з лесу с 3 (пехотным) корпусом, я велел занять ему вторую высоту более влево, с батареею под командованием Полковника Таубе; сия, равно как и предыдущая, делала выстрелы с величайшим успехом и поражала неприятеля»…[444]
Генерал Баггевут стал во главе 4-го егерского полка, шефом которого он был. «Прошу Ваше Высочество распорядиться войсками, – сказал он принцу, – а я останусь с моими егерями; они жили со мною – со мною и умрут. Я первый пойду на «батарею«…Генерал Баггевут вышел из леса с 4-м и 48-м егерскими полками, построенными в колонны. Едва лишь эти войска показались на поляне, как были встречены огнём неприятельской батареи стоявшей у селения Тетеринки и понесли значительную потерю. Сам Баггевут был поражён смертельно одним из первых выстрелов: Воин в душе, мужественный Баггевут был любим и уважаем в армии. В нём явилось соединение отваги и хладнокровия, необыкновенной доброты и твёрдости духа».[445]
Мнение простых солдат: «Как же, говорили, предпринимая такое дело и поход в тёмную ночь, не узнали предварительно дорог? Да по ним следовало бы заблаговременно расставить людей в виде проводников… На простых манёврах такие промахи были бы неизвинительны, а тут вели тысячи людей на жертву… Потеряли генерала Баггаута, всеми любимого и уважаемого за его храбрость и доброту…».[446]
Император Александр писал вдове Багговута: «Елисавета Яковлевна! Крайне сожалею о постигшем вас несчастии. Бог, посылающий нам радости и печали, да усладит горесть вашу. Вы лишились в муже своём вернаго вам друга, а Я потерял в нём храброго военачальника, полезного Отечеству; он умер на поле чести, и оставил вам славу имени своего. В знак признательности к заслугам его, оставляю Я вам всё то содержание, какое он получал».[447]
Вот как описывает это сражение Е.В. Тарле: «…генерал Багговут атаковал левый фланг Мюрата, а Орлов-Денисов – правый. Общее руководство битвой взял на себя Беннигсен. Кутузов не показывался. Первый кавалерийский налет Орлова-Денисова был удачен: французы были опрокинуты, захвачены были орудия, но французы успели оправиться и встретили убийственным огнем два полка пеших егерей. При этом был убит и генерал Багговут, командовавший ими. Французы стали отступать, но в порядке. Беннигсен, полагая, что у него под руками недостаточно войск, чтобы с надеждой на успех ударить на французов, попросил Кутузова дать ему помощь, но фельдмаршал отказал, и никакие просьбы Ермолова, Коновницына, Милорадовича не помогли. Мюрат отступал медленно и в порядке за речку Чернишну, к Спас-Купле, отстреливаясь от преследовавшего его Орлова-Денисова. Дело окончилось без какого-либо очень решительного результата, и все свелось к первоначальному успеху русских. Мюрат потерял 2,5 тысячи (по другим данным – около 3 тысяч), русские – около тысячи или 1200 человек. Конечно, победителями были русские: Мюрата все-таки вынудили отступить, и русские забрали 36 пушек, 50 зарядных ящиков и знамя. Клапаред и Латур-Мобур отогнали Платова, стремившегося отрезать отступление Мюрата на Спас-Куплю. Беннигсен потом ручался, что отряд Мюрата весь мог бы погибнуть, если бы по злостному капризу Кутузов не отказал дать подкрепление в нужный момент. Кутузов не только не дал, а даже приказал войскам отступить от Чернишны и вернуться на свои тарутинские позиции».[448]
Беннигсен предложил дать бой под Тарутино, «диспозиция для атаки расположения Мюратовского авангарда была составлена Толем… С рассветом атаку должен был начать II корпус Багговута, на деревню Тетеринку, после чего 1-й колонне надлежало броситься в тыл противнику, на деревню Воронову… Багговут вышел из леса с двумя головными егерскими полками и прямо повёл их в атаку, Как только они вышли из леса на поляну, тотчас же французская батарея. Стоявшая у деревни Тетеринки, осыпала их жарким огнём и нанесла сильные потери, при чём одним из первых выстрелов был сражён сам же Багговут.
…принц Евгений Виртембергский, который, правильно оценивая всю первостепенную важность времени при данных условиях, решил, с бывшими у него в руках двумя тобольскими батальонами, броситься на врага, не выжидая подхода остальных сил своей дивизии, в надежде, что либо они, либо весь IV-й корпус, не замедлят подойти и поддержать его… К войскам, бывшим в руках Евгения Виртембергского, примкнул ещё 20-й егерский полк, входивший, как известно, в состав правой колонны Орлова-Денисова… Сам Толь схватил конную батарею полковника Геринга, перевёл её у деревни Кручи через речку и вывел на такую дистанцию, с которой можно было обстрелять неприятельскую конницу, прикрывавшую движение французов по дороге. Орлов-Денисов, с несколькими казачьими полками, и Меллер-Закомельский (командир 1 кавалерийского корпуса, бывшего в резерве правого крыла) со своею конницею продвинулись восточнее деревни Гриневой и у села богородского завязали бой с французской кавалерией Латур-Мобура;…
Под прикрытием этого кавалерийского боя, подтянулась и пехота принца Евгения… Наше левое крыло, при котором находился сам главнокомандующий, так и не приняло совершенно никакого участия в бою. Переправясь через Нару и приблизясь к речке Чернишне, войска получили от фельдмаршала приказание остановиться. Милорадович и Ермолов всячески упрашивали Кутузова, чтобы он дозволил атаковать противника, но получили в ответ решительный отказ».[449]
Вот как пишет П. X. Граббе, участник событий на правом фланге. В момент когда кавалерия пошла в атаку на передовые цепи неприятеля: «В эту минуту Милорадович был отозван к Кутузову и все оставлено было отсутствием начальника». Отрезанную атакой кавалерии колонну польской пехоты Клапареда никто не преследовал. Когда же он обратил на это внимание Васильчикова, тот сказал: «Кажется, что здесь все командуют». «Напротив, – ответил Граббе, – кажется никто не начальствует» На его глазах поляки спокойно дошли до леса и рассеялись в нем. Ни пехота, ни кавалерия русских по-прежнему не предпринимала активных действий.[450]
Толю удалось переправить конную батарею Геринга через речку у деревни Кручи и открыть огонь по кавалерии, прикрывавшей отход войск Мюрата. Сражение при Тарутине завершилось успехом наших войск, но ряд офицеров были не довольны исходом битвы, так как считали, что можно было добиться более убедительной победы. Беннигсен «полагал, что Кутузов удержал в бездействии нетолько левое крыло армии, но и корпус Остермана, с умыслом, чтобы лишить его славы решительного успеха».[451]
В результате, «…вместо задуманного полного разгрома, нанесено было только частичное поражение. Но поражение это, если сосчитать только действительно участвовавшие в бою наши войска, было нанесено меньшими силами… Сражение было наступательное; были взяты трофеи, пленные… Ясно, что такой результат поднял до чрезвычайности дух наших войск и настроение всей России: поэтому с точки зрения духовно-нравственной – Тарутинский бой был для нас чрезвычайно важен».[452]
Роберт Вильсон о Тарутинском сражении, в письме Императору Александру: «…я должен сказать, что хотя много сделано, но гораздо более могло бы быть приобретено, ибо нападение было совершено нечаенное для неприятеля, разные атаки сзади левого крыла и в центре привели его в крайнее сметение и не должны были дать ему ни минуты к сопротивлению. Но он отступил довольно далеко, чтобы обеспечить свои сообщения. План был превосходный, но исполнение не довольно быстрое, или не довольно настойчивое для приобретения всех блистательных трофей, коих ожидать было можно. Я находился при корпусе генерала Багговута (который один только был в настоящем деле) и с казаками; я могу судить только о последствиях, не зная о причинах, побудивших фельдмаршала к такой осторожности».[453]
За победу при Тарутине, Кутузов получил золотую шпагу, с алмазами, Беннигсен – алмазные знаки ордена Святого Андрея. В рескрипте данном Императором Александром, полковнику Толю, было написано: «В ознаменование отличных подвигов, оказанных вами, 6-го Октября 1812 года, в сражении против Французских войск, и при атаке на неприятельский авангард, где вы, рекогносцировав неприятельский лагерь, составили проект к нападению, и не смотря на темноту ночи, подвели под неприятельские пикеты сто тысячь войска нашего, а во время атаки направляли колонны наши, и везде находились там, где успех победы зависел от атакующей части, Всемилостивейшее жалую вас кавалером ордена Св. Анны 1-й степени».[454]
О событиях этого дня, Беннигсен писал жене: «Я не могу опомниться! Какие могли бы быть последствия этого прекрасного, блестящего дня, если бы я получил поддержку… Тут, на глазах всей армии, Кутузов запрещает отправить даже одного человека мне на помощь, это его слова. Генерал Милорадович, командовавший левым крылом, горел желанием приблизиться, чтобы помочь мне, – Кутузов ему запрещает… Можешь себе представить, на каком расстоянии от поля битвы находился наш старик! Его трусость уже превосходит позволительные для трусов размеры, он уже при Бородине дал наибольшее тому доказательство, поэтому он и покрыл себя презрением и стал смешным в глазах всей армии».[455]
В письме супруге, от 7 октября, Кутузов писал: «Бог мне даровал победу вчерась при Чернишне, командовал король неаполитанской. Были они от 45 до пятидесяти тысяч. Не мудрено было их разбить, но надобно было разбить дешево для нас, и мы потеряли всего с ранеными только до трех сот человек. Не достало еще немножко ща-стия, и была бы совсем баталия Кремская. Первой раз французы потеряли столько пушек и первой раз бежали, как зайцы. Между убитыми много знатных,…».