елыми жертвами. Особенно большие потери понес 1-й полк легионеров». «…Первые волны наших полков были опустошены и рассеяны жестоким огнем немецких пулеметов»… До укрепленной линии врага Виллер-Бретонне смогли дойти лишь немногие, однако в ходе ожесточенных боев она была взята. Этот подвиг в трехдневных боях стоил Марокканской дивизии потери 74 офицеров и 3,5 тысячи солдат. Среди них был русский лейтенант Ефремов, погибший 26 апреля 1918 г. в бою при Ангаре.[116] Несмотря на это, Марокканская дивизия и Иностранный легион в ее составе до 7 мая 1918 г. находились на боевых позициях, когда их пришлось отвести в тыл, в резерв, для доукомплектования по причине колоссальных потерь…
Большую роль в отражении немецкого наступления тогда сыграл 1-й батальон Русского легиона Готтуа, приписанный к 8-му зуавскому пехотному полку подполковника Лагарда. Своей контратакой 26 апреля 1918 г. Русский легион значительно улучшил положение полка. Командующий Марокканской дивизией, генерал Доган сказал тогда: «В наиболее критический момент боя на горизонте появляется небольшая часть… Она смело бросается вперед между зуавами и стрелками, со штыками, устремленными на неприятеля… Опасность им нипочем… Кто эти храбрецы?.. Это русские Марокканской дивизии! Слава им!..»[117] Особенно отличились при этом строевая рота капитана Лупанова и пулеметная рота капитана Разумова. «Эти части двинулись в бой с беспримерным пылом и храбростью, которые привели в восхищение всех, видевших данное движение, и особенно зуавов, с которыми они наступали рядом.[118] В неудержимом порыве, русский батальон пошел в атаку, полный пренебрежения к смерти и при общем восхищении, остается на занятых позициях, несмотря на вражеские контратаки и безостановочную бомбардировку».[119] Тем самым русские легионеры напрямую содействовали тому, что немцам дорога на Амьен оказалась закрыта. Лупанов сразу после боя был награжден орденом Почетного легиона, а двое особенно отличившихся унтер-офицеров удостоены военных медалей. Французские награды достались и другим легионерам. Все русские офицеры были награждены Военным Крестом разных степеней, Лупанов 12 июня 1918 г. стал командиром этого подразделения, сменив Готтуа. Кроме того, весь 1-й батальон Русского легиона заслужил поощрение французского командования: он был также лично награжден генералом Доганом Военным Крестом с серебряной звездочкой.[120] Однако русские заплатили за эту похвалу и награды высокую цену: 3 офицера и 76 солдат были ранены, а 34 — убиты.[121] Для того, чтобы сохранить 1-й батальон Русского легиона, Доган просил прислать ему 200 русских волонтеров из Лаваля для его пополнения. Кроме того, он же предложил не распылять русских по маленьким «легиончикам», а собрать в одну часть. Поэтому-то и было решено прекратить дальнейшее формирование Русского легиона в Италии и направить его чинов в Русский легион во Франции.[122] Надо сказать, что после известия об Октябрьском перевороте 1917 г. в России русские волонтеры, служившие в 295-м пехотном французском полку под Верденом, как и русские, служившие во французских частях на итальянском фронте, взбунтовались. Французы подавили эти выступления, ударив по русским с тыла из пулеметов. Во время этих выступлений пострадало до 1 тысячи человек.[123] Оставшихся русских бунтарей увели из французских частей, в которых произошли выступления русских, и сосредоточили их в «Русском легионе в Италии», одели в итальянскую форму и предназначили для опасной службы при артиллерийских парках на передовых позициях. Один из таких товарищей погиб от разрыва гранат, начиненных газом, т. к. не мог получить защитной маски. В Лавале тогда было своеобразное депо Русского легиона. Там же находились отпускники, больные и раненые легионеры и его резервы. Большевики, отрабатывая полученные от немцев на революцию деньги, «обложили» Лаваль по полной программе, охотясь за каждым легионером, пытаясь путем агитации разложить это подразделение и свести его военное значение к нулю. Доходило до того, что в Париже и других крупных городах большевистские агитаторы дежурили на вокзалах, выслеживая ноходящихся в отпуске легионеров. В значительной степени Легион пополнили тогда за счет «русских африканцев», не желавших умирать на каторжных работах… Среди них были и офицеры младшего звена вместе со своими вестовыми, например, офицер и его вестовой Герасимовы, сначала записавшиеся во 2-ю категорию, но потом подавшие рапорт о переводе в 1-ю.[124] Было и наоборот, когда французы насильно записывали вестовых и денщиков вместе с офицером-добровольцем в 1-ю категорию, в то время как солдат желал попасть, как, например, ефрейтор Абель Надзирадзе, во 2-ю.