— Никакие. Я с Близендой давно не списывалась. Времени не было.
— Даже после того, как Лавентин объявил о разрыве помолвки?
Сабельда поджала губы, её глаза потемнели от гнева, и голос негодующе задрожал:
— Я бы не стала бегать ни за Лавентином, ни за его матерью, — сложив руки на груди, Сабельда вскинула голову. — Я за него замуж не хотела.
— Так не хотели, что пошли к нему домой и уговаривали немедленно на вас жениться?
К её щекам прилила кровь:
— Да, я к нему приходила, но не уговаривала. И матери его ничего не писала.
— И тем не менее, — вкрадчиво начал я, — мать Лавентина получила от вас письмо, из-за которого спешно покинула дом — и была похищена.
Сабельда часто заморгала. Я добавил грозных ноток:
— Вы что-нибудь об этом знаете?
Прищурившись, Сабельда внимательно меня осмотрела. Уголки её губ дрогнули:
— Да, знаю.
Глава 41
— И что вы знаете? — строго спросил я.
Подойдя к столу, Сабельда наклонилась, сминая подол.
— Я знаю, что мы друг другу можем быть очень полезны. — Она накрутила на палец светлую прядь и выпустила её, позволяя упасть на выпяченную в декольте грудь.
— Чем же?
Сабельда медленно обошла стол. Следя за её движением, я поворачивал голову. Но не повернулся сам. Оказавшись между столом, стеной и боком кресла, Сабельда несколько озадаченно застыла. Широкий подол сплющился в тесном пространстве между мебелью. Дёрнув его, Сабельда села и накрыла мою руку ладонью, заговорила чувственно:
— Вы ведь не нашли себе подходящую жену… — Её ладонь переместилась на моё колено, двинулась к паху.
Все пытаются меня соблазнить… это уже не смешно. То, что я одинок, не значит, что я должен бросаться на каждую женщину… или мужчину.
— А вы, значит, подходящая? — я ухватил её за запястье, останавливая непристойное движение.
Потупив взгляд, облизнув губы, Сабельда продолжила:
— Я буду идеальной женой. Исполнять все ваши прихоти, абсолютно любые. Подчиняться, — подняв на меня страстный взгляд, она наклонилась и, преодолевая упругое сопротивление сложившегося подола, потянулась ко мне. — Буду закрывать глаза на любые ваши шалости. Я многое умею и с удовольствием порадую вас.
Перехватил вторую руку, устремившуюся к моему паху, я предложил:
— Порадуйте: расскажите всё как есть.
Глаза Сабельды расширились:
— Вы не согласны?
— На что?
— На моё предложение. Вам нужна власть рода, чтобы оставаться министром, а мне нужно замуж. Давайте поможем друг другу. В отличие от Нейзалинды я знаю, когда надо остановиться и с кем лучше не связываться.
Значит, Нейзалинда кому-то рассказывала о неромантичных обстоятельствах нашего брака… Я отбросил эти мысли, возвращаясь к текущим делам:
— Благодарю за столь щедрое предложение, но оно меня не интересует.
Лицо Сабельды побагровело, она высвободила руки и попыталась встать:
— Значит, правду о вас говорят, — бормотала она, сражаясь с тяжёлым подолом, — что вы не женитесь потому, что предпочитаете мужчин.
Теперь понятно, почему многие верят, что я до сих пор не женат: из-за этих слухов.
Я холодно напомнил:
— Моя личная жизнь вас не касается.
Она фыркнула. Наконец поднялась и, брезгливо кривя губы, вскинула голову. Но в мелкой дрожи рук и очертании поникших плеч чувствовалась неуверенность. Во взгляде опять промелькнул испуг. Нужно было лишь чуть надавить:
— Я могу посадить вас в тюрьму. К простолюдинкам. А потом продолжить допрос. И сажать снова и снова, пока не расскажете необходимое.
— Не посмеете. Не имеете права.
— У меня разрешение императора на любые действия, — я вытащил из-за пазухи накануне полученную золотую печать. — Так что посмею. Но вы можете рассказать всё прямо сейчас и уйти. Что выбираете?
Вздохнув, Сабельда отступила к стулу. Села, расправила шуршащий подол и сложила руки на коленях:
— Выбираю сразу всё рассказать.
Готовый её слушать, я кивнул.
***
Наложенным на меня заклятием понимания письменность не переводилась, но чертежи в книгах по архитектуре выглядели понятно. Больше всего меня заинтересовали схемы изменения структуры вещества, из которого сделаны дома длоров, в зависимости от того, какой материал надо изобразить и какую нагрузку выдержать. Вроде в этом мире ещё не должны дойти до знания кристаллических решёток веществ, но на чертеже такие были.
Похоже, хозяйкам живых домов приходилось изучать сопромат на очень глубоком уровне. Удивительно, что у меня изменения интерьера получались по наитию. Может, потому, что я всё это знала? Или потому, что воздействовала только на часть дома? А может, такие подробности нужны для общего развития, и дом сам прекрасно справлялся с изменением структуры.
