– Император ускорил восстановительные способности моего организма. – Я осторожно сжал и разжал пальцы. Боли не было. – Так что всё в порядке.
– Похоже, вы с императором хорошо взаимодействуете.
– У нас взаимодополняющая магия. Поэтому моя семья всегда выступала телохранителями императорской.
– Но ты нарушил эту традицию… – Лена провела кончиками пальцев по моей щеке, и сердце забилось быстрее, мысли перескочили с её слов на ощущения: это тёплое прикосновение, её дыхание на моём лице, упавшие на грудь светлые волосы.
Вдруг стало тяжело дышать от накативших эмоций, от смеси нежности и страха перед этой стремительно возникающей привязанностью. Я заворожено смотрел, как расширяются зрачки Лены, и моё сердце ускоряло бег. Я задыхался от чувств, я уже забыл, что можно так ярко переживать чью-нибудь близость, и это подкашивало, выбивало из колеи… пугало.
Страх стал таким сильным, что невыносимо хотелось отскочить, а пальцы уже пробирались в мягкие волосы Лены, тянули к себе. Ведь так же сильно, как убежать и не чувствовать, я хотел обнять её и наслаждаться этой бурей бессмысленных, но таких приятных переживаний.
И я обнял Лену…
Это самое странное утро за последние годы. Может даже за всю жизнь. Я никуда не торопился. Привратный дух не сообщал о срочных посланиях, хотя, подозреваю, они были.
Такое странное чувство – весь мир ждёт, а я иду по озарённому светильниками дому, сжимая руку Лены в своей руке… а потом сижу в светлой-светлой столовой и просто ем.
С Леной мы почти не говорили, но это молчание было правильным, уютным: самое то после суматохи последних дней и вчерашнего разговора. Просто молчать, просто есть, просто быть рядом. Меня на несколько блаженных часов вытянуло из колеи обычной жизни…
Но всё хорошее когда-нибудь кончается. Я надевал строгий костюм, чернота которого впервые показалась слишком мрачной, а Лена наблюдала, прислонившись к дверному косяку. В её светлых глазах мерцали огненные искры светильников.
Молчание стало напряжённым и тягучим.
Почему?
Не выдержав, я прямо спросил:
– Что-нибудь не так?
Опустив взгляд, Лена поковыряла носиком тапочки пол. К щекам прихлынула кровь:
– Я волнуюсь за тебя. Вдруг те длоры, против которых у тебя нет веских доказательств, решат от тебя избавиться?
– Это сложно, – отозвался я, но подобная мысль меня посещала: избавились же они от Какики и Индели.
Лена посмотрела исподлобья:
– Но тебя ранили…
– Тогда я защищал императора, его жену и министра иностранных дел. Сам я ушёл бы в тень.
– А если рядом не будет тени?
– Это маловероятно.
– А ты можешь уйти в тень, которая у тебя под ногами? В ту, что прямо под подошвами?
– Нет.
– Почему? – Лена ухватилась за кружево на рукаве пеньюара и неосознанно теребила плетёные завитки.
– Потому что эта тень тоже используется для входа в теневой мир, она создаёт необходимое напряжение при шаге.
Губы Лены дрогнули в очаровательной улыбке:
– Ничего не поняла.
Я приоткрыл было рот предложить ей попробовать, ощутить, что это такое, но пора уже и о службе вспомнить.
– Позже объясню, – пообещал я и под взглядом ясных глаз ощутил вину за быстрый уход. – Пора заняться делами.
– Понимаю, – она подошла и стала застёгивать рубашку, такая невыносимо близкая. – Но мне бы хотелось, чтобы ты вёл себя осторожно. – Лена нервно улыбнулась. – Не хочу овдоветь.
Это замечание хлестнуло, точно плетью, напоминанием о проклятье, о необходимости скорее расстаться. Я сжал плечи Лены и притянул её к себе. Обнял.
А ведь территории, в боях за которые я получил проклятье, мы потеряли в последнем поражении. Я крепче обнял Лену, надеясь иссушить затопившую сердце горечь обиды.
В министерство я отправился в открытом ландо: так и мне столицу лучше видно, и меня столице хорошо видно будет. Ящеры покладисто трусили к воротам. Судя по освещению, уже далеко за полдень. Спрашивать который час трусливо не хотелось, чтобы не начать раньше времени грызть себя за отлучку. И без меня желающие сделать это найдутся.
Переполох, наверное, страшный: император нового министра не назначает, меня нет, и информация о поражении в Черундии распространяться начала. Удивительно, что над столицей не появились опять столбы дыма. Хотя… галлардский квартал дотла спалили, а остальные правительственные здания теперь под усиленной охраной. Меня снова кольнуло чувство вины за побег от обязанностей.
Полицейские стояли на почтительном расстоянии от раскрывшихся ворот. Рядом мялись пять министерских курьеров с ездовыми красными ящерами и два почтальона с плотно набитыми сумками.
Все настороженно меня разглядывали, будто впервые видели. Кое-кто и впрямь впервые, но лица половины из них мне знакомы. Вперёд выступил старший по званию полицейский:
– Длор Вларлендорский, вы на службу? Остаётесь?
– Да, – осторожно ответил я.
Полицейский улыбнулся:
– Рады это слышать.
Остальные тоже зацвели улыбками. Мне не по себе стало, но я слегка улыбнулся в ответ и кивнул.
