Связь с заклинанием разорвалась, Тлен посыпался в моих пальцах, выпуская раскалённые иглы шрапнели и языки пламени. Я сдавил это всё, гася удар собственной плотью.
Брызнула кровь, ослепила, солью с металлом отозвавшись во рту. За ней пришла боль. Меня тряхнуло. Мир закружился. Под ногами ничего не было. Я летел, и боль охватывала руку и бок…
…Тьма…
— Раввер, Раввер, смотри на меня! Открывай глаза!
Из мути выплыло бледное в брызгах крови лицо императора. Я не успел его защитить? Хотел спросить, но язык не слушался, булькал во влаге.
…Тьма…
— Как они могли? — кричал Овелодри. — Как посмели?!
— Раввер, держись, — доносился издалека голос императора.
Сквозь боль прорывалось ощущение его магии. Я кружился в водовороте, захлёбываясь чем-то солёном.
— Раввер… — звала императрица, — соберись… Раввер…
…Тьма прояснялась. Даже не пришлось открывать глаза, чтобы темнота рассеивалась, расползалась цветными пятнами. С одной стороны — император. С другой — императрица с растрёпанными волосами и окровавленной щекой…
…Тьма…
Смазано проносятся перед глазами потолки дворца, словно я лечу по нему, видя своё отражение.
Удар по спине.
Тьма…
…Глаза принцессы так близко, слёзы капают мне на лоб.
— Раввер, держитесь, — шепчет принцесса. — Мы вас лечим, только держитесь. — Она зажмурилась. — Простите, я так мало умею.
Её ладони сжимают мои виски, наполняли их прохладной лёгкостью. Не сразу я понимаю, что прохлада окутывает меня до шеи, а ниже я ничего, совсем ничего не чувствую, словно я — только голова.
Всё заволакивает тьма, но в ней всколыхнулось, приближаясь ко мне другое лицо: император склоняется ко мне и рычит:
— Не вздумай умирать!
Я хочу спросить, чья кровь на нём.
Проваливаюсь вниз.
Я стоял на залитой кровью улице, с ладоней капала кровь. Огромный отец неподвижно лежал у моих ног, его грудь едва вздымалась, кровь стекала изо рта.
— Не вздумай умирать! — страшно кричал император, дёргая распластанного на мостовой принца. — Живи!
— Он уже умер, Ваше императорское величество, вы не можете влиять на мёртвых, — сказал кто-то. — Вы…
Всё заглушил крик.
Тело выгибает. Тьма и золотой сумрак дворца с бешеной скоростью сменяют друг друга.
Я наклонился к отцу. Его глаза застыли, как у куклы…
Прекрасные девы танцуют на расписном потолке…
— Раввер, держись.
Мои пальцы красные от крови. Но кровь из отца больше не течёт, словно закончилась.
— Идём, Раввер, — кто-то тянул меня за плечо.
— Ваше императорское величество, вы уже ничем не поможете.
Глаза принцессы такие огромные и испуганные.
— Раввер… Раввер… Только не засыпайте, пожалуйста.
Бегали солдаты. Министры приподнимали бесчувственную императрицу, а император всё кричал, обнимая неподвижного принца, и придворные что-то ему говорили и говорили, и говорили.
— Идём, — кто-то тянет меня во тьму. — Нам здесь больше нечего делать.
Как нечего?
— Раввер! — император склонялся ко мне вместо принцессы, это его ладони сжимали мои виски. — Давай же, борись, ты можешь.
— Идём, — зовёт кто-то, уволакивая из золотого дворца в спокойную тьму.
— Просто закрой глаза, — советует кто-то. — Закрой, и всё пройдёт.
— Идём…
— Не смей закрывать глаза…
— Пошли…
Тьма куполом накрывает меня, отгораживая морщинистое лицо императора, красную от крови прядь, влажные, полные ужаса глаза.
— Раввер… ещё немного… пожалуйста…
Тьма заволакивает меня, но сквозь неё прорывается, проталкивается голос. Мой голос:
— Почему… тогда… вы… не помогли… отцу… он же… принца убило… сразу… а вы…
«Я не должен этого спрашивать», — помню я. Но вопрос выкручивается из тьмы, прорывается криком, на который не было сил.
— Я не хотел верить. Просто надеялся на чудо, — тихо отвечает император. — Мы всегда надеемся… Но я каждый день сожалею, что не пытался ему помочь.
Надежда… Грудь вдруг сдавливает, обжигающая боль прокатывается по телу.
Я вдохнул. И упал во тьму…
***
Я бережно поддерживала руку с браслетом, будто ласковое прикосновение к волшебному металлу могло помочь, защитить Раввера.
Рваные края трещины налились красным цветом, напоминали раскалённый металл, но не жгли, лишь медленно, неохотно сплавлялись друг с другом. Я зачарованно смотрела на смыкающиеся прорехи.
— Его лечат, — уверено заявила Саранда. — Наверное, сам император.
— Думаешь? — прошептала я, не отрывая взгляда от разлома в металле, по которому можно было определить, насколько плохо сейчас Равверу.
Химера нежно курлыкала в ухо и поглаживала меня всеми шестью крыльями.
