещё не раскрыли».
Тем самым Молотов вроде бы подталкивал участников пленума к новому витку «охоты на ведьм», но одновременно, запутывая аудиторию, предостерёг от скороспелых действий. Упомянув о сообщении Ягоды по поводу «вредительства» в наркомсвязи, он дал ему следующую оценку:
«Мы должны проверить, правильно ли это заявление и в какой части оно подтверждается полностью, в какой части не подтверждается, в какой части требует дополнения».
Развивая эту мысль во второй части доклада, Молотов и наметил необходимые меры для «ликвидации последствий вредительства»:
«Наша задача не только в том, чтобы найти отдельных виновников этого дела (вредительства — Ю.Ж.), не только разоблачать и наказать тех, кто занимался этим делом. Наша задача — сделать из этого правильный практический и политический вывод. От нас требуют развития и усиления самокритики… Нечего искать обвиняемых, товарищи. Если хотите, мы все здесь обвиняемые, начиная с центральных учреждений партии и кончая низовыми организациями» (выделено мной — Ю.Ж.).
Но что же предложил конкретно Молотов для выхода из предельно трудной, по его мнению, ситуации? Прежде всего постарался внушить участникам пленума, что каждый должен заниматься своим делом. НКВД — разоблачать врагов, а партийные работники — заниматься кадрами, выдвигать молодых, образованных, опытных специалистов, тем и борясь с вредительством, предотвращая его. Он рассказал, как уже идёт работа в этом направлении: возросло число инженеров, составившее почти 3,5% к общему составу рабочих, а среди них 24–28% коммунистов; две трети рабочих заняты техучёбой, то есть получают наконец столь необходимую им квалификацию. И сказал в заключение, что требуется «ещё большее умение разбираться в хозяйственной и технической стороне дела, и поэтому задача овладения техникой в деле воспитания кадров является в настоящее время одной из решающих задач».
«Второй вопрос, — отметил Молотов, — о партийных работниках и недостатках в этом отношении», то есть в отношении кадровой политики. Практически отвергая методику деятельности Ежова и его НКВД, он предложил использовать своеобразное правило четырёх «не»: «Нельзя подбирать работников, руководствуясь анкетой о его прошлой деятельности. Нельзя пользоваться воспоминаниями об их прежней работе. Совсем недостаточно пользоваться личной привязанностью и симпатией к отдельным работникам. Неправильно также руководствоваться рапортами».
Вслед за тем Молотов дал первое толкование знаменитой «Директивы». Объяснил, что она «направлена на то, чтобы путём добросовестной критики выявить действительных врагов, вскрыть действительные недостатки. Здесь же многие поняли так, что надо во что бы то ни стало обливать друг друга грязью, но в первую очередь определённую категорию работников руководящих… хозяйственников, директоров крупных заводов, которые как по мановению таинственной волшебной палочки сделались центральной мишенью этой части самокритики».
Мало того, Молотов взял под защиту не только директорский корпус, но и некоторых бывших оппозиционеров, на которых вот уже более четырёх месяцев НКВД вёл облаву. «Мы часто слышим, — продолжал Вячеслав Михайлович, — такой вопрос: как же тут быть, если бывший троцкист, нельзя с ним иметь дела? Неправильно это. Мы шли на использование бывших троцкистов сознательно, и в этом не ошиблись. Мы ошиблись в другом, мы ошиблись в практике контроля за их работой. Мы не можем из-за того, что тот или другой работник был раньше троцкистом, выступал против партии, из-за этого мы не можем отказаться от использования этого работника, мы не можем стоять на этой позиции. Больше того, совсем недавно, в связи с разоблачением троцкистской вредительской деятельности, кое-где начали размахиваться и по виновным и по невиновным, неправильно понимая интересы партии и государства».
Чтобы наглядно продемонстрировать подобного рода ошибки партработников, Молотов привёл несколько подобных случаев, заставивших вмешаться ПБ: с Побережным, директором Пермского авиамоторного завода, на снятии с должности и аресте которого настаивал секретарь Пермского горкома Голышев лишь на том основании, что тот в прошлом был троцкистом; с Я.И. Весником, директором Криворожского металлургического комбината, уже не только арестованного (вместе с женой), но и чуть было не расстрелянного из-за чрезмерного и бездумного усердия первого секретаря Днепропетровского обкома М.М. Хатаевича. Потому-то и предложил Молотов использовать не репрессивные меры, неизбежно порождаемые «охотой на ведьм».