[125] Это было сделано французами официально, по распоряжению высших военных властей Франции, согласно приказу которых все денщики должны были следовать туда, куда отправлялся их офицер.[126] В то же время отдельные офицеры 1-й категории, отправленные сопровождать солдат самой «тяжелой», 3-й категории, к месту каторги в Алжире, например, штабс-капитан Бобровский и прапорщик Потапов, обязанные вернуться в Русский легион, отказались это сделать и наравне с солдатами отбывали каторжные работы.[127] Один из русских легионеров так описывает доукомплектование: «…получили пополнение. Во второй взвод пришло шесть человек: трое русских — куртинец Степаненко, курновец Воркунов и Вишняков с Салоникского фронта. Все, конечно, из Северной Африки. Трое остальных были: Карл Шмютке — немец из уголовников, много лет прослуживший в Иностранном легионе и возвратившийся из госпиталя после ранения, Хуан Маноло — испанец, старый контрабандист, и бельгиец Андрэ Фламье». Были в Легионе и французы, а также североафриканские берберы. Среди них почти исключительно были уголовники со значительным процентом убийц. Так, один из них, по «фамилии» Гранье, происходил из среды люмпен-пролетариата: «…Где он только не был, чем только не занимался, пока «нечаянно» не ухлопал своего хозяина, который позволил себе его ударить… А там — тюрьма, даже виселица грозила… Выручил Иностранный легион». Бербер Ахмед-Бела также убил своего хозяина. Первый служил в Легионе 10, а второй — 7 лет. И, несмотря на такое уголовное прошлое своих подопечных, французское начальство отчаянно пыталось удержать их в Иностранном легионе — Гранье и Ахмед-Бела были вынуждены подписать очередные пятилетние контракты, которыми им заменили наказание за специально подстроенную пропажу казенного имущества. Естественно, что и традиции в Легионе были соответствующими — даже среди самих легионеров процветало воровство… Честь русских была спасена, но проблему внутри самого Русского легиона это не решило. Поэтому французское командование, зная про недовольство русских легионеров французской формой, предложило компромиссный вариант — русские надевают французскую форму с русской символикой. Однако это дало почву большевикам снова попытаться взять верх над чинами Русского легиона. В батальонах было заметно волнение.[128] Большевики-агитаторы говорили, что французы обманули их, что они теперь будут служить, как в Иностранном легионе, 5 лет и большинство из них Родину уже не увидят. Видя это, 13 мая 1918 г. полковник Балбашевский неосторожно сказал перед строем легионеров о том, что не желающие воевать могут выйти из Русского легиона. Это послужило дополнительным стимулом к волнениям, поскольку запись в Легион была единственным способом избежать каторги в Африке. Выйти же из Легиона до конца войны было невозможно в силу заключенного контракта. Рядовые легионеры поняли это по-своему, и глухое недовольство русским и французским командованием сохранялось. В конце мая 1918 г. немцы начали новое наступление под Суассоном и 30 мая того же года Французский иностранный легион и Русский легион в составе Марокканской дивизии вновь бросили в бой. Положение Франции было тогда отчаянным — оборона ее расползалась буквально на глазах — немцы бросили в бой все свои силы, пытаясь разбить ее до подхода главных сил американцев. Снова Легиону досталась сомнительная честь спасать ценой гибели сотен своих питомцев «прекрасную Францию»!.. Русские легионеры-новички соревновались в доблести с «ветеранами». Подружились они тогда особенно с неграми, аннамитами, арабами и бельгийцами — самыми ущемленными нациями Легиона. Такая дружба сильно помогала в боях.[129] Легионеры не только оборонялись, но и сами отчаянно контратаковали противника. В одной из неудачных атак очевидец передавал следующую картину отступления легионеров: бегут к своим траншеям араб и русский. Французского языка они почти не знают и объясняются больше жестами: «Рус — капут. Араб — капут. Француз — тра-ля-ля!»[130] Марокканскую дивизию, бросив под Суассон, выставили на защиту Парижа, где она упорно оборонялась сразу против трех немецких дивизий, усиленных артиллерией особой мощности. Особенно упорные бои завязались на участке обороны полка зуавов на плато Вобюэн. Рота Русского легиона здесь находилась в резерве этого полка и была брошена в бой тогда, когда, казалось, уже ничто не может остановить атакующие волны немецкой пехоты… И все же 150 русских легионеров сделали чудо, остановив и опрокинув немцев. Платой за это стала потеря убитыми и раненными, по меньшей мере, сотни русских, многие пропали без вести… Очевидцы особенно отмечали мужество подпоручика Руднева и доктора Зильберштейна, попавших в плен; убитого поручика Орнатовского и раненых — капитанов Разумова, Иордана и поручика Васильева.