Накопившаяся усталость давала о себе знать, её часом сна не вытравишь.
Разговор с Хоблом заполонил мысли.
Прокручивался снова и снова. Я накрыл папку с документами против Эрджинбрасских ладонью. Они принадлежат к большому, сильному роду, связанному кровью со многими могущественными длорами Алверии.
А за мной – только император.
Я постарался отогнать неожиданно острое чувство одиночества и оторванности от своего рода. Не время для него!
На ночном допросе глава рода Эрджинбрасских Садор утверждал, что его этими документами шантажировали, но сейчас, по здравому размышлению, кажется невероятным, что их ветвистый род оказался под пятой одного человека.
К тому же все эти обвинения в хищениях армейских средств действительно опасны стали лишь после сокрушительного поражения в Черундии, нападения на императора и беспорядков. Всего несколько дней назад газеты даже за деньги не взяли бы тему в печать.
Может, Эрджинбрасских шантажировали тем, что документы попадут ко мне? Но Хобл почти открыто сказал, что мне не победить. К тому же Эрджинбрасские в обычное время могли бы тщательно контролировать моё окружение, чтобы документы не передали.
Не исключено, что шантаж именно этими бумагами имел место, но должно быть что-нибудь ещё. Что-то опасное или выгодное, иначе Садор Эрджинбрасский не стал бы терпеть контроль над собой годами.
Чем его на самом деле взяли?
Могли ли Эрджинбрасские участвовать в убийстве Какики?
Слишком много вопросов. Слишком много непредсказуемых последствия для страны. И для меня.
***
Раввер сказал, что ситуация стабилизировалась, а всё равно казалось, вот-вот произойдёт страшное. Я сидела в библиотеке, разложив на столе планы дома в целом и каждого этажа по отдельности, изучала их, но постоянно смотрела на браслет. Как жаль, что нельзя было поехать с Раввером.
Интересно, а нормальные жёны имеют право являться к мужу на работу? Или это табу?
Погладив шершавый лист бумаги, я поднялась и отошла к окну. Столицу отсюда не видно, только фигурные крыши соседних домов. Всё казалось умиротворённым, тихим, но я сердцем чувствовала: что-то происходит.
Тихо зашуршали крылья химеры, она пискнула, призывая меня вернуться в кресло, на спинке которого спала.
– Сейчас, – отозвалась я.
Химера недовольно заворочалась, но больше не пищала.
Браслет резко потеплел, я вскинула руку: завитки узора почернели, призрачные фигурки шевельнулись, и чернота стала впитываться в остывающий металл.
– Что? Саранда, что случилось? – Голос сорвался.
Дух возникла передо мной.
– Так браслет отзывается, когда сила хозяина поглощает чью-нибудь жизнь. С ним всё в порядке, хотя…
– Что?
– Должность хозяина не предполагает убийств.
Я опять развернулась к окну:
– Да что там происходит?
Собственный ответ на этот вопрос мне не нравился: на Раввера напали. Иначе зачем ему убивать? Он же министр внутренних дел, он должен заниматься бумагами, а не сражаться.
Силясь унять беспокойство, я прошлась по кабинету. Всё поглядывала на браслет, но он оставался прежним. Значит, Раввер жив. Какая бы беда с ним ни приключилась, он справился.
Походив, я вернулась в кресло. Цепкие лапки тут же опустились на моё плечо, перепончатые крылья окутали шею и грудь, и стало спокойнее, легче дышать.
– Почему вы так переживаете за хозяина? – спросила Саранда.
Повернувшись к ней, я уточнила:
– А почему я не должна переживать?
– Если он умрёт, проклятие вас не затронет, и вы сможете вернуться домой.
Она права, меня должна устраивать смерть Раввера, но… Сердце болезненно сжалось. В мысли хлынули потоки образов из кошмара, в котором Раввер умирал разными мучительными способами. Не желала я ему такого. Даже страшно представить, что он может не вернуться, что раз – и его не станет…
– Дома меня никто не ждёт, – рассеянно отозвалась я. – А Раввер…
Умолкла, потому что не знала, как объяснить, как выразить свои чувства – нелогичные, во многом необоснованные, но такие всепоглощающие.
Мы ведь и знакомы всего несколько дней, а Раввер врос в сердце, и лишиться его – всё равно, что оторвать часть себя. И если мы расстанемся, отдушиной будет знать, что Раввер в порядке. А если он погибнет… от одной мысли об этом в душе разверзалась холодная парализующая пустота.
Нет, даже думать не хочу, что Раввер может умереть.
После обеда я выбирала в гардеробе платье попрактичнее. По браслету пробежала рябь, и в голове зазвенело. Пошатнувшись, я ухватилась за перекладину.
– А это что такое? – я прислонилась к стене и оглядела браслет, но на нём была лишь старая, почти стянувшаяся трещина, оставленная переломом руки.
Саранда вынырнула из платьев:
– Не знаю.
Да сколько можно находиться в неведении, тупо ждать? Меня охватил гнев.
