ией, после чего был уволен и остаток дней провел в Ганновере». (С. 316–317)
Липранди пишет: «Вот почему то только Богданович не видел Беннигсена на Бородинском поле, а только весь день видел его в Горках». И далее констатирует: «Словом, все бывшие в этой исполинской битве могут свидетельствовать, что видели победителя при Прейсишь-Эйлау на Бородинских полях во все критические моменты».[241]
Кутузов тоже отмечает, что Беннигсен «с самого приезда моего к армии во всех случаях был мне усерднейшим помощником; в деле же 26-го августа, когда должно было отклонить левый наш фланг от неприятеля, а часть войск правого крыла перевести на левое же против обратившего все почти силы свои туда неприятеля, и во время самого жаркого действия, когда требовалось замещать потерпевшие войски другими, то генерал Беннигсен советами своими усердно мне спомоществовал, находясь лично в опаснейших местах».[242]
Генерал-майор Крейц «с тремя своими полками вышел по левую сторону кургана и атаковал французов в их правый фланг. Поддерживаемый огнём конной батареи, он несколько раз бросался на пехоту дивизии Морана и опрокинул Французских карабинеров (конных егерей). При этих атаках… получив три раны, остался во фронте, пока последняя рана картечью, полученная во время рубки, не свалила его с коня». Далее Н. Иванов, приводит выдержку из донесения генерал-майора Бороздина о том что «полковник Розен, по приказанию кн. Голицина, послан с двумя эскадронами атаковать, что с большим стремлением было исполнено, от чего много неприятельская кавалерия потерпела, особенно тогда, когда барон Розен напал на неё с тыла». Кроме того он отмечает «отличную храбрость эскадронного командира майора Вистергольца, получившего контузию, штабс-ротмистра Шлиппенбаха… и командующего также эскадроном ротмистра Гагена. Сей последний, во время с мужеством произведённой атаки, сильно ранен картечью в руку».[243]
Чудеса героизма показывал генерал Крейц, с о своими драгунскими полками: Сибирским, Оренбургским и Иркутским, поддержанными огнём конной батареи, атаковал несколько раз войска дивизии Морана…получив две раны пулями, оставался во фронте до тех пор, пока, будучи ранен картечью, свалился с лошади».[244] Но был «посажен на другую, продолжал еще действовать, как вдруг сильным натиском неприятельской кавалерии опрокинут и еще три раза ранен, отнесен был в полицейскую линию для перевязки, и оставался больным до Тарутинского дела».[245]
В это время «войска наши были усилены 4-ю пехотною дивизиею Принца Евгения Виртембергского, корпуса Багговута, передвинутого с правого крыла к левому. При переходе туда, 4-я дивизия поравнялась с курганною батареею в то время, когда неприятели овладели выстою, и была назначена отбить батарею… она отбила несколько кавалерийских атак и через два часа разделилась; с одной частью Принц Евгений пошёл на левый фланг, а другая осталась в центре».[246]
Принц Евгений Виртембергский «вывел войска из кустарника на поле, в расстоянии около версты от батареи Раевского, и построил свои полки к ней фронтом, в две линии, в батальонных колоннах». Получив приказ Барклая, «повёл свои войска в атаку, в ходе которых под ним было убито три лошади, но они заставили неприятельскую пехоту отступить. Принц Евгений был вызван к Милорадовичу, поручив Тобольский и Волынский полки «майору Вольфу, единственному оставшемуся штаб-офицеру,… полки его дивизии, состоявшие под начальством майора Вольфа, снова атакованные французскою конницею, остались на прежнем месте, левее кургана, до следующего утра».[247]
Участник той войны, Ф.Н. Глинка с восторгом пишет: «В разные времена, при разных обстоятельствах XII-го года, в сражениях, на трудных переходах, на биваках солдатских, привыкли видеть одного человека всегда первым в сражении, последним в занятии теплой квартиры, которую он часто и охотно менял на приют солдатский. Его искренняя привязанность к бивакам ясно отражалась на его шинели, всегда осмоленной, всегда запудренной почтенною золою походного огня. Он был молод, высок, худощав, белокур, с голубыми глазами, с носом коротким, слегка округленным, с лицом небольшим, очень приятным; в обхождении и одежде прост, стройный стан его небрежно опоясан истертым шарфом с пожелтелыми кистями. Чудесно свыклись солдаты с этим человеком в серой шинели, в форменной фуражке! Он любил с ними артелиться: хлебать их кашу и лакомиться их сухарем. Никто не смел пожаловаться на холод и голод, видя, как терпеливо переносил он то и другое. Трудно было с первого раза, с первого взгляда угадать, что это за человек? Видя его под дождем, на грязи, лежащего рядком с солдатами, подумаешь: «Это славный фрунтовой офицер!» Блеснет крест-другой из-под шинели, и скажешь: «Да он и кавалер! Молод, а заслужил!» И вдруг бьют подъем, встают полки, и этот офицер (уж не простой офицер!) несется на коне, а адъютанты роятся около него, и дивизия (4-я пехотная) его слушает, и более чем слушает: она готова за ним в огонь и в воду! Так это уж не офицер, это генерал, да и какой! Он подъезжает к главнокомандующему, к первым сановникам армии, и все изъявляют ему знаки особенного уважения… Видно, это кто-то больше генерала? Это принц Евгений Виртембергский. Его дивизия и удачно и вовремя подкрепила кирасир».[248]