— Красный цвет — цвет магии императорской семьи. Их способности нечто среднее между исцелением и управлением плотью. То, что лучше всего подходит для лечения хозяина, ведь он маг смерти, и целителям с силой жизни трудно на него воздействовать. Не знаю, что точно произошло, но с такими травмами они бы не совладали.
По браслету пробежали красные всполохи, скопились у краёв разрыва, перекидывались через него багряными стежками, стягивали.
«Он в надёжных руках», — с некоторым облегчением подумала я, хотя до целостности браслета было ещё далеко.
***
Переполненное чужой магией тело гудело и стонало. Одна рука горела, плавилась вместе с боком до самой шеи, другую стискивала чужая рука.
Тяжеленные веки с трудом расползлись в стороны. Надо мной плавали смутные пятна, постепенно превращаясь в пляшущих на потолке дев.
Переплетавшиеся с моими пальцы сдавили ладонь сильнее, пришло запоздалое ощущение, что кожа этой чужой руки похожа на пергамент.
Зашелестела бумага. Совсем близко. Краем глаза я уловил планшет с прикреплёнными к нему листами, мелькание ручки, расплывающиеся строки.
Комната закачалась, кровать кружилась подо мной, но полулежавший рядом император этого не замечал. Одной рукой он писал, другой сжимал мою ладонь, постоянно вливая магию.
Воспоминания посыпались на меня рваными клочьями.
Пересохший язык плохо слушался, я приоткрыл губы и попробовал спросить, успел ли император поговорить с людьми до того, как они подошли к дворцу, но издал лишь бессмысленный хрип.
Император опустил планшет, морщинистое лицо вдруг оказалось надо мной, седые волосы почти коснулись лица. Усталые глаза смотрели внимательно, будто сквозь кожу и кости. От императора пахло травами.
— Лежи, — сказал он на мою попытку шевельнуться.
Я хотел знать подробности, но не было сил спросить. Только смотрел. Помедлив, император пояснил:
— Никто не пострадал. Выстрел сорвал твои чары, тебя посекло шрапнелью. Других магов смерти не было, мне пришлось заставить твою плоть выплёвывать нашпиговавший тебя металл. Повреждение локтевой кости слишком сильное, я не могу её спаять, придётся походить с повязкой.
«Это всё не то, не то», — хотел воскликнуть я, но лишь шевельнул губами.
Император крепче стиснул мою здоровую руку. Его род был одним из немногих, в котором у мужчин мирные свойства магии были выражены даже ярче, чем у женщин.
— Я очень сожалею, что не попытался спасти твоего отца. Но всё, о чём я тогда мог думать — мой сын, — его губы дрогнули. Он устало вздохнул и поморщился, отводя взгляд. — Я редко позволяю привязанностям взять верх над здравым смыслом и государственной необходимостью, но тогда… это было… Я не мог поверить своим чувствам, говорившим, что сын мёртв. Казалось, моей магии хватит, чтобы заставить его дышать, а потом… потом было уже поздно. — Император снова посмотрел на меня. — Прости.
Мои веки опустились. В душе и груди поднималось странное рокочуще-щекотное ощущение, оно захлестнуло меня, но прежде, чем я понял, что это за чувство, меня поглотил сон…
…Улыбаясь, Талентина затягивала меня в чёрный рокочущий омут, я пытался вырваться, но тело не слушалось. Лишь губы приоткрылись, и в них плеснулась солёная влага с металлическим привкусом. Захлебнувшись, закашлявшись, я открыл глаза.
На потолке белели танцующие девушки.
Мою ладонь сжимала горячая мягкая рука, затапливала чужеродной металлически-солёной силой.
Я скосил взгляд. Сидевшая рядом императрица задумчиво смотрела в окно. Даже в этой домашней обстановке спина её была гордо выпрямлена.
— Где… — выдавил я, и слабость взяла верх.
Тщетно пытался шевельнуть пересохшим языком. Тело не слушалось меня не только во сне, но и здесь, в реальности. Императрица перевела на меня усталый задумчивый взгляд:
— Спи.
Её свободная рука потянулась к моему лицу, накрыла глаза, и меня захлестнуло волной чужой силы, утянуло на глубину, во тьму…
…Массивная дверь лаково блестела, золотые вензеля инкрустации казались тусклыми.
Я пытался найти правильные слова, но доносившиеся из-за двери рыдания путали мысли.
Что ещё сказать, кроме того, что уже сказано? Как сказать так, чтобы Миалека поверила? Не знаю. Её слёзы делали больно, но куда сильнее чувство неудобства: я не могу дать больше, чем у меня есть, и требовать от меня взаимности глупо, ведь если бы я мог любить её так же, как она меня, я бы любил…
— Миалека, — тихо позвал я и приложил руки к двери.
Та была влажной, холодной. Из-под ладоней потянулись кровавые струи. Я отшатнулся.
Кровь обратилась красным вихрем и захлестнула меня. Грудь сдавило, я с трудом вдохнул, и этот хриплый вдох помог открыть глаза.
В комнате было сумрачно. Пять огоньков дрожали на подсвечнике, наполняя огромную спальню дрожащими тенями. Жёлтый свет согревал задумчивое лицо принцессы. Её нежная рука сжимала мою ладонь, вливала магию.