– Почему не знаешь?! – я стукнула платья. – Почему никто ничего не знает?! Почему он ничего не рассказывает?!
– С жёнами не принято говорить о службе. Но вы несправедливы: хозяин говорил с вами о делах.
– Я хочу знать, что с ним происходит, – я старалась успокоиться, подавить страх и возмущение. – Хочу быть рядом!
– Дело жён – дом…
– Хочу иметь право приехать к нему и узнать, что с ним, – слёзы звенели в голосе, наворачивались на глаза.
– Сегодня вечером истекает срок, когда хозяин должен был лишиться главенства родом. Все поймут, что он женат.
– Но это не значит, что после этого я смогу в любое время поехать к нему в министерство.
До дрожи, до трепета в груди я хотела услышать опровержение моих слов, но Саранда, помолчав, согласилась:
– Пожалуй, вы правы.
Я оглядела вереницу платьев. Какой смысл выбирать подходящее, если я никогда не выйду из дома? С тем же успехом можно продолжать ходить в халате, как сейчас. И только воспоминание о восхищённом взгляде Раввера, когда он увидел меня в белом платье основательницы, удержало меня в гардеробной.
А затем я снова подумала о том, что из-за проклятия наши отношения обречены, и все мои переживания бессмысленны. Я должна меньше думать о Раввере, иначе расставание окажется страшнее смерти.
Браслет резко потеплел. Снова его накрыло тьмой, фигурки дёрнулись. Чернота впиталась, возвращая браслету прежний вид и температуру.
Я взглянула на Саранду: она смотрела на браслет, явно тоже не понимая, что происходит у Раввера.
Ожидание стало ещё тягостнее.
***
Магия клокотала в груди. Вместе с покачиванием кэба это создавало странное ощущение, что внутри меня ползает и перекатывается огромная змея. Родовая магия любила отнимать жизнь, напитывалась ею и будто оживала. Возможно, из-за этого ощущения, что сила обретает свою волю, наш род редко использовал убивающие заклятия.
Сидевший напротив Лавентин мечтательно обнимал кувшин. Внутри него поскрипывал и позвякивал наш импровизированный компас, который может приведёт к преступникам, а может и нет. Но если точно укажет их положение, мне снова придётся убивать и кормить свою голодную жадную силу.
Шторы на окошках дёргались, впуская внутрь полосы света. Те падали на лохматые волосы Лавентина, мерцали золотыми искрами в его светлых зеленоватых глазах.
Тянуло поговорить о сложившейся ситуации. Поговорить серьёзно, с кем-нибудь так же высоко ценящим принадлежность к длорам, как я. С тем, кто будет рассматривать не с научной, а с политической точки зрения открытый нами ужасный факт, что магию рода можно украсть, передать чужаку, не длору.
Расследование убийства Какики дало такие неожиданные результаты, что волосы вставали дыбом: не просто уничтожение главы рода, а покушение на всё наше общество, на право длоров на магию…
Как бы я хотел оказаться сейчас в императорском дворце и обсудить это всё, но я должен скорее уничтожить похитителей магии и их опасные знания, чтобы никто не смог повторить их страшный опыт. Из-за них мы и так лишились уже двух магических родов: Какики и Индели уже этим утром, когда шли по следу. Какой самонадеянной была моя уверенность, что мы в безопасности и просто гоним затравленного зверя.
Виски заломило, я подавил желание растереть их.
Лавентин думал о своём, и его взгляд сохранял кристальную чистоту и невинность. И это после всего, что он сегодня видел во время сражения с частью преступников. Вот уж у кого со сном проблем не будет.
Вспомнилась его химера. Перед уходом, проверив её магическое воздействие, я убедился, что это она усыпила меня и сберегла сон. Я смотрел на Лавентина, и всё больше казалось, что его научная увлечённость с оттенком безумия, его часто декларируемая неспособность понимать сложности людей – маска.
Ему было десять, когда он подарил химеру. Вручил как замену моему согру, но вложил в неё способность отгонять кошмары. Ему хватило двух дней, когда мы с дядей Веронием гостили в их загородном доме, чтобы заметить мои проблемы со сном. Ведь хватило ума очень деликатно, незаметно предложить помощь. И не спросить о результате. Слишком чутко для того, кто якобы не понимает людей.
Как жаль, что я побоялся оживить химеру, а потом забыл об этом подарке. Сколько ночей сна она могла бы мне подарить… И как хорошо, что Лена её нашла.
Лавентин вздохнул о чём-то своём. И я вдруг испытал острую, щемящую сердце благодарность за то, что он не укорил меня за убийства во время задержания похитителей магии, будто не заметил, что я сделал. Иногда это так удобно – не понимать очевидного, не видеть.
Жаль, с ним нельзя поговорить об угрозе длорам как с длором, а не как с учёным, восторженно относящимся ко всему новому и необычному.
Я осторожно сжал браслет – символ власти над магией рода, которая сейчас так резво шевелилась внутри и жаждала убивать. Но мне больше нравилось думать, что она рвётся защищать то, что мне дорого – мой несовершенный, но такой привы