Обдумать антикризисные меры я могу в любом месте. С остальными общаться не хотелось. Да и Эоланд из камеры никуда не денется.
Останусь, раз здесь я нужнее. Интуиция меня никогда не подводила.
***
Меня разбудил лёгкий шорох. Распахнула глаза: лицо склонившегося Раввера было так близко, что я видела каждую ресничку, обрамлявшую бездонно-чёрные глаза. Его тёмные пряди разметались по моей груди.
— Как дела? — прошептала я. — Как про…
Он накрыл мои губы своими, вовлекая в долгий, чувственный поцелуй. Перебираясь через меня, чтобы улечься на кровать и прижать к себе. Его тёплая ладонь скользила по моей спине, бедру. Сердце билось, как сумасшедшее.
Утопая в огне нахлынувшего возбуждения, я прильнула к Равверу. Бешено целовала в ответ. И так хотелось сказать: «Я соскучилась по тебе», но я говорила это лишь трепещущим телом, и пальцы уже тянули пуговицы на рубашке Раввера, а вместо признаний в тоске по нему хотелось шептать: «Хочу тебя». Проклятие? Какое проклятие, когда каждое прикосновение сжигает в пепел.
Раввер целовал, наваливаясь на меня, укладывая на спину. Прижался лбом ко лбу:
— Лена, — прошептал сбивчиво и снова поцеловал.
Его рука по бедру забралась под сорочку, я подалась навстречу. Воздуха не хватало, и когда Раввер стал целовать шею, я с радостью задышала — часто, рвано, до стона. Горячие влажные губы скользили по моей груди вдоль выреза сорочки. Раввер сдвинулся в сторону, давая свободу оказавшейся под тканью руке. Мне снова перестало хватать дыхания, я жмурилась от удовольствия. Когда Раввер остановился, я разочарованно застонала, потянулась за его рукой, почти ничего не соображая, не понимая, что он там делает.
Осознание наступило в момент, когда он оказался на мне, целуя, проникая языком и…
Судорога удовольствие меня разбудила.
Я лежала на кровати одна, тяжело дыша, вся разгорячённая, ошарашенная.
В спальне — никого. Единственный звук — моё сиплое дыхание.
К щекам прилила кровь: если я стонала во сне, духи это слышали. Догадались, что за видения принесли чары. Подняв руку, я строго посмотрела на браслет, в «лица» маленьких фигурок.
— Как тебе не стыдно, — прошептала я. — Ты же нас погубишь.
Зажмурилась, стараясь изгнать из тела ласковую истому.
Ну зачем на Раввере лежит проклятие, убивающее его жён?
Вспомнились слова Саранды, и сознание резко прояснилось.
— Саранда, — позвала я.
— Да, — отозвалась она из стены.
— Это проклятие… Ты говорила, что все жёны Раввера погибли по своей вине, а не из-за него. Как так? Разве не проклятие убило последних трёх?
— Оно притягивало неприятности, но жён, что жили здесь, напрямую убить не успело. Хозяин их не любил, а без сильных чувств проклятие слабо.
Не любил… Наверное, мешали чувства к первой жене. Мотнув головой, чтобы выбросить эту мысль, я продолжила:
— То есть если Раввер будет равнодушен к жене, она не умрёт?
— Со временем умрёт. Проклятие смертельно в любом случае.
— Вы уверены? Если оно смертельно, почему оно никого не убило? — подскочив, я заходила по спальне. От прикосновений сорочки по телу бегали мурашки. — Вдруг на самом деле оно не такое уж страшное?
— Это проклятие чуждой нам магии, но когда хозяин научился его видеть, мы тоже увидели. Вероятно, увидели лучше него, потому что мы существа более близкой проклятию материи. Жена хозяина к тому моменту была мертва, проклятие стало тончайшими нитями, которые мы не могли прочитать. Но когда на вас надели брачный браслет, нити стали расти. Каждая эмоция хозяина в отношении вас питает проклятие, мы видим, как оно стягивает к вам вероятностные неприятности. Даже сейчас, когда брак ещё не подтверждён. Теперь мы различаем его структуру и видим вписанный в него обязательный печальный финал для вас.
— В смысле? — рассеянно уточнила я, больше думая о том, что Раввер испытывал ко мне сильные чувства.
Нежные ли?
— В первую очередь проклятие лишает женщину возможности продолжить род, затем постепенно отравляет. Чем сильнее привязанность Раввера, тем быстрее это происходит.
Под ложечкой засосало, казалось, внутри меня кто-то ковырялся. Я даже посмотрела на живот:
— Вы хотите сказать…
— Пока вы просто менее удачливы, чем обычно. Но когда брак подтвердится, проклятие убьёт вас за три месяца. А если чувства хозяина к вам усилятся, то ещё быстрее.
Три месяца… Даже голова закружилась от таких перспектив.
— Вы… — я облизнула пересохшие губы. — Уверены?
— Так записано в нитях проклятья.
— И его не снять?
— Его можно снять одним способом: если та, кого хозяин полюбит, отдаст за него жизнь.
Мне он такого не говорил.
— Почему такое условие? — прошептала я.
