— Саша, тормози! Уходи со сверхсвета, — сказал Владимир. — Это не системный сбой. Это осколки. Мир, потерявший целостность после катастрофы. Если учесть, что в каждом измерении по девять планет, параллельных друг другу, можно только догадываться, сколько здесь этого мусора! Мы разобьемся.
— Экстренное торможение! — хрипло сказал Савельев. — Ложитесь на пол, не успеете до кают дойти. Я аккуратно… Паша, в койку!
— В койку? О как. Жаргон у вас — только позавидовать, — пробормотал судовой врач. Он прижался щекой к гладкому полу пилотажной рубки и посмотрел на распластавшегося рядом Владимира.
— Мы таки заблудились?
— Похоже.
— И что теперь? К магам на поклон?
— Не знаю.
«Тахион» выскочил в обычное пространство, заливаясь звонкими трелями сигналов тревоги, и гася скорость, принялся яростно нарезать круги вокруг родной планеты.
— Как никуда не уходили, — пробормотал Саша. — Поднимайтесь, ребята. Орбита.
Под серебристым диском звездолета плыла Земля. Огромных размеров планета, почти полностью погруженная в непроницаемую тень, которая не походила на привычный покров облаков. И даже ночную сторону космического тела она не напоминала. Так выглядел с борта звездолета замок Карамант. Огромная сфера клубящейся пустоты, и слабый сигнал инфозонда из одной единственной точки на поверхности.
Бортовой компьютер выдавал на экран ошибку с пятизначным номером и предлагал перезагрузить систему наружного наблюдения. Система ориентации не пострадала. Жестко привязанная к небесным телам, она нашла каждое из них на своем месте, пересчитав все, вплоть до наиболее крупных комет и астероидов, она удовлетворенно мигнула гроздью зеленых огней. Но в визуальном режиме все астрономические объекты Солнечной системы, находящиеся там, где им и положено быть, выглядели сферическими колбами, заполненными вязким темно-серым дымом. Солнце растеклось яичным желтком, который покрасили черной краской. На его поверхности ослепительно сияла ярко-желтая точка. В ней регистрировалась обычная температура поверхности в 6000 градусов, и оттуда дул узенький поток солнечного ветра с самыми что ни на есть типичными параметрами излучения звезды. Чем дальше от пострадавшего Солнца, тем отчетливей и привычней становилась картина Вселенной во всех диапазонах и на всех частотах. Далекие звезды и туманности не претерпели никаких изменений. Черные дыры пожирали пространство, как и миллиарды лет назад.
— А должны были выйти к месту старта, — растерянно бормотал Александр, вылезая с рабочего места. — Что-то это на него мало похоже… Неслабо, да?
Он тихо рассмеялся и сел на пол, с которого только что встали Логинов и Шевцов. Валера тут же присел обратно и дружески похлопал пилота по плечу.
— Саш, ты как? Все нормально: посмеялись и будет?
— Да вроде, — откликнулся пилот, сидя на полу, и помотал головой. — Все, все. Я в порядке.
— Вот и славно, — одобрил судовой врач.
— С ума ведь по одиночке сходят, да Валерий Васильевич?
— Точно, — Шевцов встал и оглянулся на Логинова. — Зря ты, меня разбудил, командир. Чем я тут вам помогу, спрашивается?
Открылся полупрозрачный колпак ложемента зоны отдыха, выпуская второго пилота. Паша постоял, прошел от своего места до пульта и обратно, машинально протянул Саше руку и рывком поставил его на ноги.
— Значит, осколки, — тихо произнес Паша, как будто все это время не верил дублирующей системе, которая показывала ему космос глазами ведущего звездолет напарника.
— Паш, это я? Я что, с вектора соскочил? — сокрушенно пробормотал Саша.
— Нет, — уверенно ответил за напарника Логинов. — Не ты. Это «Тахион» соскочил с вектора. Перед выходом Асиана предупреждала нас, что открыть тайные тропы в Карамант трудно, но возможно, помните? Замок стал королевской тюрьмой не потому что к нему нельзя пройти. А потому, что из него нельзя выйти иначе, чем через центральный вход! Видно та аномалия, что не выпускает никого из магов на свободу, и звездолеты не жалует.
— Так, ладно, — Саша, наконец, обрел дар речи. — Мы здесь осмотримся и маршрут вдвоем прокрутим еще раз. А вы как придумаете, куда дальше — нам скажете.
Логинов переглянулся с Шевцовым, они одновременно кивнули пилотам и вышли из рубки, негромко переговариваясь. Еще через полчаса динамик голосом Логинова лаконично произнес:
— Садимся на осколок. Экипаж предупрежден. Включите трансляцию.
— Куда садимся? — переспросил Саша у Паши.
— В Африку! — хмыкнул Павел.
— Куда-куда?! На вот этот единственный пятачок, который во всех диапазонах читается? — ухмыльнулся Саша. — Ну-ну. Спорнем, это Мексика, там тоже пустыня есть?
— Не, должна быть Африка… географически… — отозвался Павел, устраиваясь в кресле пилота. — Хотя какая уж тут география с ботаникой! Все, я готов. Включаю оповещение.
Пока звездолет снижался, не встречая никакого сопротивления в виде уплотняющихся слоев атмосферы, Илья лежал в каюте и держал палец на кнопке «TRS», как в самом начале путешествия. Было время, когда его пугало изображение Земли, в центре которой вдруг расползалась мутная зона плавающего горизонта. Когда перед планетой Форпост, она расплескалась по всему земному шару, оставив лишь узкий ободок тверди, какая жуть сжимала сердце…
Какая ж ерунда могла его напугать!
Сейчас Илья полжизни бы отдал, чтобы камеры «Тахиона» показали ему эту картинку. Но прямо по курсу вырисовывался лишь крохотный островок поверхности, окруженный проклятым «плавающим горизонтом» как необитаемый остров. «Тахион» снижался неправдоподобно быстро легко и устойчиво. Никакой вибрации переборок, никакого далекого, еле угадывающегося гула двигателей. Дисколет шел в режиме «Космический лифт», спускаясь к единственному месту почти черной сферы, где светило солнце. И когда на высоте двух километров, он вздрогнул, ударившись о раскаленный воздух пустыни, Илья, всем телом ощутив толчок, невольно улыбнулся материальному миру, в который они вернулись из путаницы пространства и времени.
— На грунте, — доложил пилот.
«Тахион» зарылся опорами в дюны, подняв в воздух горячее облако песка. В отличие от каменных обломков Караманта, он не повисло в воздухе, а осело в полном соответствии с физическими законами, беспрекословно подчинившись силе тяжести.
Любовь и Ненависть пришли на Землю рука об руку, и здесь дороги их разошлись. Любовь выбрала жизнь. Ненависть — смерть. Любовь самозабвенно купалась в чужих жизнях. Разрывая человеческие сердца, она обрекала тех, в кого вселялась на вечный ненасытный поиск и сжигала избранных дотла. Воплощенная в смерти Ненависть убивала сразу: страстно и самозабвенно, без счета, без оглядки. Но однажды Судьба, ужаснулась тому, что творили ее избалованные дети, и свела их снова…
В Изначальном мире привели на казнь старика-душегуба, в котором Ненависть поселилась надолго — уж очень хорош и силен он был в молодости. Много столетий она водила своего избранника по колено в крови, смеясь в лицо преследователям, но путь славы подошел к концу. Пристыженная Ненависть послушно вложила морщинистую руку, с которой не отмывалась запекшаяся кровь, в десницу Судьбы. Старик не знал, кто вел его сквозь толпу, выкрикивающую проклятья, как не ведал того, кто владел им многие годы. В качестве расплаты за неведение предлагалась петля.
А внизу у самого эшафота стояла женщина — обтянутый кожей скелет старухи, прах внутри. Давным-давно Любовь выбрала ее, иссушила, развратила и пустила по миру. Старуха забыла само понятие женской красоты, которая некогда ввергла ее в пучину Любовных игр. Веками она искала смерти и не находила. Ненависть не мешала забавам Любви, и ни яд, ни кинжал, ни темный омут, в который женщину бросали обезумевшие от ревности соперницы, не причиняли ей вреда. Любовь по-прежнему продолжала резвиться в пустой оболочке, когда тоже услышала голос Судьбы. В назначенный день и час старуха пришла на дворцовую площадь. И она не ведала, кто в этот раз провел ее сквозь толпу к вожделенному эшафоту.
Несколько поколений палачей хорошо знали ту старуху. Кто-то не верил легендам, брал с жутковатой просительницы щедрую плату и честно отрубал голову или накидывал веревку на шею. Но через некоторое время несчастная приходила вновь. Другие верили — и сразу гнали ее прочь. Были и те, кто сходил с ума и просил ее руки так страстно, словно сказочная принцесса в парче и золоте стояла у плахи.
В тот день и час, когда старика собирались повесить, старуха поднялась на эшафот, бросилась к осужденному и впилась губами в его губы, обвивая шею руками. Дряхлые тела вспыхнули нестерпимым пламенем. Раскаленный столб, распространяя жар и запах гари, три дня полыхал над площадью. А потом рассеялся и исчез без следа.
С тех пор мир Изначальный не знал абсолюта. Ведь любовь и ненависть смешались и сожгли друг друга в нечеловеческой страсти. Но до сих пор по всем параллелям бродит неприкаянное эхо настоящей Любви и истиной Ненависти. И горе тому, в чьем сердце оно зазвучит слишком громко — ни один маг не поможет, никакой лекарь не спасет. У несчастного остается единственный путь: найти себе невесту, тоже слышавшую эхо и отправиться в приют, расположенный за границей туманов — Дом у дороги.
Никто не знает, живут ли те двое там вечно, или умирают как все люди, а на смену им приходят другие… Говорят, в Доме у дороги слышен каждый шорох и разговор. И нет такого события, которое осталось бы тайной для его обитателей. Но путь туда заказан всем: и королевским проводникам, и черным князьям нежити. Никто не может отправиться на перекресток измерений по своей воле или прихоти ни с королевских миров, ни с Провинций, ни с осколков. Но в то, что Дом у дороги существует, верят все. Иногда, с разрешения хозяев, его посещают простые смертные. И для тех, кому запечатанные двери откроются — этот дом полон гостеприимства. Только никто и никогда, вернувшись, не рассказывал, что слышно на перекрестке миров, чтобы эхо истинной любви или истинной ненависти не поселилось в их сердцах и не привело бы в Дом у дороги уже в роли хозяев. На смену предыдущим…