– Хватит трепаться – скомандовал Мзареулов. – Они же там почти воюют, а вы тут…
Генерал своим басом опять что-то загудел. Ромка догадался, что он советуется с кем-то по собственной связи. Видимо, где-то у них в подвале или еще где-нибудь сидит пара-тройка спецов генерала, почти наверняка погонников, и они тоже что-то видят, и с ними генерал, уже не стесняясь присутствия Мзареулова, ведет консультации. «Значит, он нам ни на йоту не верит, – решил Роман. – Ну и черт с ним, не очень-то он мешает, по крайней мере пока». Прислушиваться к тому, что генерал говорил своим, он не стал.
У него забрезжила вот какая идейка… Вот они говорят, что видео– и пси-связи не сумели установить с малым залом, который еще иногда назывался у них в школе телекабинетом. Но для группы военных они эту связь установили. Странно, неужто в школе крепнут две власти – Мзареулова и генеральско-военная?
Он стал соображать, как к ним подключиться, но ничегошеньки из этого не вышло, по крайней мере без помощи Шустермана. Пришлось снова прислушиваться к тому, что генерал говорил Мзареулову.
– Андрон, пушка ведь отогнала нечто, что там было. – Кажется, генерал думал, что изъясняется шепотом, хотя этим звуком можно было запросто колоть орехи, а то и вовсе пользоваться вместо молота в кузнице. – И эта хрень куда-то смылась… Исчезла. Значит, наше оружие на них действует. Действует, господа офицеры!
– Да не очень-то, – ворчал кто-то, может, и сам Мзареулов. Или Шустерман. – Не очень оно ушло.
Так они «шушукались» довольно долго и, по их мнению, вполне рассудительно. «Вот черт, – решил Ромка, – они не заметили самого главного».
Ребята в Чистилище пошли назад не очень уверенно. Их тащили эти слившиеся воедино прозрачно-светлые капли. Но они уже хотя бы не сопротивлялись, подчинились им. В общем, экипаж возвращался, и это было неплохо. Поэтому Роман снова стащил шлем, чуть повернулся к остальным.
Многие из новеньких экипажей тоже сидели уже без шлемов, разглядывали общий экран, на который и начальство смотрело, пыталось разобрать, что происходит в Чистилище. Лишь Паша Пресняков, конфузор-командир четвертого экипажа, еще оставался в своем «колпаке», но сдвинул его, чтобы открыть одно ухо, поэтому-то его шлем и выглядел как-то странно. А вот генерал был едва ли не счастлив и весь преисполнен энтузиазма.
– Вересаев, что за кислота на физии? – спросил он. – Пушки стреляют, эти, светлые, их побаиваются, если вооружить наших более сильными стволами, думаю…
– Генерал, считаю, что мы добились более существенного, чем проверка оружия. Мы увидели развилку.
– Развилку?
– Голубой горизонт, который заметили наши иномерники. – Ромка с удовольствием воспользовался совсем недавно придуманным термином.
– Иномерники? – теперь удивился Мзареулов.
– Сленг.
– Они же не прошли туда, – продолжил Андрон Томазович. – Ну, то есть пошли, попробовали, но не добрались.
– Вот именно, их что-то не пустило.
– Что именно, как ты это себе представляешь? – Мзареулов чуть помедлил. – Спрашиваю тебя, потому что ты почти побывал там.
– Не знаю, я видел то же, что и вы. Прозрачные, быстрые капли, тугие, опасающиеся огня наших пушек. Но если пораскинуть мозгами, можно допустить, что наши ребята не подготовлены к тому, чтобы продвинуться к голубизне. И дело не в пушках.
– А может быть, наша техника не срабатывает на таком высоком уровне этих пси-мерностей, – довольно туманно предположил Шустерман. – Я хочу сказать, возможно, наши пси-связи не поддерживаются в тех измерениях, если это на самом деле измерения, отличные от нашего?
– Разве такое может быть? – похоже, генерал не расслышал Шустермана, или не понял, или не хотел понять. – Они уже там и перешли барьер, или некий порог, если угодно. При чем здесь какие-то последующие… иномерности? Ничего не понимаю.
– Они могут заходить пока только в Чистилище, а в иные измерения – неспособны. Возможно, с имеющейся у них подготовкой они в принципе мало чего способны добиться. Скорее всего, генерал, – хотя сейчас Ромка обращался и к директору Мзареулову тоже, – им следует стать более сильными в плане пси или по каким-то иным, пока непонятным нам, установочным характеристикам. Лишь тогда…
Он и не ожидал, что получит ответ на свое мнение так быстро, но это случилось. Что-то с той, другой стороны их пси– и прочих связей, в Чистилище, звонко разбилось, будто огромный стакан величиной с хорошую бочку, сброшенный с большой высоты.
Ромка развернулся к пультам, с лихорадочной поспешностью стал проверять все, что только под руки подворачивалось. Что-то там случилось, но что именно? И как быстро определить этот непонятный, неуместный звон? В одном он был уверен – действовать нужно быстро.