— Не мы его создавали, поэтому не знаем. Возможно, проклинатель счёл, что тогда хозяин будет достоин освобождения. Ведь в условии не прописано, что та, кто пожертвует собой, должна его любить, значит, причина для жертвы должна быть благородна, какие-то особые качества спасаемого.
Разумно… наверное. Только убивать ни в чём не повинных девушек зачем? Что за жестокость? Можно же было заколдовать Раввера так, что ни одна за него замуж бы не пошла.
Я задумалась. Проклятие по описанию напоминало программный код. Хотя, наверное, это как раз логично: в пространство или предмет вписывается некий посыл, который влияет на окружающее. Например, понижает вероятность благополучного исхода чего-нибудь или разрушает гормоны, необходимые для зачатия, а потом устраивает скоротечный рак или что-нибудь в этом роде. Кстати, может быть в яичниках и устраивает, там гормоны, они ускоряют деление онкологических клеток. Сгореть за месяц или два — легко. И при этом воздействие минимальное — всего-то изменить несколько клеток.
Передёрнув плечами, я взяла халат. Думать о проклятии было страшно, но не думать невозможно. Браслет от этого казался тяжёлым.
Точно во сне я поднялась в столовую и села за стол.
Проклятие не шло из головы: страшное и смертоносное. Изощрённая месть. Мне бы в голову не пришло проклинать не того, кто провинился, а его жену. Но, наверное, цель не женщина, а положение Раввера в обществе и семье, его служба. Оставить его в живых, но без семьи, без детей, без сильной магии и любимого дела…
Сглотнув солёную от проступивших слёз слюну, я оглядела стол, на котором уже всплыла закрытая колпаком тарелка, столовые приборы, бокалы.
Не было рядом Раввера, чтобы оценить, чему я научилась, подсказать в случае неудачи… Да и был ли смысл меня учить, и мне к нему ещё больше привязываться, если наши отношения обречены?
Посуда затрепетала в мареве слёз. Отодвинув тарелки и столовые приборы, я склонила голову на скрещённые на столе руки.
«Не плачь, всё хорошо, — захлёбываясь слезами, повторяла себе. — Ты всё равно не собиралась с ним жить».
Сердце разрывалось от тоски.
Глупо себе лгать: в глубине души я надеялась остаться здесь, с Раввером, а теперь… Теперь или смерть, или жизнь без него.
Новые знания давили, снова и снова швыряли в тоскливые размышления о том, как страшно, чудовищно проклят Раввер. У того, кто это сделал, не было сердца.
Поковыряв обед, я решила закончить осмотр дома. Пусть мне это не пригодится, но сидеть в одной комнате тошно.
Впрочем, домом это жилище трудно назвать: скорее особняк или даже небольшой дворец.
И красивый такой, продуманный, что я опять невольно восхищалась предыдущей хозяйкой.
Удалось бы мне создать что-нибудь хотя бы отдалённо столь же прекрасное? Конечно, на моей стороне архитектурные достижения моего мира, но всё равно даже пробовать страшновато.
По роскошной завивающейся полуспиралью лестнице с золочёными перилами я поднялась на самый верхний этаж и застыла у входа в сумрачную галерею с портретами.
Предки Раввера… это сразу понятно по явному, а местами едва уловимому сходству. Многие мужчины опирались на один и тот же меч со скандинавскими узорами на рукояти и фигурном лезвии с глубоким долом.
Шагая вдоль полотен в золотых рамах, я видела, как менялись со временем одежда и интерьеры, почти повторяя земное развитие. Утилитарное назначение определяет форму — так говорят. Похоже на то. Хотя не стоило забывать, что между нашими мирами существовала связь, и какие-то вещи могли переноситься.
Увлечённая разглядыванием предков Раввера, я не сразу обратила внимание, что просто золотые рамы чередовались с золотыми с чёрными узорами.
— Что значит это выделение цветом? — спросила я.
— В рамах с чёрным изображены представители старшей ветви рода, из них в первую очередь отбираются главы. Если эта линия пресечётся, источник станет отбирать от самой старшей из младших ветвей.
— И как это старшинство ветви определяется? — я повернулась вокруг, оглядывая возвышавшихся надо мной нарисованных людей. — По наследованию старшим сыновьям?
— Практически да. Старшая ветвь — это линия наследования от основателя по старшим отпрыскам. Хотя бывали случаи, когда старший сын не успевал оставить наследников, и тогда старшинство передавалось следующему брату. Так было с отцом хозяина, длором Элинсаром. Он средний из братьев. А длор Эоланд — сын младшего из братьев, тот погиб, когда Эоланд ещё не появился на свет. Если с хозяином что-нибудь случится…
— Ничего не случится!
Моё восклицание эхом зазвенело в галерее. Нахмурившись, я пошла дальше. Но сказанное Сарандой напоминало о кошмарах, в которых Раввер умирал разными мучительными способами. Стало холодно, я обхватила себя руками, но это не спасало от внутренней дрожи.
— С Раввером всё будет в порядке, — тихо, но упрямо, повторила я.
Подняла взгляд и увидела его лицо. Более молодое, лет в семнадцать-восемнадцать, но точно его. Рядом стоял совсем моло