Вскоре я поймала себя на том, что смотрю на ряды книг в суровых кожаных переплётах и думаю о Раввере. Воспоминание о беседе в ванной царапало, лезло в мысли. За свою капризность было так стыдно, что к щекам приливала кровь.
ак можно быть такой эгоистичной? Да, я устала сидеть одна, мне тоскливо, я скучаю по Равверу, но у него так много важных дел, он устал, а я…
Постучала себя по лбу:
— Глупая, капризная девчонка.
Ситуация не отпускала. И дело не только в стыде. Казалось, Раввер что-то недоговаривал. Но причин сомневаться в его словах не было. Даже не понятно, что именно меня смущало.
— Саранда… — тихо позвала я.
— Да, — она вынырнула из массивной двери кабинета, снова подсознательно изменённого мной под Раввера.
— Ты слышала наш разговор в ванной?
— Вы не желаете, чтобы вас подслушивали в интимные моменты, я не слышала.
На мгновение я растерялась, всё ещё не привычная к тому, что многое она исполняет без просьб.
— Ладно… мм, что ты знаешь о способности Взгляд смерти?
— Это способность по тёмным эманациям увидеть болезнь или близкую смерть человека.
Близкую смерть? Я задохнулась, рёбра сдавило стальными обручами. И голос зазвучал нервно:
— То есть если человек просто устал — никаких тёмных эманаций я не увижу?
— Если только очень бледное серое марево.
Раввер солгал. Пусть ради моего спокойствия, но…
Я захлопнула книгу. Поглаживая тиснёную кожаную обложку, глухо произнесла:
— И что значит, если от Раввера часто отслаиваются такие, — я показала пальцами, — язычки чёрного пламени? По всему телу…
— Мм… — Саранда подняла взгляд к потолку. — Если по всему телу, то может быть лёгкое отравление, кожные заболевания, болезни суставов, лихорадки, простудные заболевания, предвестники смерти… В случае хозяина я бы в первую очередь подумала на последствия зелья глубокого сна, оно вредное.
— Или на предвестие смерти, — тихо произнесла я и поднялась из кресла Раввера.
Сама понесла книгу по архитектуре на место. Саранда беззвучно летела за мной, не предлагая вспорхнуть вверх и поставить книгу на полку. Я поднялась по деревянной лестнице почти под потолок. Странно, что такие нужные хозяйками справочники лежали так высоко. Или Равверу нравилось заглядывать под платья?
Но образ так шутившего над женщинами мужчины не вязался с Раввером, скорее всего, книги просто не нужны. Я потянулась вставить том в его законную щель между другими, но там что-то блеснуло. Не задумываясь, я вытащила из сумрака междукнижья пробирку с плавающим в зелёной жидкости чёрным эмбрионом.
— Что это? — я развернулась к Саранде и попала лицом внутрь её прохладного, желеобразного тела.
Отшатнувшись, стукнулась локтем о полку. Руку пронзило током, и пробирка ухнула вниз. Саранда метнулась следом.
Дзинь! — звякнули осколки. К потолку взметнулся зелёно-голубой пар, затянул весь кабинет. Зажмурившись, я зажала рукавом нос и рот, мысленно повторяя: «Проветрить, здесь надо проветрить».
Загремели открываемые рамы, повеяло свежим воздухом.
Снизу послышались шипение и скрежет…
***
Талентина протянула ко мне мокрые руки, и я проснулся. Оглушённый стуком собственного сердца, тяжело дышащий, откинулся на спинку кресла.
Солнечный свет озарял мой кабинет в министерстве. Я бросил взгляд на часы.
Спал всего семь минут. В голове почти не прояснилось. Я придвинул блокнот и продолжил записывать показания Сабельды. От усталости мысли путались, держать факты в памяти стало слишком трудно.
Я смутно улавливал несогласованность того, что говорили Сабельда и Брондельбундель, с версией Лавентина. Только… не мог вспомнить подробности рассказа Лавентина о попытке Сабельды уговорить его жениться. Едва припоминал, что нам поведала его мать…
Отложив ручку, закрыл лицо руками. Попытался сообразить, все ли необходимые распоряжения о безопасности глав и старейшин родов я сделал. Вроде все…
Виски опять давило болью, тихий гул улицы сменился ревущим грохотом в ушах. Кабинет качался из стороны в сторону, запрокидывался, переворачивался…
Мне просто надо отдохнуть, и память заработает, как надо. Выпить немного зелья глубокого сна, совсем чуть-чуть. Надо.
Спать. Просто спать, как всем нормальным людям. В кровати. А не урывками в карете или кабинете. Спать глубоким сном.
Пол подо мной кренился, неведомая сила выгибала тело, а боль рваными кляксами расползалась от висков и замыкалась в тяжёлый тесный обруч.
Почему Черундский шаман меня не убил? Дети его племени погибли быстро, почему я должен мучиться так долго? Ведь не я выставил их под шрапнель. Я не более виновен, чем любой родич шамана, почему они мертвы, а я до сих пор здесь, всё ещё расплачиваюсь? Разве мало того, что я уже пережил?