Малыш вопит во все горло и брыкается, скукожив красное личико в страшную маску.
— Фу ты черт, — вздыхает Джо. — Ладно, Джеки, пошли. — Он берет орущего гномика на руки, тот вырывается. — Раз, и два, и три… — Джо подбрасывает сына, пытаясь его успокоить, и быстрыми шагами идет по набережной впереди Дебби с коляской. — Раз, и два, и… Вот умница!
— Послушай, Фред… Прости, если я тебя чем-то обидела, — говорит Дебби, когда мяч остается далеко позади, а Джеки перестает вопить и только обиженно хнычет.
— Не страшно, — отвечает Фред, которому от души жаль Вогелеров — родителей умственно отсталого маленького чудовища.
— Мне просто не хочется, чтобы ты так расстраивался из-за пустяка.
— Не страшно, — повторяет Фред. — Постепенно все забудется, — добавляет он, думая, что если повезет, то завтра он снова будет вместе с любимой.
— Конечно, забудется, — уверяет его Джо. — Розмари Рэдли — не тот человек, который тебе нужен.
— Могу поспорить, вернешься в Америку — будешь смотреть на все другими глазами, — говорит Дебби.
— Гм, — бормочет Фред. Похоже, для Вогелеров его любовь к Розмари — тот же каприз Джеки из-за старого резинового мячика.
— Джо прав, — соглашается Дебби. — Тебе нужна женщина умная, не пустышка. Я всегда так думала, — продолжает она, приняв молчание Фреда за знак согласия. — Та, с кем ты сможешь общаться на равных. Делиться мыслями.
— Верно, — вставляет Джо. — Девушка вроде Кариссы.
— Карисса ни за что не станет вести себя так легкомысленно, безрассудно. От Кариссы всегда знаешь, чего ожидать. Она человек прямой. Помню, как-то раз она…
— Послушай, Дебби, — перебивает Фред, останавливаясь и глядя на нее в упор, — будь другом, не надо больше о Кариссе. Не в ней дело.
— Как раз таки в ней, — настаивает Джо. — Ладно, ладно! — При виде лица Фреда он идет на попятный. — Не хочешь — не будем.
— Не хочу, — отвечает Фред. Ему кажется, что он и Вогелеры вот-вот поссорятся всерьез и их семилетней дружбе придет конец. Ну и черт с ними. Сейчас ему все равно.
Все трое стоят на набережной лицом друг к другу, а внизу течет грязная зеленоватая вода, неся с собой всякий хлам. Джеки, глядя отцу через плечо, вдруг замечает свое потерянное сокровище и начинает радостно лопотать:
— А-а-а! Мя-а-а… Мя… аць!
— Мяч! — восклицает Джо. — Дебби, он сказал «мяч»!
— Слышала! — Сердитое, напряженное лицо Дебби вдруг озаряется радостной улыбкой. — Джеки, хороший мой! Скажи еще разок! Скажи: мяч!
— Мя-у-а… Мя-а… Мяць! — Малыш тянется ручонками к желанному мячу, а тот проплывает мимо среди намокшего мусора.
— Он сказал «мяч»! — торжествует мать.
— Первое слово. — Голос отца дрожит.
— Мяч, — шепчет Дебби. — Слышал, Фред?
Он сказал «мяч»!
Но они с Джо не дожидаются ответа; позабыв о Фреде, они глядят на сына с облегчением и трепетом, а потом принимаются его обнимать и осыпать счастливыми поцелуями.
Встречу с Розмари на другой день Фред собрался устроить без ее ведома и согласия. Из воскресных газет Фред узнал, что Розмари участвует в радиопередаче, посвященной недавно вышедшим воспоминаниям ее подруги Дафны Вэйн, и решил прийти во что бы то ни стало. Просидев целое утро над своей книгой (без особого успеха), он уточняет время, адрес и отправляется в путь.
Вид студии разочаровывает Фреда — совершенно неподходящее место для любовных свиданий. Он предпочел бы здание Би-би-си на Портленд-плейс, где как-то раз был с Розмари: причудливое, в стиле ар деко, над входом — золотое солнце с лучами, внутри — ряд лифтов с позолотой, а за ними лабиринт коридоров, по которым шныряют странного вида люди, все как один чем-то похожие на Белого Кролика из «Алисы в Стране чудес». Комнаты с мягкими потертыми кожаными креслами — будто уютные норки; микрофоны и пульты кажутся памятниками истории; в воздухе до сих пор веет Битвой за Англию.[6]
А здание этого частного радиоканала холодное, безликое, ультрасовременное, стеклянный коридор обставлен по-американски скупо. На пластмассовых диванах развалились больше десятка подростков, жуют резинку и болтают ногами под ритмичную рок-музыку.
— Я должен увидеться с Розмари Рэдли, — перекрикивая шум, сообщает Фред сексапильной секретарше с фиолетовыми губами и ярко-зелеными веками. — Она участвует в программе «Живое искусство» в четыре часа.
— Представьтесь, пожалуйста.
Фред машинально называет свое имя, не сразу сообразив, что стоило бы назваться чужим.
— Минутку, красавчик. Посмотрим, чем я могу помочь. — Девушка смотрит на Фреда с неподдельным восхищением, сияет улыбкой цвета спелой сливы, поднимает красную телефонную трубку. — Сейчас ее попробуют найти. — Девушка вновь улыбается Фреду. — Американец?
— Угадали.
— Я так и думала. Давно мечтаю прошвырнуться в Штаты. — Девушка держит трубку, прислушивается, улыбка ее становится натянутой — уже не спелая слива, а чернослив. Вскинув глаза на Фреда, секретарша качает головой.
