Закусила губу, гадая, кто же этот Эоланд такой и зачем здесь появился.
— Длор Эоланд — двоюродный брат хозяина, который стал бы главой рода, если бы хозяин не женился, — ровно пояснила Саранда.
— О… а что он здесь делает? Дом что, пускает близких родственников без ведома хозяев?
— Только будущих наследников, если не было особого приказа. К тому же длорка Нейзалинда, предыдущая наша хозяйка, позволяла ему посещать дом в любое время без разрешения, эти установки остались.
Захотелось присесть. Из пола вылез стул, я опустилась на него и стала ждать ухода незваного гостя. Минуты тянулись медленно-медленно, любопытство делало ожидание невыносимым.
Зачем пришёл двоюродный брат Раввера?
Эоланд мог зайти по вполне обыденному вопросу, но почему-то казалось, что ничего хорошего этот визит не сулил.
Глава 27
Раздавшийся из стены смех заставил меня вздрогнуть.
— Простите, — весело извинилась Саранда. — Не хотела вас испугать.
— Что случилось? — поёжилась я.
Так задумалась о Раввере, что от внезапного звука чуть инфаркт не хватил.
— Длор Эоланд ищет женский брачный браслет. Активно так.
Судя по насмешливому тону, Эоланд ей не нравился.
— А он не боится, что Раввер об этом узнает? — удивилась я.
Хотя Эоланд вполне мог быть настолько глупым, что такого варианта развития событий не предполагал.
— Домом и духами управляет хозяйка. После её смерти установки остаются до появления следующей. Во времена длорки Нейзалинды нам приходилось молчать о визитах Эоланда, если он не разрешал о них рассказывать.
— Почему?
— Потому что длорка Нейзалинда изменяла с ним хозяину.
— О… — выдохнула я. — И вы что, совсем не могли рассказать об этом Равверу? Вам не стыдно было такому попустительствовать?
— На наше отношение к событиям влияет настрой хозяйки. К хозяину мы питаем привязанность вполне искреннюю, так что было стыдно, но рассказать мы не могли. Впрочем, их жизни и так не сплетались в одно целое… Вам надо покинуть гардеробную: похоже, длор Эоланд направляется сюда.
Вскочив со стула, я огляделась по сторонам. Сердце лихорадочно колотилось, хотя я догадывалась, что в обиду меня не дадут.
— Спокойнее, — попросила Саранда. — Представьте, как в боковой стене образуется дверь в соседнюю комнату.
— Я хочу посмотреть, что он будет делать, если зайдёт сюда.
— Проверит, нет ли среди фамильных драгоценностей браслета. Но, конечно, вы можете подсмотреть лично.
— Хотела бы я иметь возможность, как вы, наблюдать сквозь стены, — я подошла к боковой стене и представила потайную нишу с воздухоотводом, слуховым отверстием и широкоугольным глазком, замаскированным под вешалку.
Всё это быстро материализовалось. Забравшись в нишу и закрывшись, я представила, как дверь слилась со стеной.
Надеюсь, Эоланд недостаточно хорошо знает гардеробную, чтобы обратить внимание на новый крючок.
В темноте было тепло, но как-то неуютно. Казалось, Саранда просочиться внутрь и обнимет меня холодными руками трупа. Всё же для меня дух — это привидение. Надо как-то менять отношение к ней.
Пока я думала над внезапной фобией, послышался звук открываемой двери. Я прильнула к глазку. Вход обозревался не очень хорошо, я напряжённо вглядывалась в смутную фигуру.
Покачавшись, мужчина немного неуверенной походкой направился к первому ряду развешанных платьев. Волосы у Эоланда были тёмными, но не чёрными, и лежали тугими аккуратными кудрями. Блеклые брови терялись на гладком, будто обсосанном лице с выпяченным подбородком и губками «бантиком».
В целом парень (мужчиной его назвать язык не поворачивался) был какой-то тщедушный. Может, тёмный фрак и почти облегающие брюки визуально делали его худее, но однозначно он выглядел слабым.
Оглядывая гардеробную, парень подбрасывал в руке монетки.
— А, да! — Эоланд указал в сторону и направился туда.
— Там украшения, — пояснила Саранда.
Я покрылась колючими мурашками.
Отбросив монетки в сторону, Эоланд стал выдвигать из стены ящики и торопливо перебирать содержимое. Он что-то бормотал под нос, но из своего укрытия я слышала лишь «бу-бу-бу». Широкое колье блеснуло, когда Эоланд засовывал его в карман.
«Вор!» — гнев охватил меня, обжог лицо румянцем.
— Проклятье! — Эоланд отскочил от последнего ящика, тут же принялся вталкивать его назад. Тот хрустел. Подняв тощую ногу, Эоланд стал запинывать ящик внутрь. — Хуехунов дом!
С громким треском ящик вошёл на место. Тяжело дыша, Эоланд пригладил кудри и помчался к выходу. Хлопнула дверь.
Наконец я выдохнула. Казалось, гнев Эоланда продолжал давить, отравлять воздух.
— Ч-что он сейчас делает? — Я обхватила себя руками.
— Заходит во все комнаты подряд.
