Он сел рядом, и принялся рукой повторять очертания лица Софии. Прикоснулся к щеке, очертил скулу, подбородок. Женщина не шевелилась — страшно, как же страшно!
— Глазища какие… огромные.
Его рука опустилась ниже, к груди… София даже не пыталась сопротивляться — тело будто окоченело, стало чужим, холодным. И страх — тот нарастал подобно снежному кому.
— Я и сам не до конца понимаю, зачем мне эти свистопляски вокруг твоей персоны, — сказал он задумчиво. — Ты даже не понимаешь, как решительно и одновременно легко можно решить нашу проблему. Но нет же, я пришел сюда, пытаюсь донести, почему меня не стоит злить. Ты даже не представляешь, как много лет я не вел себя столь… безрассудно.
Она поняла, что готова позволить ему делать что угодно — лишь бы не убил. Ее и саму пугали подобные мысли — резкие, неправдоподобные. Неужели она верит, что он может ее убить?
Верит, призналась София самой себе. Глядя в его мутные злые глаза, она понимала, что тот может сделать все, на что фантазии хватит.
А глаза у него были злые! Плевать, что вел себя столь доброжелательно. София не просто знала — она была готова поклясться чем угодно, что немец был в высшей мере раздражён. Старался сделать вид, что это не так, но от него будто волны ярости расходились.
— Что же ты мне работать мешаешь, Сонечка? — спросил Нойман, поглаживая ее щеку. — Чего тебе на месте-то не сидится? Боишься меня до чертиков, но продолжаешь создавать проблемы…
Казалось, его забавляла данная ситуация. Не загляни София ему в глаза, быть может, она бы и поверила.
— Друзей своих на меня натравила. Странно даже, откуда у тебя такие друзья… нехорошо это… Чего молчишь, красивая?
— Чего ты хочешь? — спросила женщина. Голос не дрожал, чем она со временем, отойдя от шока, будет гордиться.
— Хочу, чтобы ты мне не мешала, — ответил немец. — Ты и не можешь помешать, но твое вмешательство меня… да, оно меня злит.
Он встал, пересел в соседнее кресло, и оттуда посмотрел на напуганную Софию.
— Ты, Сонечка, так и не поняла, в какой игре увязла… Это ничего, я тебе покажу.
И тут…
«Это какой-то мираж», уверяла себя София. Уверяла, потому что иначе бы просто сошла с ума.
Ей начало казаться, что вокруг немца витает какая-то серо-коричневая, местами черная дымка, которая то ластится, то, наоборот, пружинисто отталкивается от его тела, будто набираясь сил, чтобы расползтись вширь, поглотить как можно больше пространства. Поглотить её, Софию.
София успокаивала себя, что ей это только кажется… что никакого серо-коричневого дыма нет и в помине.
— Мешать мне не нужно, Соня. Более того, — он указал на нее пальцем, — ты будешь мне помогать, как и было уговорено в начале нашего сотрудничества. Мне не нравится то, что ты начала нарушать наш уговор.
По внезапно возникшей паузе, София осознала, что он ждет от нее какого-то ответа. Женщина прочистила горло.
— Я не была ознакомлена со всеми условиями… соглашения. Меня никто не предупреждал, что женщины, которых ты выбираешь, попадут в больницу.
— Не все! — уточнил немец. — Только некоторые.
София промолчала.
— Я расскажу тебе, как все будет, — немец слегка подался вперед, и Софии, несмотря на расстояние в добрый метр, захотелось отодвинуться. — Я указываю на женщину, ты мне организовываешь с ней встречу. Что происходит дальше — не твоего ума дело. Ты не лезешь! Поняла?
София кивнула.
— И да, вот еще… на первой встрече ты тоже всегда присутствуешь. На вторых встречах, как и было уговорено — свободна. И не вмешиваешься, милая…
Именно на вторых встречах он делал с девушками нечто, чему она не находила никакого объяснения. Вредил. А она должна дать на это молчаливое согласие?
— Ты поняла меня, Соня? — немец выгнул бровь.
София кивнула.
— Хорошо… и во избежание недоразумений… Разозлишь меня еще раз, попытаешься на меня кого-то натравить, или просто плохо обо мне подумаешь — я вырежу всю твою семью, и тебя заодно. Ты понимаешь, о чем речь?
Он говорил спокойно. Тем не менее, весь этот разговор был сплошной угрозой. София даже не удивилась прямолинейному «вырежу семью». К чему-то подобному (Быть может — конкретно к этому) она была готова с первого дня их знакомства.
— Поняла?!
— Я все поняла, — всхлипнула женщина.
Он оскалился.
— Вот и славно!
Немец поднялся. Молча прошел в прихожую, снял с вешалки клетчатое «преппи» пальто. София продолжала сидеть в гостиной, на том самом диване, на том самом месте, на которое он ее усадил.
На коже до сих пор саднили его прикосновения.
— На завтра мне нужны встречи с девушками, — послышался его голос из прихожей. — Я и так потратил время, разбираясь с твоими… знакомыми. Имена кандидаток скинул тебе на почту.
Она его не видела, лишь слышала, как он зашнуровывает ботинки. Вежливый какой — ворвавшись к ней в квартиру, он даже ботинки счел нужным снять. Оделся, открыл дверь.
— До встречи, Соня, — и покинул её квартиру.
Где-то жалобно мяукнул кот, и снова затих, будто понимая всю серьёзность ситуации.
Спустя минуту, отмерев, она резко залилась слезами.
Это была первая истерика в ее жизни. Она считала, что ей повезло — не плакать из-за проваленного экзамена, неразделенной любви, неудачного дня…
Увидь мама ее в тот момент — она бы тоже заплакала, ведь ее старшая нелюдимая дочь, многие годы не проявлявшая никаких теплых чувства к кому-либо, наконец-то проявляла столь человеческие, столь простые эмоции — она плакала.
К сообщению от Ноймана (тому самому, что он на почте оставил) заплаканная София смогла подобраться только ближе к утру, когда обезвоженный организм напрочь отказывался выдавить из себе еще хоть одну слезу.
Пересилив себя, она открыла сообщение, и бегло осмотрела список девушек.
Что-то в этом списке Софию беспокоило. Задевало. Она не знала, что именно, но подсознание уже уловило в стройных рядах имен некую закономерность. Увы, мозг еще не успел эту закономерность осмыслить.
И тут ее осенило!
София резко подпрыгнула на месте, взяла на руки напуганного поведением хозяйки кота, и снова села на место…
— Ари… что ж это получается, Ари… Почему?!
Кот заглянул в экран, но ничего не понял. Зато поняла София!
Все девушки, которых звал на свидание Эрих Нойман, присутствовали на вечере знакомств, что проводился семнадцатого августа.
Это было так очевидно, София просто не обращала внимания.
Нойман же при первом знакомстве просил список девушек из того мероприятия, но она потом еще и другие анкеты ему отправляла!
«А что, если он знает, что случилось в тот день?».
София разослала выбранным девушкам письма с предложением сходить с немцем на свидание, и с грязной совестью пошла спать — ей было необходимо хоть немного отдохнуть.
Засыпая, она наконец-то поняла одну важную вещь: он искал женщину, которая присутствовала на мероприятии семнадцатого августа.
Непонятно только, что ждет эту женщину, когда он наконец-то ее найдет.
«А что, если он знает, что тогда случилось с тем мужчиной?» — не успокаивался внутренний голос. — «Ты ведь так и не поняла до конца, кто его убил… или что его убило».
София затолкала эти мысли подальше, и повторила мантру: "Это был обычный вечер знакомств, ничего особенного".
Обычный вечер…
Глава шестая: Благо_творительность
И потекли дни, отравленные мужчиной.
Дни перетекли в месяц… а за ним еще один.
Наступила киевская зима. Жители старого уютного Подола кутались в пледы и подолгу отогревались в пахнущих кальянами, кофе и вином заведениях. Жители Голосеево отдыхали на балконах многоэтажек, и совершали прогулки в уютном парке.
По утрам город окутывал бархатный туман.
Школьники, выгнанные на улицу бескомпромиссными учителями физкультуры, матерились и проклинали школьную программу, а во время перерыва курили во дворах дешевые папиросы.
Городская природа замерла в спокойном ожидании весны.
София продолжала выбирать Нойману девушек. Она наблюдала, как он их соблазняет, и сочувствовала тем, кого приглашает на второе свидание.
«Вторые» после ночи с немцем попадали в больницу. Не все, некоторые просто жаловались на головную боль, и спрашивали, когда Нойман им снова позвонит.
Софию такие вопросы раздражали, и она мысленно обзывала девушек дурами. Обзывать приходилось многих — смазливый иностранец на Порше или Лексусе (когда как, машину он, видимо, выбирал под настроение) нравился многим, очень многим.
София сначала переживала (быть может, надеялась) что кто-то обратит внимание на столь поголовный «покос» искательниц иностранного мужа, но вскоре поняла, что Нойман, скорее всего, всё предусмотрел.
Она не знала, как далеко простираются его возможности, но, видимо, дальше, чем она предполагала, раз полиция не реагировала, а те, у кого она однажды осмелилась просить о помощи, с немцем связываться отказались напрочь.
Она училась абстрагироваться. Не только от мужчины — от мира. Как ни странно, в последнее время это делать стало намного сложнее.
Ей начало казаться, что мир стал ярче, горластее, капризнее. Во всем теперь скользила некая неоднозначность.
Раньше все было просто — работа, дом, обязанности. Теперь все перевернулось с ног на голову.
Ее внезапно начало беспокоить то, что сестра часто прогуливает пары, что мама в последнее время подсела на сильнодействующие лекарства — сердце болело. Софию беспокоили шумные компании под окнами, и многое другое.
И Нойман. Он беспокоил больше всего!
Немец, казалось, вошел во вкус, и начал испытывать терпение Софии.
Он заставлял ее после свиданий оставаться с ним наедине, и обедать, или принуждал ужинать вместе с ним. Принуждал, это самое правильное слово!
Во время ужина мужчина задавал вопросы, на которые ей не хотелось отвечать, а потому разговор не просто провисал — он тонул в мутной луже. И смотрел! Как же он на неё смотрел!