— Скажите, что дело важное. Очень важное.
Девушка смотрит на Фреда иначе: все с тем же восхищением, но уже не столь почтительно — похоже, принимает его теперь не за важную персону, а за фаната. Снова что-то говорит в красную трубку.
— Извините, сейчас никак нельзя, — произносит наконец она. — Я бы вас впустила, но мне влетит.
— Дождусь конца программы.
Фред садится на черный блестящий кожаный пуфик. Пока он сидит на краешке и ждет, к столу секретарши подходят другие посетители. Девушка говорит по телефону, нажимает на кнопку звонка, пропуская их в дверь, обитую искусственной кожей. Музыка не умолкает, завывает все громче, некоторые из подростков поднимаются с диванов, дергаются в танце.
Музыка прерывается оглушительной рекламой. Подростки сгрудились в конце коридора, в руках у некоторых записные книжки, по-видимому, для автографов.
— Не упустите эту потрясающую возможность! Звоните СЕЙЧАС!.. Это программа «Живое искусство», оставайтесь с нами.
Звучит бравурная мелодия.
— И вновь я приветствую вас на программе «Живое искусство», — начинает мягкий, доверительный голос. — С вами ведущий Деннис Уитер. Сегодня мы приготовили для вас настоящий сюрприз! У нас в гостях достопочтенная Дафна Вэйн, чью автобиографию под названием «ДАФНее прошлое: жизнь в театре» недавно опубликовало издательство «Хайнеман». Госпожа Дафна Вэйн сейчас у нас в студии вместе с леди Розмари Рэдли, звездой телесериала «Замок Таллихо», удостоенного многочисленных наград…
Подростки-панки от новости не в восторге: кое-кто стонет, один притворяется, будто его сейчас вытошнит. Фред сердито косится на них, хотя и понимает, что у сериала Розмари, при всей его популярности, есть свои хулители. Например, некоторые умники-либералы считают, что загородная жизнь в нем изображена слащаво и лицемерно. Но эти бездельники, эти наглые малолетки, которых тошнит от имени Розмари… Поубивал бы всех!
— Мы будем с вами через минуту.
Пока по вестибюлю разносится реклама шампуня с дурацкой музыкальной заставкой («Еще волшебней, еще прекрасней!»), из дверей позади секретарши появляется тощий человечек в белом кожаном комбинезоне с заклепками, а за ним — двое потолще, в дешевых костюмах. Фанаты с воплями окружают тощего.
Их кумир — кто бы он ни был — пробирается сквозь толпу с натянутой улыбкой, на ходу дает пару автографов и бросается к выходу, где его ждет лимузин, а двое толстяков бегут наперерез толпе. Что в Нью-Йорке, что в Лондоне, везде одно и то же, думает Фред, с отвращением наблюдая за этой сценой.
В коридоре неожиданно звучит серебристый смех Розмари — только раза в три громче, чем в жизни. Сердце у Фреда готово выпрыгнуть из груди.
— Спасибо, дорогой Деннис, я безумно рада, что сегодня я в вашей студии. — Голос Розмари — нежный, чистый, безупречно поставленный голос аристократки — отдается эхом по всему вестибюлю, будто над головой у Фреда плывет невидимая Розмари, футов шестнадцати ростом.
Фред слушает, и мало-помалу им овладевает гнев. Розмари на все лады расхваливает автобиографию Дафны, но Фред-то знает, что это ложь. Не так давно та же Розмари при нем называла сочинение Дафны «глупой детской книжкой», а над автором насмехалась — пожалела, мол, денег на хорошего писателя-невидимку. А теперь что? Заявляет на весь Лондон — да что там, на всю Англию, — что была «просто очарована блестящим остроумием» Дафны. Как у нее язык поворачивается так врать? Как она может щебетать, заливаться смехом и болтать о театральных пустячках с Дафной и прочими олухами? Похоже, она не страдает так, как Фред, ей на него наплевать; она забыла, что он есть на свете. Ну ничего, как только кончится передача, он ей напомнит.
Под звуки все той же бравурной мелодии программа подходит к концу, и Фред направляется к дверям, обитым искусственной кожей. Пять минут спустя ни Розмари, ни остальных участников программы по-прежнему не видно.
— Эй! — окликает Фреда секретарша, пытаясь перекричать очередную современную мелодию. — Эй, молодой человек!
— Вы меня? — Фред оглядывается.
— Все еще ждете Розмари Рэдли?
— Да.
— Зря теряете время. Звезды в эти двери не выходят — разве что хотят пообщаться с поклонниками.
— Спасибо. — Фред подходит к столу, наклоняется к девушке, призвав на помощь все свое обаяние, хотя сейчас это и нелегко. — А как они выходят?
— Из задней двери и через автостоянку. Только они все, наверное, уже ушли. — Девушка опускает ядовито-зеленые веки, опушенные густыми ресницами, придвигается к Фреду поближе. — Никак в толк не возьму, зачем красавчику вроде вас эта старая корова?
— Я… — Фред рвется на защиту любимой, но одергивает себя: нельзя терять ни минуты. — Простите.
Он летит по вестибюлю, распахивает тяжелую стеклянную дверь и обегает здание кругом. Отыскивает задний ход, но двери не открываются.
С бьющимся сердцем стоит он возле груды пустых картонных коробок и ждет Розмари. Наверняка она появится в компании Дафны и прочих ослов, но это не беда… Надо увести ее в сторону, сказать ей… Фред повторяет про себя подготовленную речь, утекают минуты, пока он не догадывается наконец, что Розмари ушла. Ушла, зная, что он ее ждет.