«Егеря вновь встречают неприятеля своим метким огнём и потом бросаются в штыки, имея в голове полковника Рихтера. Лихие атаки 2-го батальона дали возможность 3-му батальону присоединиться к 1-му. В то время Барклай-де-Толли выехал на батарею у Горок. Он видел, что егеря, как львы отбиваются от целой дивизии…Главнокомандующий, видя, что полк выполнил свою задачу, заставил французов развернуть всю дивизию, послал своего адьютанта барона Левенштерна отвести егерей за мост. Поскакал вперёд Левенштерн, но на мосту была уже каша. Французы охватили 2-й батальон и занимали мост. Тогда капитан граф Сен-При бросился с 6-ю ротою в штыки, выбил французов и дал 2-му батальону отойти за реку».[249]
Обер-квартирмейстер 2-го кавалерийского корпуса, «капитан Шуберт, и адьютанты корпусного командира, капитан Яковлев и ротмистр Лошкарев, собрав разстроенные полки, способствовали удержанию неприятельской кавалерии».[250]
Многими личными подвигами сопровождалось сие страшное побоище. Конногвардейский ротмистр Шарльмон, эмигрант, у коего убили лошадь, был легко ранен и захвачен французами, но он не бросал палаша своего; его тащили за лядунку с требовательным: «Rendez-vous!» и уже довольно далеко увели, когда товарищи прискакали и отбили его. Если б он остался в плену, то был бы непременно расстрелян как эмигрант».[251]
Когда ключ Бородинской позиции почти был взят Наполеоном, сделавшим «последнюю отчаянную попытку разгромить русских и бросил на центр два кавалерийских корпуса. Примчавшийся сюда Барклай противопоставил им два русских кавалерийских корпуса – К. А. Крейца и Ф. К. Корфа. Он не только построил эту лаву в боевой порядок, но и сам повел ее в бой, в котором рубился, как простой кавалерист. Чуть позже он написал: «Тогда началась кавалерийская битва из числа упорнейших, когда-либо случавшихся».».[252]
Псковский драгунский полк, под начальством полковника Засса, получил приказ «идти в атаку правее кургана,… Полковник Засс,… атаковал неприятеля, опрокинул его и, отозвав назад свои эскадроны, устроил их под неприятельскими выстрелами в найлучшем порядке; часть кавалерии Груши, остававшаяся в резерве, кинулась в атаку на Псковских драгун, но была также приведена в разстройство и преследована до самой пехоты; полковник Засс, пользуясь этим успехом, ударил в левый фланг крайнему батальону и врубился в него… Неприятельская кавалерия была приведена в смятение».[253]
Засс Андрей Андреевич (Гидеон Генрих): «12 апреля 1810 г. произведен в полковники и назначен командиром псковских драгун. В этой же должности участвовал в Отечественной войне 1812 г., находясь с полком во 2-м кавалерийском корпусе. За отличие в Бородинском сражении награжден орденом Св. Георгия 4-го кл. В арьергардном сражении под Можайском 28 августа тяжело ранен пулей в левую руку, выбыл из строя и вернулся в армию в конце ноября 1812 г. В 1813 г. сражался под Калишем, Люценом, Бауценом и Дрезденом. Ранен пулей в правое бедро навылет под Кульмом и за отличие произведен в генерал-майоры 18 августа 1813 г. Участвовал также в сражении под Лейпцигом и в кампании 1814 г.». (С. 399)
Из рапорта генерал-адъютанта барона Корфа: «Полковник Засс, командующий Псковским полком, увидя, что неприятельская пехота и конные гренадеры стремительно подавались вперёд… пошёл на сию неприятельскую конницу рысью, атаковал и несмотря на превосходство сил, опрокинул и привёл в бегство. После сей атаки полковник Засс собрал полк апелью, под самыми выстрелами неприятеля, что исполнилось весьма удачно и с большим порядком… Между тем неприятельская кавалерия, бывшая в резерве, приближалась, и тогда полковник Засс вторично шёл в атаку с своим полком, опрокинул также сию кавалерию и врубился в левый фланг неприятельской пехоты».[254]
Из рапорта генерал-майора Бороздина: «Лейб-Кирасирские Его Величества и Ея Величества и Астраханский, приведённые мною на левый фланг под командою 1-й – шефа, полковника барона Будберга, 2-й – шефа полковника барона Розена,… поставлены были у прикрытия батарей наших, под сильным огнём, где, невзирая на ужасные выстрелы с неприятельских батарей, защищали свои с отличным мужеством. Неустрашимость их столь была сильна, что и большая убыль людей и лошадей убитыми и ранеными не в состоянии была расстроить их рядов, смыкающихся каждый раз в порядок…полк, под командою барона Будберга, был несколько раз в атаках,… г. полковник, был ранен ядром в лядвию,… полковник барон Розен, будучи отлично храбр, служил примером своим подчинённым,… ротмистер Ребиндер… а так же поручики Паткуль, Тритгоф, Ивашкин, оказали отличную храбрость и мужество,… исполняя долг по званию своему, были вместе со всеми и в атаке; присеем ранены… Рибендер, Паткуль и Тритгоф пулями, а Паткуль и изрублен…должен засвидетельствовать и об отличной храбрости: эскадронного командира майора Вистергольца, получившего контузию; штабс-ротмистра Шлиппенбаха… командующего также эскадроном ротмистра Гагена. Сей последний во время с мужеством произведённой атаки сильно ранен картечью в руку;…».