Выбравшись из тесной каморки, я медленно двинулась к стене с ящиками для украшений.
— Значит, он ищет родовой браслет, — задумчиво протянула я, поглаживая свой. — Мне казалось, для заключения брака нужны оба браслета.
— Длор Эоланд женился с помощью родового кольца. Но потом он, конечно, надел бы на жену браслет.
— Значит, хочет подстраховаться, чтобы Раввер не женился?
— Да.
Я потрогала треснувший от пинков деревянный ящик. Удивительно, как дом идеально имитирует материалы. Затем развернулась к шеренгам развешанных платьев. Из-под подола выглядывала монетка с зазубренными краями. Удивлённая столь необычной формой, я подошла ближе и подняла кругляш.
Он оказался шестерёнкой с полусферами чёрных камушков.
— Хм, — встав на четвереньки, я стала искать остальные монеты Эоланда.
Пол задвигался, стаскивая их ко мне, пока не подтянул все пять. Только на одной камушки были красные.
Вроде шестерёнки как шестерёнки, никаких номиналов. Может, здесь по цвету камней стоимость определяли?
— Это деньги такие?
— Нет, деньги выглядят иначе.
— Хм, — ещё более задумчиво произнесла я.
Шестерёнки были с потёртостями, словно их использовали в механизме. Если Эоланд уронил их случайно, он вернётся. Бросив шестерёнки на пол, я отошла поближе к своему укрытию.
— Эоланд не спохватился? — уточнила я. — Не идёт за ними?
Помедлив, Саранда задумчиво произнесла:
— Он в кабинете хозяина. Подсыпает что-то в графин с водой.
Я задохнулась от негодования. С трудом уточнила:
— И вы бы Раввера об этом не предупредили? Не помогли бы?
— При прежних установках — нет. Мы бы этого даже не увидели: длорка Нейзалинда запретила за ним следить.
То есть Эоланд уверен, что Раввер выпьет то, что он ему подсыпал, и никто об этом не узнает… Да что это за родственники такие?
***
Голова гудела. Казалось, аргументы императора утрамбованы в неё слишком плотно и пытаются разорвать череп изнутри.
С точки зрения логики он прав: я хотел служить стране, я получил такую возможность, и даже проклятие можно использовать для усиления государства. А использовать надо всё, ведь от этого зависели судьбы миллионов людей и тысяч длоров. Но…
Я не мог похвастаться восхитительным хладнокровием императора. Не мог легко принимать решения, в результате которых прольётся чья-нибудь кровь или разрушится жизнь. Сколько себя помню, стремился стать таким, но не получалось, всё равно я слышал голос глупого сердца и совести.
Как стать настолько же расчётливым? Как научиться без сожалений обрекать на смерть? Говорят, император обрёл безжалостность, а заодно и нетерпимость к простолюдинам, после смерти сына от рук террориста-черундца. Мне после смертей стольких жён, после всего увиденного при подавлении восстания в Черундии, тоже пора стать равнодушным к любой смерти. Но не стал… и это тяжело.
Тяжело и несовместимо с моей должностью: углубляясь в частное, слишком раскрываешь сердце и не можешь манипулировать общим, потому что решения такого уровня для кого-нибудь всегда имеют негативные последствия.
Я скатывался к частному, ставя судьбу нескольких женщин выше службы.
Но настолько ли я хороший министр внутренних дел, чтобы своё право на должность оценить в несколько жизней?
Вот я и вернулся к вопросу, мучившему меня двое суток назад перед столкновением с Лавентином.
А сколько с того момента событий произошло — впору от отчаяния волосы на голове рвать.
Насколько изменился мой мир.
И… я больше не трепетал от ужаса из-за того, что целый род лишился магии. Теперь я ясно осознавал: трупы в кристаллах источника что-то во мне сломали. Отравили веру в то, что магия длоров — нечто неотъемлемое и священное.
Не божественный дар отняли у семьи Какики, а что-то… непонятное, тёмное.
Остановившись в холле, я глубоко вдохнул.
Я ведь не рассказал императору о своей находке. Надо бы вернуться, но от мысли об этом холодело внутри.
Разумом я понимал, что в отношении меня император прав, но в глубине души, царапаясь и распирая грудь, поднимался протест против столь циничного подхода к жизни, чести. Я длор, и должен всегда оставаться длором, даже если нахожусь на посту. А длоры беззащитных женщин не убивают.
Прикрыв глаза, повторил: «Надо вернуться и рассказать императору о кристаллах».
Но открыв глаза, я зашагал к выходу.
В другой раз.
Слишком много дел, а браслет может потянуть домой. Надо за расследованием проследить, с Лавентином встретиться. И я так и не придумал, как подставить семью Какики, чтобы лишение магии выглядело естественно и не вызвало сильной неприязни к императору.
Слишком много дел.
Выйдя на крыльцо, я застыл. Мороз побежал по коже, лёгкие сдавило, во рту пересохло.
Дядя Вероний, всё такой же высокий и тощий, но изрядно потрёпанный временем и безденежьем, подсаживал в ландо длорку Сарсанну. При всём его росте разница в их весе была такова, что это Сарсанне надо было подсаживать дядю.