Барклай отмечает, что «Князь Багратион беспокоился о левом своём фланге, подверженном обходу, и утверждал, что в самом Дорогобуже позиция была выгоднее… 12-го августа Армия прибыла в сию хвалёную позицию; я нашёл её неудобнейшею из всех занятых во время продолжения всей кампании». Для 2-й Армии, позиция была действительно выгодной, так как, «2-я Армия была в оной отделена и не зависела от 1-ой и некоторым образом ею защищена. Вследствие сего решился я продолжать отступление до Царева-Займища».[144]
О позиции в близи Дорогобужа, Клаузевиц писал: «Эта позиция была отвратительна; перед фронтом её не было никакого препятствия для подступа к ней, а обзор отсутствовал полностью; довольно обширный, извилистый и всхолмленный Дорогобуж находился позади правого крыла; часть войска, а именно – корпус Багговута, распологалась по другую сторону Днепра на ещё более невыгодной позиции. Автор (Клаузевиц – В.У.) от этой перемены был в отчаянии, а Толь пришёл в состояние тихого бешенства».[145]
После Дорогобужа «Михaил Богдaнович послaл генерaлa Трузсонa и полковникa Толя к Вязьме с целью выборa тaм позиции для срaжения. Но они вернулись с донесением, что около Вязьмы подходящей позиции не нaйдено, зaто онa былa отыскaнa зa Вязьмой, у селения Цaрево-Зaймище. Безусловно, – пишет С. Нечаев, – дaвaть генерaльное срaжение сильному противнику нa плохой позиции было бы безумием. Тем не менее, решение Бaрклaя-де-Толли идти к Цaрево-Зaймищу вызвaло в aрмии уже просто крaйнюю степень неудовольствия. Больше всех усердствовaл конечно же князь Бaгрaтион: он не скрывaл своего бурного негодовaния и не жaлел обидных упреков. В результaте, уже никто не верил обещaнию Михaилa Богдaновичa срaжaться».[146]
Трузсон (Труссон) Христиан Иванович: «Воинское звание генерал-лейтенанта получил 15 июля 1806 г. Строил Тульский оружейный завод и Ивановский канал. Отечественную войну 1812 г. прошел начальником инженеров 1-й Западной армии». (С. 581)
В Дорогобуже «все корпусные командиры явились к цесаревичу Константину и заявили ему о дурном состоянии армии, о неравной борьбе, «в особенности если армией будет продолжать командовать Барклай де Толли». После этого Константин, никогда не блиставший избытком мужества, явился к Барклаю просить о паспорте для отъезда из армии. Барклай пробовал переубедить Константина, но тот все-таки уехал, заявив, что он хорошо знает положение и что он едет в Петербург, чтобы заставить своего брата заключить мир. Конечно, отъезд Константина был немедленно использован против Барклая. Делу был придан такой оборот, будто Барклаи «выслал» цесаревича из армии, а Константин «является в самом лучшем свете, несмотря на свое предосудительное поведение, так как говорят, что генерал его захотел удалить за то, что он громко высказывал правду».[147]
Отступление нашей армии от Смоленска вызвало бурю негодования среди дворянства Петербурга. Всё чаще стало называться имя Кутузова, который был назначен начальником петербургского ополчения, «все в один голос кричали, что место его не здесь, что начальствовать он должен не мужиками Петербургской губернии, но армией, которую сберегая, Барклай отдает Россию». Имя Барклая, «сделалось ненавистным, никто из прямо русских не произносил его хладнокровно; иные называли его изменником, другие сумасшедшим или дураком, но все соглашались в том, что он губит нас и предает Россию».[148]
М.А. Фонвизин: «Не любя Барклая-де-Толли, его противники сообщили чувства неприязни своей и войску: не раз во время ночных переходов он, объезжая колонны, слышал ропот на бесконечное отступление, а в гвардейских полках пение насмешливых куплетов на его счет. Но Барклай-де-Толли не обращал на это внимания и твердо исполнял принятый однажды план: искусным отступлением довлечь Наполеона с его несметной армией в сердце России и здесь устроить ему гибель».[149]
П.А. Ниве: «Глухой ропот в войсках рос и вносил наихудшее разложение, какое только может существовать на войне: недоверие к своему вождю. Дело дошло до того, что, придравшись к иноземному происхождению прямодушного, честного и неподкупного Барклая, его чуть ли не открыто стали обвинять в измене».[150]
Князь Андрей в романе «Война и мир» говорит Пьеру Безухову: «Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности, нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник… Он честный и очень аккуратный немец».[151]
Мнение О.Н. Михайлова: «Битва необходима в национальных целях, в интересах, которые выше военных. И этого как раз не понимал Барклай. Он действует как великий стратег. Но не как русский человек».[152]
В ходе фланговых боёв армия Барклай-де-Толли несла значительные потери, в связи с этим, 10 августа он писал Ростопчину: «…число храбрых солдат наших уменьшилось во время бывших почти ежедневных дел, и в генеральном сражении мы, конечно, будем иметь большую потерю в людях, почему, представляя вам в каком положении находятся армии наши, умоляю вас, с известным усердием вашим к отечеству, спешить приготовлением сколь можно скорее Московской военной силы и собрать оную в некотором расстоянии от Москвы, дабы в случае нужды подкрепить наши армии. По сей же причине просил я генерала Милорадовича со вверенными ему войсками поспешить…».[153]
Барклай де Толли всеми силами боролся против мародёрства в российской армии, в августе 1812 г., он обращается к жителям Калужской области: «Не меньшую употребляйте осторожность противу самих из тех воинов наших, кои, забыв Бога и обязанности свои, дерзнут посягать на собственность вашу. Таковых препровождайте к воинским и гражданским начальствам, и будьте уверены, что вы за малейшую нанесенную вам обиду удовлетворены будете жесточайшим их наказанием».[154]
Н.А.Троицкий в своих лекциях, отмечает, что «в Смоленске Наполеон шесть дней размышлял, идти ли вперед или остановиться, и даже попытался вступить с Александром I в переговоры о мире – через пленного генерала П.А. Тучкова. Предлагая заключить мир, он угрожал на случай отказа. Москва непременно будет занята, а это обесчестит русских, ибо «занятая неприятелем столица похожа на девку, потерявшую честь. Что хочешь потом делай, но чести уже не вернешь!». Александр ничего не ответил».[155]
Е.В. Тарле пишет, что Наполеон задумывался о разделении войны с Россией на два похода, но в Смоленске вновь отказывается, так как: «Русские опять ускользнули. Наполеон не знал о тех трудностях, которые все в большей и большей степени возникали для Барклая при каждом его новом приказе об отступлении, не знал о громких обвинениях русского главнокомандующего в измене, о смятении и растерянности русского двора. Он видел только одно: генеральной битвы нет как нет, нужно идти дальше на восток, на Москву. А между тем чем больше он углубляется на восток, тем труднее становится закончить эту борьбу миром, простым дипломатическим соглашением. О полной, подавляющей победе над Россией Наполеон в Смоленске уже не думал». В ночь на 12 августа «Наполеон вышел из Смоленска со своей гвардией и двинулся к Дорогобужу. Но Барклай снялся с лагеря и пошел дальше на восток. Теперь из Дорогобужа он ушел, не желая даже и начинать арьергардных стычек ввиду очень невыгодных топографических условий. Он отступал на Вязьму, Гжатск, Царево-Займище, а Наполеон со всеми войсками, выведенными из Смоленска, шел за ним по пятам по опустошаемой армией дороге».[156]
13 (25) августа «Отход основных сил прикрывал арьергард Розена, который снялся с позиций в 3 часа утра и к 8 часам был в Дорогобуже, где и остановился, чтобы задержать французов. Около 12 часов дня французы попытались организовать переправу через реку Осьму, но русская артиллерия остановила их продвижение. Около 3-х часов пополудни французы открыли огонь из расположенных на соседних высотах орудий. Завязалась артиллерийская дуэль, во время которой удача сопутствовала французам. В 7 часов вечера Розен получил от Платова приказ отступить к селу Семлево. В ночь на 15 августа 2-й и 3-й резервные корпуса покинули села Семлево и Беломирское, и арьергард Розена поспешил занять оборону. Бой должен был произойти у села Беломирское, недалеко от Вязьмы. На высотах у левого берега реки Осьмы Розен расположил артиллерию и часть 40-го егерского полка. На правом берегу Осьмы также расположились егеря. В этом месте высоты покрывал лес с кустарником, который не позволял французам использовать кавалерию. Русская кавалерия находилась в резерве, за линией обороны. 16-го. Розен был уже в Вязьме. Это произошло около 12 часов утра. Заняв город, арьергард начал готовиться встретить французов на следующий день, но уже к вечеру отошел за Вязьму по причине вспыхнувшего в городе пожара».[157]
13 августа, для усиления арьергарда атамана Платова, поступили, «18-й и 33-й егерские полки и дивизион (4 орудия) батарейной № 23 роты 23-й артиллерийской бригады под командой поручика Баумана». Когда арьергард атамана Платова уже находился «в полном отступлении», «генерал барон Крейц тоже начал отступать по дороге к городу Вязьме и во время отступления через дефиле едва было не потерял одно орудие, но оно было отбито от неприятеля мужеством штабс-капитана Сибирского драгунского полка Оффенберга 1-го. Отступление проводилось под энергичным натиском противника и при приближении к городу Вязьме, перед вторым дефиле, генерал барон Крейц обеспечил свободное отступление своего арьергарда только тем, что бросился с Сибирским драгунским полком, шефом которого он состоял, в отчаянную атаку, увенчавшуюся успехом. Только едва в десятом часу вечера арьергард прошел город Вязьму и остановился за ним (к востоку), оставив Донской казачий полковника Андреянова 2-го полк перед городом (западнее его) для прикрытия подступов к городу Вязьме на пути следования арьергарда. Штабс-капитан барон О