6
Он совершил довольно дурацкую вещь – дал больше ощущения пси-связи, и вывел ее на себя, напрямую. Все, что он почувствовал, стало похоже на дурацкий сон, на кошмар, который переживаешь очень ярко и сильно. Так на самом деле не бывает, будто он плывет по какому-то мелкому, неглубокому морю, зараженному – он это знал теперь точно – какими-то зверями, способными впиться в него, сожрать его заживо. Это могли быть какие-то огромные осьминоги, голодные и совершенно чуждые всему, что он видел прежде, или колючие морские ежи, впивающиеся в него, бессильного здесь, в этом выдуманном, небывалом море, проникающие в него сразу огромным количеством игл, да так глубоко, что только самый умелый и быстрый хирург сможет спасти ему жизнь…
И еще одно ощущение его мучило: это было не совсем… вернее, не только его тело, это была еще и его психика, его душа, его осознание себя, человеческое представление о себе в том, что он значит в этом мире. Он мог исчезнуть, избежать атаки этих зверей, которые уже касались его, прицеливались, чтобы вернее ударить, по-прежнему невидимые, а лишь ощущаемые…
Роман отвалился от пульта, он больше не мог это выдерживать. Его трясло, он потерял себя от страха, дикого, казалось бы, иррационального, но такого определеннного, будто и впрямь искупался в том ужасном море. И его едва-едва успели вытащить, он даже осмотрел себя, чтобы найти того морского ежа, который впился ему в левую ногу повыше колена… Иголки были острыми, невозможно колючими, и они несли на своих остриях какое-то вещество или парализующий яд… Он почти кричал, хотя мог только рычать, потому что, как ему показалось, яд с игл этого чудовищного создания уже попал в кровь. Он слетел с кресла, покатился по полу, потом чуть приподнял голову… Все смотрели на него, как на безумного.
А он смотрел на ногу, на иглы морского ежа, которые только что отчетливо были видны, но уже куда-то делись, исчезли. Волна облегчения после растаявшего страха оказалась настолько сильной, что он… Потом он вспоминал это со стыдом: он самым малодушным образом обрадовался за себя, не думая об остальных ребятах, все еще подсоединенных к пси-связи с Чистилищем.
Вообще-то он и раньше знал, что не может назвать себя смелым человеком. Но тут было другое, чем просто гибель. Он почему-то был уверен, что в прямом бою с кем-либо, кто был врагом, он не побежит, станет драться – стрелять или командовать теми солдатами, которые оказались бы вокруг него… Он был в этом уверен.
Но вот это море, почти спокойное, и возможность быть сожранным заживо кем-то из-под воды, и эти звери, ядовитые, нечистые и хищные, желающие даже не плоть его уничтожить, а саму душу, – этого он вынести не сумел. Не сумел. От этого впору было обмочиться, так ему казалось.
– Вересаев? – это был Мзареулов. – Ты чего, Роман?
Дрожащими губами он попробовал объяснить, что почувствовал на том конце пси-провода к экипажу, к нырнувшим в Чистилище.
– Это уже не связь с нашим экипажем, это дорожка в наш мир… для чего-то ужасного. Ее нужно как-то защитить от той гадости, что находится там, – он говорил что-то не то. И все же добавил, снова пробуя объяснить происходящее: – По этой дорожке что-то ползет, как по канату, к нам, сюда, что-то невозможное… Оно способно пробраться в ментошлемы.
Генерал обернулся к Веселкиной с Шустерманом и к новеньким иномерникам:
– Что вы чувствуете?
Пресняков сидел, хмуро оценивая что-то на экране, Пачулис и Латуш выглядели обычно, как всегда, кажется, еще и перешучивались. Генриетта Правда улыбалась странной улыбкой. А Коломиец пробовала поднять руку, чтобы нащупать что-то в регулировках на подлокотнике ее креслица. Других, а именно Макойты и Панвальд, Ромка уже не стал рассматривать. Он кинулся к своему главному пульту и нервными движениями выключил всю электронику, которая отвечала за подачу пси-сигналов туда.
– Генерал, нужно вызвать силовиков из охраны, обязательно с оружием.
– Ага, сейчас, прямо танки тебе вызову, – буркнул Желобов. – Вересаев, официально тебе заявляю: ты отстранен. – Генерал повернулся. А тем временем Генка Шустерман, как дурачок, хлопал по своим клавишам, пробуя обойти выключенные приборы Ромки. Он восстанавливал сигнал в Чистилище, чтобы зафиксировать уже по-своему, возможно, для последующей обработки и анализа. Вот генерал и брякнул: – Шустерман, займите его место.
– Нет, не нужно, нельзя, Генка! – Ромка попробовал взять себя в руки, стал прямее, сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос не дрожал: – Это способно… Это будет убивать, причем так, что мы не сумеем ничего поделать, не сумеем противостоять ему.
А потом он поймал глаза Веселкиной, продолжил ее взгляд… Оказывается, ему не показалось, он все-таки обмочился. И он смутился, так вот – вполне по-человечески, и, тряхнув головой, добавил: – Извините, мне нужно…
Он бросился в туалет. И ведь понимал где-то на самом краю сознания, что этого делать нельзя, что нужно было добиться своего, образумить генерала. Но взгляд Вали, ее глаза, полные чего-то, что хуже разочарования и презрения из-за чужой трусости, погнали его… Чтобы хоть как-то сгладить эту неловкость.
А когда он вернулся, чуть приведя в туалете себя в порядок, насколько мог, разумеется, Генка уже сидел столбиком, будто зачарованный сурок, в его кресле. Генерал почти торжественно расхаживал по лаборатории вдоль стены с экранами и вещал: