Бронзовый Дюк Ришелье стоял во весь рост, сжимая в руке свиток, очевидно, план будущей Одессы. На площади вокруг памятника было много народу. Были и дети возраста Мадлен. Мадлен помахала им рукой. Они обернулись ей вслед, и какой-то мальчишка тоже помахал ей. Не один ли это из тех ребят, с которыми они с Жаком переписывались.
В автобусе стоял гул многих голосов. Он стихал, как только раздавались усиленные микрофоном фразы гида, дававшего объяснения. И сразу после того возникал снова.
Молчала в автобусе лишь одна мадам Жубер. Она не отвечала даже на вопросы Мадлен. Прильнув к окну автобуса, по временам страдальчески морщила лоб, словно мучительно старалась вспомнить что-то давнее.
Всю группу поселили в гостинице «Красная». Бабушка вспомнила ее прежнее название: «Бристоль». В большом номере на втором этаже стояли две широкие кровати, мебель была новенькая, недавно привезенная из Финляндии, низкие столы и стулья.
Этамбли сразу пошли спать. На твердой земле они почувствовали себя крайне утомленными. Мадлен тоже была не прочь поспать, однако, разложив свои вещи, бабушка тотчас же собралась уходить.
— Я пойду к себе, — сказала она Мадлен, — если хочешь, идем со мной!..
Это «к себе» прозвучало категорически. Мадлен поняла, что бабушке не терпится посмотреть на свой дом.
— Может быть, тебе лучше отдохнуть, бабушка? — спросила она.
— Нет, я слишком волнуюсь… Все равно не усну!..
Они шли по утренней Одессе. Высокие платаны, росшие по обеим сторонам улицы, соединялись вверху зелеными кронами. Высоко в светло-голубом небе летел самолет, оставляя за собой светлую полосу дыма. Сначала Мадлен думала, он поднялся, чтобы написать в воздухе слова рекламы, но самолет пролетел, и след его стал расползаться в солнечной синеве.
— Что такое перукарня? — спросила Мадлен, прочитав незнакомое слово на одной из вывесок.
— Не знаю! — сказала бабушка. — Я никогда такого слова не слышала. Может быть, теперь так называется пекарня?
Они подошли поближе, и Мадлен заглянула в большое окно, над которым была эта вывеска.
— Бабушка, так это же парикмахерская! — воскликнула она.
— Здесь все переименовано, и парикмахерская, и улица!.. — вздохнула мадам Жубер. — Посмотри, — вдруг оживилась она. — Вот идет генерал, в погонах!.. Это настоящий русский генерал, Мадлен!..
Действительно, по другой стороне улицы шел немолодой, солидный генерал. Он шел не торопясь, в руках у него была газета. Навстречу ему шагал молодой солдат. Он торопился, но при виде генерала стал быстро одергивать гимнастерку.
— Сейчас он за три шага от генерала встанет во фронт, — проговорила бабушка, — и отдаст генералу честь! Это целое представление!..
Но представления не произошло. Солдат лихо козырнул генералу, тот ответил, медленно приложив руку к козырьку красной фуражки, и они разошлись.
— Да-а… — разочарованно проговорила бабушка. — Раньше было более торжественно.
Они шли долго, и Мадлен вдруг поняла, что бабушка забыла, где ее улица, но не хочет в этом признаваться. Они прошли в конец Дерибасовской, свернули налево, потом опять направо, опять долго шли и вдруг снова оказались у своей гостиницы.
У ее входа стоял Барро. Он уже вымылся, переоделся, и волосы его блестели от бриолина. В темно-сером костюме и белой рубашке он выглядел подтянутым и деловым. В его руках был маленький фотоаппарат.
— Мадам Жубер! — воскликнул Барро. — Куда же вы исчезли?.. Я к вам заходил…
Бабушка сердито прищурилась. Меньше всего она хотела, чтобы сейчас за ней кто-нибудь увязался. Но Барро уже быстро перебежал улицу.
— Я пойду с вами! — категорически заявил он.
Мадам Жубер не оставалось ничего другого, как покориться. Теперь они шли втроем. Барро то отставал, то забегал вперед. Его острый взгляд все время что-то выискивал, и, когда находил, Барро быстрым движением стрелка вскидывал аппарат на уровень глаза, прицеливался и щелкал.
— О, мадам! Не удивляйтесь! — сказал он. — Я — несчастный человек! Все время должен работать!..
Бабушка снова повернула на Дерибасовскую. Здесь все дома казались ей знакомыми. Со многими из них были связаны давние воспоминания. Вон в том доме, на углу на втором этаже жил знаменитый аферист Корж-Михайловский, игрок в карты и владелец конюшни скаковых лошадей. Он выиграл у бабушкиного дяди сахарный завод, находившийся под Белой Церковью. А вот в этом ресторане, где уж теперь, как видно, больше нет прежнего шика, знаменитый летчик Уточкин отпраздновал свой первый полет.
Пока бабушка рассказывала всплывшие в ее памяти разные истории о домах, мимо которых они проходили, Мадлен рассматривала витрины. Ее внимание привлекла витрина кондитерского магазина. Конфеты в раскрытых коробках и стеклянных вазах манили ее яркими цветными этикетками.
Ее взгляд привлекли к себе нежно-розовые и белые палочки, каких она никогда не видела в Париже. Тут же, рядом, в целлофановых мешочках лежали шарики, обсыпанные сахарной пудрой.
— Бабушка, купи! — попросила Мадлен.
— Зачем? — удивилась бабушка. — Мы же привезли с собой конфеты!..
— А вот этого у нас нет… Как это называется?..