А затем мне стали передавать под роспись служебные пакеты, среди которых оказалось письмо под императорской печатью. У почтальонов письма были не от министров, а от незнакомых мне людей.
– Привратный дух, принеси мне коробку для писем, – попросил я.
От ландо отшатнулись, все дружно побледнели. Ящеры сдали назад, и возникший из стены привратный дух в привычном мне виде статного мужчины протянул аккуратный ящик:
– Ничего более подходящего не нашёл.
Косясь на него, почтальоны переложили письма из своих сумок и попятились. Похоже, видели форму привратного духа, которую Лена создала для моих дражайших родственников.
– Отнеси это домой, – попросил я. – Думаю, сегодня времени на них не будет.
Почтительно склонившись, привратный дух вместе с посланиями исчез в стене. А я остался с посланиями от коллег и императора. Рассеянно кивнув, велел трогаться. Ландо выкатилось на дорогу, я сломал печать.
«Раввер, где ты? Что с тобой? Ты дома или это твоя жена со страха заперлась?
Я сейчас разбираюсь с армией и нашими делами в Черундии, меня не хватает на внутренние дела, а Теталард просто кретин, возвращайся скорее, а то руки чешутся его чем-нибудь тяжёлым по голове стукнуть.
Надеюсь, с тобой всё в порядке».
Дела, похоже, у императора совсем плохи, если он в письме признаётся, что хочет Теталарда пристукнуть. Да и в целом послание… чересчур эмоциональное для императора, непохожее на обычные короткие рубленые предложения. Слишком взывающее о помощи. А у императора сердце уже слабовато…
Повинуясь моему желанию, ящеры побежали быстрее. Я взялся за пакет от Теталарда, ожидая прочитать недоумение по поводу нежелания императора назначать его на моё место.
Ландо резко встало, меня качнуло, носом ткнулся в конверт. Ошарашенный, выпрямился.
Из-за ящеров выскочил всклокоченный высокий мужчина в разодранной грязной одежде.
– Ты что творишь? – заорал дядя Вероний.
Через лицо у него тянулся порез. Выглядел дядя так, словно побывал в пасти у химеры Лавентина.
– Ты женился, да? – Он вцепился в дверцу ландо. – Ну да, конечно! А тебе никто не говорил, что родственников привратными духами не вышвыривают?! Как ты посмел?!
Дядя тянул дверцу, но в ярости не сообразил дёрнуть замок. Перекошенное лицо побагровело, конвульсивно дёргалось:
– Неблагодарная тварь!
Письмо Теталарда выпало из моих пальцев под ноги. Гнев и затаённый страх боролись во мне, и я шкурой чувствовал: дядю не остановит понятие приличий. Я знал это его бешенство, помнил каждой костью.
– Вылезай! Вылезай, гад!
Он рванулся через дверцу, я отшатнулся, и скрюченные пальцы скребли воздух:
– Иди сюда, трус! Как ты посмел так меня опозорить?!
Не дотянувшись, дядя отскочил. Размахивал руками со стиснутыми кулаками. Глаза налились кровью:
– Какую безумную тварь ты взял в жёны, что она!..
Ярость опалила меня, ослепила, я не заметил, как шагнул в тень. Вынырнул возле дяди и врезал ему. Хруст, кровь. Бешеный взгляд дяди. Его замах. И снова мой удар по лицу. И ещё, и ещё, сбивая его удары. Каждое прикосновение – толчок, ожёг боли и бешенства. Ответный удар резанул скулу. Мир шатнулся. От второго удара хрустнул нос. Всё залило красным. Взревев, я кинулся вперёд, вцепился в плечи, коленом рубанул в пах. И дядя упал. Я навалился на него и стал бить.
– Не смей, тварь, не смей о ней ничего говорить, – я зажал его коленями, сидел на груди и месил ударами выставленные руки, иногда дотягиваясь до ненавистного лица. – Не смей! О ней! Говорить! Плохо! Не смей подходить! Убирайся! Исчезни! – Его удара я почти не почувствовал, проскочил кулаком мимо вскинутой руки. Снова хрустнул его нос, и он почти перестал защищаться. – Ещё раз услышу о ней плохое слово, один косой взгляд! И я тебя порву! Я тебя убью! Слышишь, тварь?! Слышишь?! – Удар за ударом я вколачивал в него эту истину. – Ты меня понял?!
Нечем было дышать, я остановился вдохнуть, но дядя не пошевелился. В голове вспыхивали красные искры. Гнев раздирал грудь. Страшно ломило нос, скулу, челюсть, руки. Когда я замолчал, во рту стала скапливаться кровь. И я наконец ощутил, что мир вращается.
С трудом поднявшись, я посмотрел на дядю. Лицо – кровавое месиво, но он ещё ворочался. Ярость снова захлестнула, и я пнул его под рёбра. Его стон всколыхнул злость, и я снова пнул:
– Не смей! – Пнул. – Говорить! – Пнул. – О ней! – Пнул. – Плохо! – Пнул. – Ты уяснил, выродок?!
– Д-да, – прохлюпал дядя, подтягивая ноги к груди.
В носу пожаром разгоралась боль, и это бесило. Всё бесило. Сделав несколько шагов, я схватил дядю за волосы и потянул на себя, заглянул в заплывшие дикие глаза, прорычал: