Между тем «как с обеих сторон валились люди, конница французская раз за разом взбегала на поле и схватывалась с нашею, то расшибая, то расшибаясь, в это время и в этих же местах распоряжался генерал Барклай-де-Толли. Михаило Богданович Барклай-де-Толли, главнокомандующий 1-ю западною армиею и военный министр в то время, человек исторический, действовал в день Бородинской битвы с необыкновенным самоотвержением. Ему надлежало одержать две победы, и, кажется, он одержал их! Последняя – над самим собою – важнейшая! Нельзя было смотреть без особенного чувства уважения, как этот человек, силою воли и нравственных правил, ставил себя выше природы человеческой! С ледяным хладнокровием, которого не мог растопить и зной битвы Бородинской, втеснялся он в самые опасные места. Белый конь полководца отличался издалека под черными клубами дыма. На его челе, обнаженном от волос, на его лице, честном, спокойном, отличавшемся неподвижностию черт, и в глазах, полных рассудительности, выражались присутствие духа, стойкость непоколебимая и дума важная. Напрасно искали в нем игры страстей, искажающих лицо, высказывающих тревогу души! Он все затаил в себе, кроме любви к общему делу. Везде являлся он подчиненным покорным, военачальником опытным. Множество офицеров переранено, перебито около него: он сохранен какою-то высшею десницею. Я сам слышал, как офицеры и даже солдаты говорили, указывая на почтенного своего вождя: «Он ищет смерти!» Но смерть бежит скорее за теми, которые от нее убегают. 16 ран, в разное время им полученных, весь ход службы и благородное самоотвержение привлекали невольное уважение к Михаилу Богдановичу. Он мог ошибаться, но не обманывать. В этом был всякий уверен, даже в ту эпоху, когда он вел отступательную, или, как некто хорошо сказал, «войну завлекательную!» Никто не думал, чтобы он заводил наши армии к цели погибельной. Только русскому сердцу не терпелось, только оно, слыша вопли отечества, просилось, рвалось на битву. Но предводитель отступления имел одну цель: вести войну скифов и заводить как можно далее предводителя нашествия».[229]
«Сам Барклай-де-Толли со свитой участвовал в схватках и прнужден был обнажать саблю для собственной защиты. Один из его адьютантов, граф Ламсдорф, застрелен из пистолета».[230] Адъютант Ермолова, поручик конной артиллерии Павел Граббе пишет: «Барклай-де-Толли и Милорадович в эти минуты были путеводными звездами в хаосе сражения: все ободрялось, устраивалось ими и вокруг них».[231]
«Под Бородиным Барклай был душою командуемой им армии. Он сделал всё, чтобы оправдать слова свои в письме Императору Александру по получении известия о назначении Кутузова: «я желал бы пожертвованием жизни доказать мою готовность служить Отечеству.»… Барклай ни на одно мгновение не терял сомообладания. Ни одно обстоятельство не укрывалось от его внимания. Его приходилось всегда искать там, где была найбольшая опасность…Под ним было убито и ранено несколько лошадей. Сам он был слегка контужен, но не обратил на это внимания. Из адьютантов Барклая Ламсдорф и Клингер пали убитыми; Сеславин, Орлов, Петерсон и Левенштерн были ранены. Офицеры и даже солдаты говорили, указывая на него: «Он ищет смерти».[232]
Из записок Левенштерна: «Хирург его величества, доктор Веллие, сделал нам перевязку; чувствуя себя в силах вернуться к своему посту, я простился с графом Остерманом и с генералом Ермоловым и возвратился к своему месту. По дороге я с грустью увидел, что князь Багратион лежал на траве, окруженный хирургами, которые были заняты извлечением пули, засевшей у него в ноге, в кости. Он узнал меня, осведомился о Барклае и сказал: – Скажите генералу Барклаю, что участь армии и ее спасение зависят от него. До сих пор все идет хорошо, но пусть он следит за моей армией, и да поможет нам Господь».[233]
«Покорение курганной батареи было последним усилием истощённых сил неприятельских. Их конница двинулась ещё на пехоту 4-го корпуса и 7-дивизии, Барклай-де-Толли успел присоединить к Кавалергардскому и Конно-Гвардейскому полкам остатки 2-го и 3-го кавалерийских корпусов… Участь сражения зависела от отпора в сем пункте. Барклай-де-Толли лично вёл войска. Он ехал впереди их, в полном генеральском мундире и шляпе с чёрным пером. На встречу ему шла неприятельская конница и скоро начался бой. Одна атака следовала за другою, и поле битвы осталось наконец за нами. К 5-ти часам неприятель, несколько раз опрокинутый и с новою яростию возобновлявший нападения, отступил».[234]
Д.Н. Бантыш-Каменский, пишет: «В тот день вся армия примирилась с Барклаем-де-Толли. Вряд ли осталось в центре опасное место, где он не распоряжался бы, полк не одобренный словами и примером его… Велико было прежде негодование против Барклая-де-Толли, но в Бородине общее мнение решительно склонялось на его сторону. Уже несколько недель не приветствовали его войска обычным восклицанием, но в Бородине от каждого полка гремело ему: Ура!».[235]
М.И. Кутузов в докладе Императору отмечает, что когда французы потянулись «влево к нашему центру. Генерал от инфантерии Барклай-де-Толли, командовавший 1-й армией, заметив движение неприятеля, обратил внимание свое на сей пункт и, чтоб подкрепить оный, приказал 4-му корпусу примкнуть к правому крылу Преображенского полка, которой с Семеновским и Финляндским оставались в резерве. За сими войсками поставил он 2-й и 3-й кавалерийские корпуса, а за оными полки кавалергардской и конной гвардии».[236] В наградном представлении отмечалось: «Барклай-де-Толли присутствием духа своего и распоряжениями удерживал стремящегося противу центра и правого фланга превосходного неприятеля; храбрость же его в сей день заслуживает всякую похвалу».[237] Багратион, встретившись на перевязочном пункте с раненым адъютантом Барклая, Левенштерном, забыв про все «личные счёты», просил: «Скажите ему, что спасение армии в его руках. До сих пор всё идёт хорошо. Господь да сохранит его!»[238]
Н.Н. Муравьёв вспоминает: «Французские кирасиры собирались уже атаковать наш 5-й гвардейский корпус, коего полки построились в каре, как выдвинулись наши две кирасирские дивизии, которые ударили на неприятельскую конницу, опрокинули ее и погнали; но новые силы поспешили к французам на подкрепление, и некоторые из наших кавалерийских полков уступили место. Тогда конница наша, снова построив- шись, опять опрокинула неприятеля в овраг и гналась за ним до самых французских линий. Между тем собиралась наша рассыпавшаяся пехота. В эту минуту неприятель мог бы опрокинуть все наше войско; но главнокомандующий, видя, что правый фланг наш не будет атакован, приказал 2-му и 4-му корпусам двинуться на усиление левого фланга…Беннигсен лично повел главную колонну, и все понеслось рысью. Батарейные роты поскакали, рассадив людей по ящикам, лафетам и на лошадей, и новые тучи пехоты с громкими восклицаниями явились в жесточайший огонь, где заменили расстроенные полки. Но Раевского батарея была уже в наших руках.[239]
«В самом разгаре битвы за реданты и за редантами видели одного человека длинного роста, с значительным европейским лицом. Он был уже на склоне лет, но все в нем показывало, что в молодых годах своих он был стройным мужчиною и, может быть, храбрым наездником, несмотря на кротость, выражавшуюся в спокойных чертах. Те, которые знали близко этого человека, этого знаменитого генерала, говорят: «Мудрено найти кротость, терпение и другие христианские добродетели, в такой высокой степени соединенными в одном человеке, как в нем». – «Жаль, – говорит некто в современных Записках своих, – жаль, что мало людей могут чувствовать красоту и великость такого характера!» … И в самом деле, он первый начал побеждать дотоле непобедимого. Это был генерал Бенигсен! Скрыв лучи своей Прейсиш-Эйлауской славы, он заботливо и скромно разъезжал по полю битвы. Я был в числе тех, которые спросили у него: «В какой степени можно сравнивать настоящее Бородинское сражение с Прейсиш-Эйлауским?» Победитель при Эйлау, не задумавшись, отвечал с высокою скромностию: «Верьте мне, что в сравнении с тем, что мы до сих пор видим (а это было в 12-м часу дня, когда 700 пушек на одной квадратной версте еще не гремели), Прейсиш-Эйлауское сражение только сшибка!».[240]
Беннигсен Леонтий Леонтьевич (Левин Август Теофил): «В 1806 г., будучи назначен командиром корпуса, в обстановке растерянности высшего военного командования он самолично принял начальство над всей действовавшей армией. За удачное сражение под Пултуском его наградили орденом Св. Георгия 2-го кл. Русские войска под его командованием выстояли против Наполеона в ожесточенном Прейсиш-Эйлауском сражении, но потерпели поражение под Фридландом. Одной из причин неудач стало неудовлетворительное материальное снабжение русских войск. Беннигсен как главнокомандующий не смог справиться с возникшими трудностями. С 1808 г. он находился не у дел и фактически вернулся на службу лишь в 1812 г. Первоначально состоял при Главной квартире без определенной должности. С приездом в войска М. И. Кутузова Беннигсен был назначен исполнять обязанности начальника Главного штаба объединенных армий. После Бородинской битвы на знаменитом совете в Филях отстаивал необходимость дать Наполеону новое генеральное сражение у стен Москвы, но не получил поддержки со стороны большинства генералов. Отличился, командуя войсками под Тарутином, где был ранен ядром в ногу. В конце кампании из-за разногласий с Кутузовым Беннигсена удалили из Главной квартиры. В 1813 г., командуя Польской армией, участвовал в сражениях под Люценом? Бауценом и Лейпцигом (получил графский титул). В 1814 г. начальствовал войсками, осаждавшими Гамбург, за что был награжден орденом Св. Георгия 1-го кл. До 1818 г. командовал 2-й арм