Мадам Жубер смотрела на нежно-розовые палочки и на белые шарики в целлофановых мешочках и не могла вспомнить, как они называются.
— Надо экономить деньги… — тихо сказала она, чтобы не услышал Барро, который быстро приближался к ним.
Но Мадлен словно приклеилась к витрине. Узнав, что ее заинтересовало, Барро заявил, что ему тоже интересно выяснить название этих конфет, которых нет в Париже. И мадам Жубер пришлось обратиться к первой встречной пожилой женщине в светлом плаще:
— Скажите, мадам, как называются эти конфеты? — опросила она.
Женщина удивленно взглянула на нее.
— Какие конфеты?.. — переспросила она, подойдя к витрине.
— Вот эти, — показала мадам Жубер.
— Так это же обыкновенная пастила, а рядом клюква в сахаре!
Женщина еще раз взглянула на всех троих с таким выражением, словно сомневалась в степени их умственного развития, и удалилась.
— Великолепно! — воскликнул Барро, оценив этот взгляд. — Она, наверно, решила, что мы дикари!.. Ну, Мадлен, теперь-то уж мы обязаны поближе познакомиться с этими достижениями русской цивилизации, — и он направился к дверям магазина.
Бабушка сдалась во второй раз. Через несколько минут Мадлен уже держала в руках коробку пастилы и два пакетика клюквы в сахаре. Ей не терпелось поскорее отведать и того, и другого, но бабушка строго запретила делать это до обеда: в этом власть ее оставалась непоколебимой. Барро засунул свои кулаки в карманы, а потом вдруг прибавил шагу и устремился вперед.
— Простите, мадам! Я буду ждать вас на следующем углу, — бросил он на ходу.
Мадлен поглядела ему вслед и, сжав бабушкину руку сказала:
— Повернем назад. Не хочу я с ним идти…
— Это невежливо, Мадлен!.. — ответила мадам Жубер. — Смотри, ты теперь идешь по Дерибасовской улице!.. Это великая улица!..
Мадлен много слышала от бабушки о Дерибасовской. Ей раньше казалось, что это очень широкая и длинная улица, нечто вроде Елисейских полей. На самом же деле она не так уж длинна и сравнительно узка. Дома здесь старые и невысокие, и нет свойственной большой улице толчеи автомобилей.
Мадлен тут же поделилась своими наблюдениями с бабушкой.
— Да, Одесса уже не та!.. Не та! — сказала мадам Жубер. — Не слышно даже одесского жаргона!.. Ах, какая это была прекрасная музыка!.. Раньше считалось честью поговорить с настоящим одесситом! Это был фейерверк остроумия!.. А посмотри на вывески!.. Разве такие раньше здесь были вывески?.. Что ни вывеска, то знаменитый торговый дом!.. А теперь, пожалуйста, — «Взуття».
— Что такое «Взуття»? — спросила Мадлен.
Бабушка рассердилась:
— Не знаю этих слов!.. Спроси кого-нибудь из прохожих!..
Но Мадлен не решилась обратиться к чужим людям. Она запомнила тот удивленный взгляд, которым наградила их женщина у кондитерского магазина.
— Куда же мы теперь идем, бабушка? — спросила она.
— На Полицейскую улицу!
— А где она?
— Сейчас повернем налево!
— Мы уже поворачивали налево.
— Тогда мы просто гуляли! А сейчас мы идем прямо к моему дому!..
— Может быть, лучше спросишь?..
Видимо, бабушка и сама порядком устала, потому что на углу она остановилась и долго высматривала человека, к которому, по ее мнению, было бы прилично обратиться. Наконец ее выбор пал на пожилого мужчину в сером костюме, который вышел из магазина и нетерпеливо оглядывался, видимо, поджидал кого-то. Он выглядел человеком солидным, умеющим себя держать и, несомненно, интеллигентным.
— Не можете ли вы сказать, как пройти на Полицейскую улицу? — подошла к нему бабушка.
В течение нескольких мгновений пожилой мужчина внимательно изучал мадам Жубер, он оглядел ее с ног до головы, а потом чуть отстранился.
— Где Полицейская улица? — повторил он и вдруг оглушительно засмеялся. — Полицейская улица!.. Может быть, вам еще нужно в кафе Фанкони!..
— Я спрашиваю серьезно! — обиделась бабушка.
Мужчина темпераментно взмахнул рукой.
— А я разве не серьезно? Как можно на сорок шестом году Советской власти спрашивать Полицейскую улицу? Где, интересно, вы проспали все эти годы?!
Мадам Жубер оскорбленно замолчала. Такой грубости от этого приличного господина она не ожидала, ведь по его манере разговаривать было очевидно, что перед ней стоит один из старых одесситов.
— Мы из Парижа! — совсем некстати вступила в разговор Мадлен. — И не можем знать все ваши улицы!..
— Из Парижа?! — удивился человек. — Тогда мне ясно! Эмигранты!.. Приехали как туристы!..
— Я уехала из Одессы в двенадцатом году, — сказала мадам Жубер, — тогда, если вы помните, еще не было Советской власти.
— А я родилась в Париже! — вставила Мадлен.
— Так!.. Так!.. — уже более миролюбиво сказал мужчина. — А я думал, вы из бывших!.. Во время гитлеровской оккупации кое-кто из них сюда вернулся. Открыли торговлю, а потом, когда наши пришли, не знали, куда ноги девать!.. Так вам, значит, надо бывшую Полицейскую улицу?! Запомните — ни в одном советском городе вы теперь Полицейской улицы не найдете… У нас в Одессе она называется улицей Розы Люксембург!.. Направо, выйдете на улицу Ленина, снова повернете, а потом прямиком и дойдете!..